Глаза Фемиды - Аркадий Петрович Захаров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Хотя народ наш и небогатый, но мы не отказываемся выплатить этот долг, только просим рассрочку на 3 года. Госторг велит платить все в этом году и говорит, что если не уплатим, то он будет отбирать, у кого есть десяток оленей — оленей, у кого оленей нет — юрту. Так говорят и госторг, и потребиловка. Мы просим рассрочку. Ведь мы не виноваты, что так дешево ценили продукты наших промыслов в 1921 и 1922 годах, и так дорого в то же время ценили топоры, чай, рубахи, и прочие предметы русской продажи. В нынешнем году некоторым пришлось в погашение долга сдать последние постели и другие нелишние шкуры, чтобы расплатиться за далекое старое с госторгом и кооперацией. Нам не верят, что у нас нет, говорят, у вас есть, да вы не хотите платить.
Мы не против советской власти, но мы не любим власть Полноватскую, которая не разрешает нам иметь попа: с малых лет мы промышляем в лесах, в которых много очень дьяволов. Уснешь уставший, и никто не караулит — креста нет. Мы не можем жить без попа, потому, что вера наша такая. Казне мы платим и не отказываемся платить. Мы понемногу хотели заплатить попу, который бы дал нам кресты, а в Полновате, что мы привезем ему на содержание церкви, у него отбирают.
Во время ярмарки пришлите обязательно с самого верху к нам в наш город «Казым дей вош» человека, который бы разобрал вместе с народом все наши дела, чтобы он только не был сердит на остяцкий народ и не отказался говорить с нами по-хорошему. Пусть он приедет в устье Казыма, а дальше мы сами довезем его бесплатно в свой город. Только когда он будет ехать через Березов и Полноват, пусть он не верит, что ему будут там говорить хитрые люди, стараясь подивить его. До этой поры лов рыбы на Нум-то чужим артелям мы не разрешим и ловушки их уберем». И ниже — подписи.
Когда Шершнев и Хозяинов письмо прочитали, то сначала перепугались, а потом переругались между собой. Зачем, говорят, сами на переговоры не пошли, без лишних свидетелей. Теперь этого письма во ВЦИК не утаить (за такое и к стенке прислонить могут), поневоле ему придется против самих себя ход давать. Приедут проверять: факты и подтвердятся. Ясно что по головке не погладят. Душить надо контрреволюцию в самом зародыше, пока она по всему Северу не расползлась. И зачем только остяков грамоте учили, на свою голову. Писателей, мать их и так и этак.
На этом Шершнев с Хозяиновым помирились и отплыли в райцентр принимать меры, оставив рыбаков промышлять одних. Вот тогда таежники и появились, чтобы прогнать незваных со священной земли и озера. Те уехали, но попросили культбазу не сжигать. Никто и не собирался ее жечь — чем бревна виноваты, пускай стоит, может, еще сгодится.
А дальше все случилось как по-писаному. Приехал из Остяко-Вогульска Сирсон, снял с работы и Хозяинова и Шершнева, но в партии оставил. Такие кадры партии ой как нужны — в другом месте сгодились. А на Нум-то отправили вооруженный отряд под командой Астраханцева с приказом: шаманско-кулацкий бунт подавить силой, патронов не жалеть, участников арестовать, идола их главной богини Вут-Ими сжечь, чтобы неповадно было местным Советам ультиматумы предъявлять. А потом озеро обловить дочиста.
Астраханцев с отрядом старался, что есть сил: жег юрты и идолов, стрелял людей и собак, искал Великую богиню Вут-Ими. Но коренных охотников, которые с детства среди дикого зверья выживают, запугать нельзя, разозлить — можно. Когда оправились остяки от первой растерянности, сумели собраться и захватить карателей. Трудно остановить руку разгневанного, да и некому оказалось. Каждый пострадал от этой власти. А отыгрались на карателях: пятерых казнили, немногим едва удалось уйти. А остякам куда деться? Тайга большая, а уйти некуда.
Советская власть ничего не забыла и не простила: выждав время, в тайге стали отлавливать заговорщиков по одному и малыми группами. Народ-сила, когда он вместе. А на промысле вместе делать нечего — только зверя распугивать. Так, по одному, по два и повыдергали охотников от семей. Брали всех подряд, без различия: виноват — не виноват. Кто-нибудь да попадется. Считалось, что лучше десять невинных в тюрьме, чем один виноватый на свободе. Специальная тройка в составе Чудновского, Сирсона и Булатова, особо не разбираясь, вершила дело: кого в тюрьму, кого в лагерь, кого и к стенке. Лес рубят — щепки летят.
Николку Неттина тогда тоже в тайге поймали и арестовали в числе многих прочих. И хотя он никакого участия в казымских событиях не принимал и находился далеко от Нум-то, его, как шаманско-кулацкий элемент, больше не выпустили. Он сам убежал.
- Как это было? — поспешил проявить любопытство Миронов.
— А очень просто. Неттин был великим шаманом. Нарисовал углем
на стене лодку, сдернул ее со стены, сел и уплыл. Шаманы так умеют. Больше его никто не видел.
- Здорово, — с трудом скрыл иронию Миронов. — Мне бы такую лодку. Я бы тоже уплыл, так далеко, чтоб меня никогда не увидели.
- Правда? — почему-то обрадовался Няшин. — У меня есть такая лодка, слушай… — И жарко зашептал Миронову на ухо.
Глава седьмая. Побег
Был побег на рывок —
Наглый, глупый, дневной, —
Вологодского — с ног,
И — вперед головой.
В. В. Высоцкий
На следующий день, по команде: «Няшин, — с вещами на выход», Паша ушел освобождаться. На то, что он прихватил с собой вещмешок Миронова никто не обратил внимания. За своими вещами каждый сам смотреть должен — здесь нянек нет. А дальше все шло обычным чередом: перекличка, чай-хлеб и на работу.
Вечером кормили основательнее — остатками из рыбозаводской столовой.
За кормежкой в столовую каждый
