«Мы от рода русского...» - Андрей Сахаров

Прием иностранного посольства в Константинополе обычно проходил по заранее отработанному ритуалу. Вероятно, и в канун прибытия русской княгини в Византию на этот счет были проведены определенные переговоры о том, на каком уровне- будет принято посольство, как пройдет прием и т. д. И все-таки налицо дипломатический казус: Ольгу не принимали до 9 сентября. Не принимали, или она сама не желала являться во дворец?

Ответ на этот вопрос мы можем получить, как это ни парадоксально, у самого Константина VII, описавшего подробно ее прием 9 сентября.

Поначалу аудиенция проходила так, как это обычно было принято в отношении иностранных правителей или послов крупных государств. Император, сидя на троне в роскошном зале Магнавре, обменялся с Ольгой через логофета1 церемониальными приветствиями. Рядом с императором находился весь состав двора. Обстановка была чрезвычайно торжественная и помпезная.

В тот же день состоялось еще одно традиционное для приемов высоких гостей торжество — обед, во время которого присутствующих услаждали певческим искусством лучшие церковные хоры Константинополя; здесь ле давались различные сценические представления. Но наряду с этим имелись и отступления от принятых традиций, обозначились нарушения незыблемого византийского дипломатического ритуала, которые были совершенно невероятны, особенно при Константине VII — их ревностном блюстителе.

В начале аудиенции, после того как придворные встали на свои места, а император воссел на «троне Соломона», завеса, отделявшая русскую княгиню от зала, была отодвинута, и Ольга впереди своей свиты двинулась к императору. В этих случаях обычно иностранного представителя подводили к тропу два евнуха, поддерживавшие подходящего под руки. Затем иностранный владыка или посол совершал праскипеспс — падал ниц к императорским стопам. Во время приема киевской княгини этот порядок был изменен. Ольга одна, без сопровождения, подошла к трону, не упала перед императором ниц, как это сделала ее свита, а осталась стоять и стоя же беседовала с Константином VII.

Затем Ольгу отдельно приняла императрица, которую русская княгиня приветствовала лишь легким наклоном головы. В ее честь был устроен торжественный выход придворных дам; беседа русской княгини с императрицей проходила через препозита *.

После небольшого перерыва, который Ольга провела в одном из залов дворца, состоялась ее встреча с императорской семьей, что пе имело прецедента во время приемов обычных послов. «Когда император воссел с ав-густою и своими багрянородными детьми,— говорится в «Книге о церемониях»,— княгиня была приглашена из Триклина Кентурия и, сев по приглашению императора, высказала ему то, что желала». Здесь, в узком кругу императорской семьи, Ольга и повела речь о том, ради чего прибыла самолично в Константинополь.

Такую практику личных бесед также не предусматривал дворцовый церемониал. Обычно послы беседовали с императором стоя. Право сидеть в его присутствии считалось чрезвычайной привилегией н предоставлялось лишь высоким коронованным особам, причем для них ставились низкие стулья.

В тот же день состоялся парадный обед, перед которым Ольга опять вошла в зал, где на троне восседала императрица, и вновь приветствовала ее легким поклоном.

Во время обеда Ольга сидела за императорским «усеченным столом» вместе с достами — придворными дамами высшего ранга, которые пользовались правом находиться за одним столом с членами императорской семьи. А в соседнем зале высшие чины посольства — мужчины —- обедали вместе с императором.

За десертом русская княгиня вновь оказалась рядом с императором Константином VII, его сыном Романом и другими членами императорской семьи.

И во время второго приема, 18 октября, Ольга сидела за одним столом с императрицей н ее детьми. Ни одно обычное посольство, ни один обыкновенный посол такими привилегиями в Константинополе не пользовались.

И еще одна важная деталь. В Константинополе, как правило, устраивали торжественные приемы двум-трем посольствам одновременно. На сей раз руссы были в одиночестве и во время первого, и во время второго визита; это тоже было неспроста,— русская миссия получила определенную привилегию.

Итак, слишком много было отступлений от правил, слишком много нарушений веками устоявшегося церемониала. Все это превратило русское посольство в экстраординарную миссию. Как это произошло, если церемониал играл огромную роль во внешнеполитической жизни средневековых государств? Можно вспомнить, как в XV — XVII веках русские послы за рубежом и иностранные миссии в России неделями вели переговоры о том, встанет ли иностранный государь при вопросе о здоровье русского монарха или задаст его сидя, снимет при этом шляпу или нет; особо и в Москве, и за рубежом — в Вене, Париже, Лондоне, Кракове — оговаривалась последовательность тостов за здоровье монархов, их жен и наследников во время торжественных обедов. Русские дипломаты при иностранных дворах упорно настаивали на том, чтобы им не устраивали официальных приемов до представления главе государства и чтобы во время этих приемов, отпусков, обедов не было в зале иных посольств. Случалось, что дело доходило до курьезов: русские послы грозили отъездом, если иностранные правители нарушали принятый между государствами дипломатический этикет. Известен случай, когда в XVI веке русский посол в Ватикане отказался целовать туфлю папы римского, что делали послы других христианских государств; разгорелся скандал, и русского дипломата насильно заставили совершить унижающую Русское государство процедуру, о чем он с возмущением доносил в Москву. Так же внимательно в отношении церемониала вели себя и иностранные дипломаты при русском дворе.

Знание жесткой церемониальной схемы византийского двора, а также будущего развития дипломатического этикета подсказывает нам, почему столько времени Ольга и ее люди провели «в Суду» и за два месяца не удосужились попасть к императору: шла напряженная борьба по поводу церемониала приема русской княгини в императорском дворце.

Именно в эти недели обговаривались все детали первого визита, характер приема, порядок обедов, встреч с императором и императрицей, именно в эти недели рождались все те отступления от общепринятых норм в пользу русской княгини, которые отчетливо просматриваются в течение всего дня 9 сентября, да и 18 октября тоже. Можно только представить себе, сколько упорства, изобретательности, знания дипломатического этикета проявили и русские и византийские дипломаты, вырабатывая ритуалы приемов Ольги во дворце. По существу шла борьба за политический престиж Древнерусского государства, подкрепленный силой русского оружия и утвержденный договорами Руси с греками.

Ольга хорошо сознавала, что в ее руках находился прекрасный дипломатический козырь — возможность оказать империи помощь в борьбе с арабами и с хазарами в Крыму и Северном Причерноморье, и этот козырь руссы использовали в полной мере, хотя на это и ушло два с лишним месяца.

Греческий источник отмечает, что во время первого визита главная беседа проходила уже после официального приема, когда Ольга осталась в кругу императорской семьи; там она высказала Константину VII и императрице Елене «то, что желала». Но вот вопрос: что же желала княгиня и какова была главная цель ее визита в Константинополь? Что она требовала взамен русских воев, которых просил император в преддверии новых походов против арабов? Высокий уровень приема? Несомненно. Но сам этот прием был лишь средством к каким-то более основательным претензиям. Но к каким?

II тут мы должны вернуться к фигуре таинственного анепсня, родственника Ольги, который занимал в иерархии русского посольства второе за княгиней место и которому византийцы положили содержание, резко выделявшее его среди состава русской миссии. Об этом инкогнито давно уже строились догадки ученых, и лишь совсем недавно было высказано предположение: а уж не скрывался ли за этим непонятным титулом молодой русский наследник престола — князь Святослав Игоревич? Это предположение не развивалось, но оно, на наш взгляд, достойно того, чтобы поговорить о нем особо.

Кажется, Русь в своих отношениях с Византией добилась многого из того, чего в свое время добивались от нее другие крупные государства. И лишь одного она не получила от империи — династического брака с императорским домом, что сразу невероятно возвышало государство в тогдашнем мире. В свое время добивались

этого права хазары, отдавшие свою принцессу в желы сыну Льва IV, будущему императору Константину V. Позднее болгарский царь Петр взял себе в жены принцессу Марию, внучку Романа I Лакапина.

В своих трудах Константин VII резко осудил за это предшественников, посчитав, что они нанесли значительный ущерб престижу великой империи. Но он умолчал о том, что в поисках союзников константинопольский двор не раз еще обращался к идее династического брака с империей франков, Германским королевством. И вот теперь Русь просила, возможно и требовала, руки одной из дочерей Константина VII для молодого Святослава.