Волчина позорный - Станислав Борисович Малозёмов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Этот офицер честь имеет! — говорил он о Лысенко на всех собраниях и заседаниях.
Но всего одна трещина в его монолитной как бетонная опора моста жизни делала её рваной, нервной, нездоровой и временами Лысенко напивался до «зелёных человечков», чего не происходило с ним в обычной жизни, ночевал в кабинете неделями и ел в пельменной за углом, разбивал о стены шахматные доски и потом полдня собирал по кабинету фигуры.
Раз в три месяца в дом подполковника прилетал сам чёрт, не иначе. Добрая, но нервная жена его Анастасия находила либо его носки не в том месте, где им положено быть, и начинала без вилки кушать мужа до костей. В конце истерики она подходила к Сергею Ефимовичу сзади, обнимала его и шептала.
— Всё. Я подаю на развод.
— А что в заявлении напишешь? Что я носки забыл куда сунул?
— Я напишу, что у нас разные взгляды на жизнь, — объясняла Анастасия и относила заявление. Разводили их в тот же день. В пятидесятые и в начале шестидесятых граждан глухой провинции, хотящих жениться, женили моментально, или не имеющих сил жить вместе, разводили тоже сразу. Через день после посещения ЗАГСа в УВД поступало уведомление о том, что брак члена КПСС, главы управления Лысенко, расторгнут.
— Давай, Серёжа, завтра на партком, — звонил ему секретарь парткома подполковник Орешников — В шесть вечера.
Его исключали из партии и бумагу посылали генералу. Начальник управления не должен быть холостым, а если холостой, то членом КПСС и начальником большого и значительного управления он быть уже не может. Крупный, но не женатый руководитель — это поперёк и вопреки негласной установке партии. Генерал читал документ, вызывал Лысенко и, извиняясь, переводил его с должности начальника «угро» следователем в подчинение к майору Ляхову. Приказ этот был для возможных проверяющих. Грубо говоря — враньё и фикция. На самом деле Лысенко продолжал командовать уголовным розыском.
Через пару месяцев Анастасия приходила от сестры в свой дом и обнимала Лысенко с порога.
— Прости меня, истеричку и дуру. Мне бы в психушке лежать, но они меня проверили и сказали, что я здоровая и красивая. Давай снова зарегистрируемся.
— А опять разведемся с какой-нибудь пустяковины когда? — осторожно интересовался Лысенко.
— Всё! — складывала руки на груди жена. — Я изменилась. Я много думала и поняла, что я не права. Ты золотой человек! И самый лучший муж. Жаль, что я детей не могу иметь. А то бы ты был самым лучшим отцом. Идём зарегистрируемся и больше — ни-ни! Ты мне веришь?
— А у меня есть выбор? — тихо говорил подполковник. — Идем регистрироваться. Я тебе верю.
После регистрации Сергея Ефимовича восстанавливали в партии, формальным приказом возвращали на прежнюю должность и просто так, в виде смущенного извинения, выписывали ему премию за успехи в текущем квартале.
С пятьдесят первого года, когда они стали мужем и женой, за двадцать лет они развелись и воссоединились вновь сорок два раза. Причины были серьёзны и увесисты как двухпудовые гири Сергея Ефимовича. Он не тем взглядом глянул на дикторшу в телевизоре, не выключил свет в туалете, не купил цветы в день святой Анастасии, плохо вбил гвоздь в стену, часы накренились и стали отставать на семь минут, не дал на улице рубль дядьке, находящимся в жутком похмелье и мог погибнуть, забыл, куда вчера сунул тапки, которых они не смогли найти вдвоём, не захотел есть с утра пшенную кашу, не поехал на рыбалку по приглашению мужа её подруги, и так далее в том же ключе.
За двадцать лет устал ЗАГС, утомился партком, а генерал в семьдесят первом прочёл очередную бумагу из парткома сказал грозно.
— Я её сейчас же посажу года на три. За нападение на милиционера при исполнении. Точка!
— Так я ж дома. В пижаме. Пистолет в оружейке. Какое «исполнение»? — сказал Лысенко и сам испугался.
— Милиционер при исполнении всегда! — шлёпнул ладонью по столу генерал. — Даже в сортире!
И он Анастасию позвал к себе. Сидели они как голуби вдвоём напротив генерала, который не удержался и мягко доложил о своём замысле. Сказал, что колония даёт время на раздумья и любого человека ставит на путь верный и праведный. Анастасия с генералом согласилась, но очень нежно попросила посадить её после дня рождения, через две недели. Вечером она написала заявление в ЗАГС и утром их развели по той причине, что муж не захотел её защитить при нападении генерала, готового посадить её за решетку.
— Сергей Ефимыч, — сказал серьёзно Шура. — Давайте я её тихо пристрою в монастырь. В России есть замечательный Николаевский Арзамасский монастырь для женщин. Они там рукодельничают, вышивки делают, из пуха плетут огромные занавеси для церквей. Хорошо же. Ему уже чёрт знает сколько столетий. Я читал, что в конце XVI века на центральной площади основанного Иваном Грозным города Арзамаса поставили храм имени Николая, Мерликийского чудотворца. И скоро при нем образовали женскую общину — монастырь. У меня в Арзамасе армейский друг живёт. Это же решение всех ваших и наших бед. Иначе вы скоро застрелитесь. А нам другого командира не надо.
— Нет, Саша, — в глазах сурового подполковника стали набухать слезинки. — Я её люблю, козу эту. Лучше я застрелюсь, действительно. Пусть хоть поплачет по мне час-другой.
И всё осталось как было всегда. Но на их разводы и новые регистрации все наконец-то плюнули и Лысенко перестали исключать из партии да снимать с должности, потому как смысла мало. Через пару месяцев всё равно обратно всё восстанавливать. Но Лысенко стал веселее, радушнее и командовал вежливо, мягко. Правда, пить стал больше в разы. Но у каждого хорошего конца есть нехороший осадок. Пил подполковник ещё лет пять, потом у него заболела печень и он умер от цирроза. Анастасия вышла
