Генрих Третий. Последний из Валуа - Филипп Эрланже

После героической осады король Наваррский 31 мая 1580 года занимает Кагор, впервые проявив свои способности военачальника. Генрих поднимает две армии, задача которых – сдерживать напор Лиги. Третья армия под командованием Бирона спускается к Гаскони, разрушая все на своем пути.

А осенью во Франции разражаются эпидемии. Только в Париже коклюш, а затем чума уносят жизни тридцати тысяч человек.

Воспользовавшись всеобщей усталостью, монсеньор настойчиво предлагает себя в качестве третейского судьи. Ему очень хотелось завоевать Нидерланды, куда его теперь звал принц Оранский, напуганный появлением своего соперника, эрцгерцога Матиаса, а также новым наступлением испанцев, которые осаждали Камбре.

Франсуа принял делегатов Объединенных провинций и в Плесси-ле-Тур подписал с ними договор, согласно которому он обещал править как конституционный монарх и не смешивать свои интересы с интересами Франции, а также освободить Камбре. Король нисколько не возражает: необходимость как можно скорее закончить войну, а также угроза испанского вторжения на северных границах заставили его изменить свою точку зрения.

Развязку ускорило взятие Ла-Фера королевской армией. Протестанты, неспособные больше продолжать военные действия, согласились на новую конференцию, на которой герцог Анжуйский представлял короля, а Маргарита – своего мужа. Раздосадованные Гизы все же предлагают своему давнему врагу королю Наваррскому заключить тайный союз, если переговоры ни к чему не приведут. При этом совершенно ясна их истинная цель, и Беарнец уклоняется от расставленной западни.

Генрих III вел себя очень жестко. Либерал вплоть до непопулярности, он не желал показаться слабым. Протестанты должны были подтвердить свое согласие с договором, подписанным в Бержераке, отказаться от всех своих завоеваний.

Генрих III еще раз взял штурвал управления государством в свои руки. Протестанты были укрощены, монсеньор поглощен Нидерландами, Гизы заняты мелкими интригами – король мог вздохнуть так свободно, как не вздыхал ни разу с момента восшествия на престол.

Глава 8

Правление визирей

После учреждения Ордена Святого Духа король терпеливо трудился над тем, чтобы собрать около себя верных людей, чья власть зависела бы только от его воли и которые не стремились бы поэтому примкнуть к каким-либо заговорщикам. Генриха упрекали в том, что он стремился стать вождем партии. Однако те, кто это говорит, плохо представляют себе эпоху, когда еще были сильны пережитки феодализма.

У каждого гранда был свой двор, воспроизводивший в миниатюре королевский. Тут имелись свои придворные, свои пажи, стража, интендант финансов, свой писатель, поэт или памфлетист. И Монморанси, Роган или Латремуй появлялись в Лувре в сопровождении своей свиты и вассалов, количество которых у некоторых принцев могло сравниться с настоящей армией. Поэтому король проявлял предусмотрительность, окружая себя верными людьми.

От Гуго Капета до Людовика XIV монархия вела отчаянную борьбу со знатью, постоянно забывающей о своей роли и месте. Большой земельный надел, высокий пост – иногда этого бывало достаточно, чтобы к королю переставали относиться как к благодетелю и видели в нем лишь узурпатора власти. Оделяя дворян привилегиями, король всегда рисковал тем, что они станут угрозой для его преемника. Так, милости, оказанные Франциском I Клоду де Гизу, стали причиной того, что два поколения этого семейства претендовали на корону.

После Фронды Людовик XIV стал опираться на буржуазию; Генрих III в качестве опоры выбрал мелкое дворянство.

Именно они заняли места фаворитов, чьи мраморные надгробья стояли в церкви Сен-Поль. В двух из этих юношей король усмотрел качества, которые он счел достойными, чтобы возвысить их обладателей.

Бернар де Ногаре де Лавалетт был из Гаскони. Он утверждал, будто его дед – тот самый знаменитый Ногаре, который дал пощечину папе римскому Бонифацию VIII, но злые языки говорили, что молодой человек происходит из семьи простого нотариуса. Непоседливый, острый на язык, болтливый, обладающий тем своеобразным средиземноморским красноречием, в котором истина с легкостью подменяется красивыми словами, прячущий под показным легкомыслием твердую волю, честолюбивый, обладающий непомерной феодальной гордостью, и в то же время – изящный, тонкий, открытый всем перипетиям судьбы, человек этот легко завоевал сердце короля.

Анн де Жуайёз, барон д’Арк, был честнее, не столь алчен и не столь эгоистичен; у него было меньше энергии и политического чутья, зато он привлекал своей обходительностью, великодушием и обаянием. Его очаровательная внешность, элегантность и любезность, резко контрастировавшие с высокомерной осанкой его соперника, привлекали придворных дам.

Легенда приписывает ему участие в фарсе, разыгранном Сен-Люком для короля. Вот как об этом рассказывает д’Обинье: «Однажды Сен-Люк вместе с д’Арком по совету мадам де Рец решили проделать отверстие в стене покоев короля и, просунув в него большую медную трубу, сделать вид, что это труба ангела Господня, который угрожает Генриху III расплатой за его грехи.

При этом они прекрасно знали, что дух короля и без того был ослаблен страхом перед темнотой, в которой ему постоянно чудились какие-то шорохи. Удрученный мыслью о том, какое действие это может произвести на короля, д’Арк признался во всем своему господину».

Все это происходило во время «Войны влюбленных». Охваченный паническим ужасом, Сен-Люк поспешно покинул двор и попросил убежища у протестантов. Все насмехались над легковерием короля, и тут пришло известие, что коварный Сен-Люк попытался захватить Ла-Рошель. Такова фабула этой легенды, о которой злые языки того времени так любили посудачить.

Но как бы там ни было, случай этот пошел на пользу молодому барону д’Арку – нежность короля к нему все возрастает. «Ваш сын, которого я считаю своим…» – писал его величество матери молодого человека.

Вскоре «мальчики» короля, всегда готовые проливать за него кровь, отправились на осаду Ла-Фера. Давний противник де Бюсси, граф де Гиш, юный д’Арк и Лавалетт вели себя героически и вернулись ко двору, израненные и покрытые славой.

Именно это, без сомнения, стало причиной того, что король приблизил их к себе необычайно и они стали его главной опорой. Всего два месяца понадобилось на то, чтобы эти юноши неожиданно превратились в могущественных господ, стали почти равными принцам и получили ключевые посты в государстве, что в скором времени вполне было способно уравновесить влияние Гизов или Бурбонов.

Арк, которому суждено будет стать родственником короля после того, как он женится на Маргарите де Водемон, младшей сестре королевы, получил звание герцога де Жуайёз, стал пэром, правителем Нормандии, и почти сразу же – адмиралом Франции (пост, который ранее занимал Колиньи). Почестями была осыпана и вся его семья. Один из шести братьев д’Арк, Франсуа, который и без того был архиепископом Норбонны, в двадцать два года получил кардинальскую шапку; другой, Генрих де Бушаж, тоже ставший любимчиком короля, в семнадцать лет возвысился до должности смотрителя королевского гардероба, а их отец, месье де Жуайёз, получил маршальский жезл!

Восхождение Лавалетта было столь же быстрым. Поговаривали, что король был не в силах в чем-либо ему отказать. Ему доверили инфантерию, сделав генерал-полковником, и управление Лионом, Булонью и Ангулемом, не считая Прованса. После бракосочетания Жуайёза он стал герцогом д’Эперноном.

Твердо решив взять управление государством в свои руки, король не доверял штурвал никому, кроме самого себя и тех министров, что были неразрывно с ним связаны.

Фавориты были опорой короля в управлении государством, и политическая роль Жуайёза и д’Эпернона была крайне важной. Но даже при очень большом желании нельзя сравнивать отношения Генриха III с его «любимыми детьми» и отношения Генриха IV с Сюлли. Беарнец, даже испытывая большую признательность, не проявлял той нежности, которой осыпал Генрих III Жуайёза.

Очень скоро фавориты обрели почти абсолютную власть. Еще никто никогда не забирал до такой степени в свои руки весь двор. Даже сама Екатерина повесила голову. И хотя в Совете было немало людей, которым она покровительствовала – среди них даже новый канцлер Шаверни, – королева мать теперь обращалась к королю с просьбами только через д’Эпернона.

Как следует судить о правлении этих «визирей»? Ни общественное мнение той поры, ни потомки не проявляли к ним особой снисходительности. Их ненавидели за высокомерие и алчность, которые при сравнении ничуть не превосходили тех же качеств у Сюлли, Ришелье или Мазарини. И почти никто не вспоминает о врожденной приветливости и образованности Жуайёза, о решительности и провидческом даре д’Эпернона.