Сказание о Доме Вольфингов - Уильям Моррис

дождю, что хлынул от луга. Встав наконец как надо, и они бросили свои копья, но в спешке, не прицелясь как подобает; посему немногие Готы были сражены ими. Римский же полководец, не видевший выгоды в стычке с Готами и еще более укрепившийся в мысли, что других ратей он здесь не встретит, приказал тем, кто был ближе к броду, не обращая внимания на кучку варваров-всадников, следовать через реку. Быстрым натиском могли тогда Римляне окружить рать Оттера. Но конники Готов не стали сходиться с Римлянами лицом к лицу, а наискось скользнув вдоль строя направо, ударили в самое слабое место, где порядки Римлян были реже всего (ибо как уже сказано, они намеревались переправляться), кое-кого убили, кого-то загнали на глубоководье и смутили движение всего вражьего войска.

Тогда пришлось полководцу Римлян перестроить свои войска, собрать своих вместе и выстроить рать к жестокому бою. Туман уже открыл целиком луговину, ясно светило жаркое солнце. Римляне сомкнули ряды, и передовые из них метали копья, разя ими и коней и Готов, разъезжавших перед строем, метая дротики, пуская стрелы, иногда став за лошадью, или даже с конской спины. После второй ряд Римского войска занял место первого, и тоже метнул свои копья; воины, зашедшие в воду, выбирались обратно, становясь между остальными, за ними повалили и легковооруженные. Поток этот хлынул вперед, словно бы вообще не зная преграды. Однако и Оттер не медлил: он терял и всадников, и коней, и не хотел попасться в заброшенную сеть. Посему по данному знаку отряд его отодвинулся вправо и влево, но так, чтобы строй Римлян оставался в пределах полета стрелы, и лучники, могли бы разить Римлян.

Пешие враги не могли угнаться за свежей конницей – лошади Римлян оставались на западном берегу вместе с обозом. Посему, стараясь произвести самое грозное впечатление, враги постояли на месте, а потом медленно отодвинулись к броду под прикрытием легкой пехоты, лишь обстреливавшей Готов, но не ввязывавшейся в рукопашную.

Однако, Оттер и люди его вновь последовали за Римлянами, нанося им ущерб, и, наконец, оказались так близко, что Волохи бросились вперед, нанеся удары по воздуху, ибо люди Марки опять уклонились, так как Оттер и думать не хотел о сече. Наконец Римляне, заметив, что Готы не намереваются попадаться в ловушку, начали понемногу приближаться к воде, выставив против жителей Порубежья надежный заслон. Тут Оттер увидел, что врага более не задержать; он уже потерял многих, и боялся попасть в ловушку и потерять всех. С другой стороны, время уже приближалось к полудню, и он сделал все, что мог ради задержавшихся дома Вольфингов, которые уже должны были укрыться в лесу. Посему Оттер приказал своим отъехать подальше, передохнуть и поесть. И Готы были этому рады: ведь они понимали, что время смертельной схватки с Римлянами придет, лишь когда объявится Тиодольф – или когда они уверятся в том, что войско его опоздало. Римляне же тем временем всей силой переправились на другой берег и остановились там, готовясь выступить к Волчьему Дому. И надо сказать, что Римский полководец весьма серьезно относился к этому походу – потому что вчерашнее поражение его легкой пехоты у стен чертога заставило его предположить, что там собрались не подростки, жены и старики, а вся рать родовичей. Посему он не боялся, что защитники чертога уклонятся от боя; больше того, померещившийся ему в Волчьей Веси крепкий отряд помешал полководцу Римлян предположить, что, кроме отряда Оттера и оборонявших чертог, в Порубежье может найтись еще какое-нибудь войско.

Глава XXII

Оттер нападает – против желания

Должно быть, повинуясь воле того же самого воображения, Римский полководец не выставил никакой охраны возле брода на западном берегу Чернавы. Выждав около часа, Римляне отправились далее своим путем, но Оттер послал наездника на быстром коне приглядывать за ними. А когда после ухода врагов прошла половина часа, велел своим садиться в седла, и Готы последовали за пришельцами, оставив горсточку парней и стариков сообщить Тиодольфу о положении дел.

Итак, Оттер вместе со своим войском переправился, соблюдая порядок, на западный берег, когда после полудня миновало уже более трех часов. Пробыв там немного, он увидел собственными глазами шевеление на лугу Бэрингов, и… о! были это передовые воины Тиодольфа, только что выбравшиеся из леса. Всех опередили всадники Горынычей-Вормингов и Бэрингов, ибо не могли пешцы угнаться за ними. Нетрудно представить, какой, гнев обуял их при виде собственного пепелища, и убеждения выставленной Оттером заставы не помешали новоприбывшим съездить к сожженному дому – поискать тела убитых родичей. Однако же среди углей и пепла костей не было видно, и сердца воинов испытали облегчение, хотя крупные словно градины слезы катились кое у кого из глаз – так не терпелось им пустить кровь Римлянам. Поэтому вернувшись к людям Оттера, мрачные Бэринги косо поглядывали на них. Первый из тех, кто ездил на пепелище, махнул рукой в сторону брода, однако же задохнулся, не имея сил что-либо сказать. Тем временем предводитель Бэрингов, муж крупный телом и седовласый, по имени Аринбьорн обратился к этому человеку и сказал такие слова:

– Что мучит тебя, Свейнбьорн Черный? Что видел ты?

Тот ответил:

Сед ныне и ал кров, издревле Бэрингов укрывавший,

Рдеет еще помост, но хладеет очаг палящий,

Я не увидел дома своих отцов, и память моя не вместила

Облик чертога, который взяла огненная могила.

Широки были окна, высоко поднималась кровля,

Но не видел я их теперь и больше не помню.

Только коньковый брус еще лежит на помосте,

А вокруг прекрасного дома рассыпаны алые кости:

Лижут их язычки утихшего за ночь пламени,

Пепел да угольки – нет у нас ныне иного знамени.

Пляшут повсюду дымки, сизые призраки прежнего духа.

Прекрасен чертог наш, но странен – для зрения, нюха и слуха.

Молвил тогда Аринбьорн:

– Что же видел ты, о Свейнбьорн? Где же сидел на этом пиру твой дед? Где лежали кости твоей матушки?

Весь чертог обыскали мы, но не обрели в нем

Костей старух наших и детей, опаленных огнем,

Римляне жадны, и, конечно, готовы рискнуть:

А вдруг даже старцы выдержат долгий путь.

В южные грады и страны идти им на долгий постой,

Всех продаст злобный ворог чужеземцам жестокой рукой.

Чело Аринбьорна несколько просветлело, но прежде чем заговорил он,