Коронованные Вороны Торн-Поинта (СИ) - Иден Вероника

— Куда это ты собрался?

— Спи, Роуэн. Здесь ты будешь в безопасности. Я вернусь, как только смогу.

Широко раскрыв глаза, я спотыкаюсь о кровать, выпутываясь из спутанных простыней, чтобы последовать за ним через пентхаус. — Подожди… Ты серьезно уходишь?

— Нет покоя нечестивым.

Я резко останавливаюсь, наблюдая, как он настраивает систему безопасности. Чувство клаустрофобии усиливается, огромные стены сжимаются вокруг меня. Я не хочу оставаться здесь одна.

— Послушай, я не привык объяснять свои поступки. — Рен хмуро смотрит на меня. — Сейчас для тебя это самое безопасное место. Поверь. Колтон и Леви будут посещать твои занятия и приносить задания до конца недели.

У меня отвисает челюсть, и я хватаю его за руку. — Какого хрена, ты не можешь держать меня здесь взаперти!

С суровым выражением лица он выталкивает меня из лифта. — Пока я не буду уверен, что смогу защитить тебя, я буду.

Двери захлопываются у меня перед носом. Я нажимаю кнопку, чтобы вызвать лифт обратно, но цифровой ввод, запрашивающий код ключа, насмехается надо мной. Раскаленная добела ярость пронзает меня, и я хлопаю ладонью по двери.

Я не могу поверить, что он заманил меня сюда после того, как вынудил покинуть мою квартиру. Это напоминание о слухах, которые я впервые услышала до того, как узнала его, напоминание о жестокости, на которую он способен.

Сдавленный протест вырывает меня из сна, сердце бешено колотится, дыхание прерывистое. Потная и дезориентированная, я на минуту забываю, где нахожусь, пока мой пульс не успокаивается и я не вспоминаю. Пентхаус Рена.

Ворча, я вытираю заплаканное лицо и откидываюсь на смятые простыни. Вспышки кошмара цепляются за меня, утопая в неминуемом позоре, которая мучила меня годами.

Дождливая ночь, как сегодня.

Раскаты грома.

Споры с папой о том, чтобы улизнуть и быть непойманной.

Его руки, всегда лежащие на руле. Обветренный и сморщенный от тяжелой работы всей жизни.

Ослепительные фары и сонное ощущение парения в воздухе, когда мир рушится в бесконечном вихре, от которого у меня кружится голова.

Хуже всего, рев гудка, который становится навязчивым гудком машин жизнеобеспечения.

Все это давит мне на грудь, затрудняя дыхание. Кошмар никогда не меняется. Хуже было, когда он все еще оставался живым в вегетативном состоянии, мучая меня по ночам. Свежие слезы прожигают дорожку в уголках моих глаз.

Когда на следующую ночь я снова просыпаюсь от кошмара, мои жесткие брюки отрезаны Он шепчет мне на низких тонах, пока мое сердцебиение не перестает греметь, гладит влажные волосы, убирая их с моего потного лба.

Он что-то тихо бормочет мне, пока мое сердце не перестает колотиться, убирая влажные волосы с моего потного лба.

— Ты здесь, — шепчу я.

— Спи. — Его губы касаются моего плеча.

Мое горло колит. Трудно дышать.

— Иногда мне снятся кошмары.

— Теперь я здесь. Тебе нужен отдых. Просто спи.

Простыни раньше не пахли им. Не в первую ночь, когда я была совершенно одна. Теперь пахнет.

Мои ресницы трепещут, когда он обнимает меня. Не успеваю я опомниться, как ужасные образы исчезают, и я снова засыпаю.

Каждая последующая ночь проходит так же. Я одна, когда ложусь в постель, но если меня выдергивают из сна посреди ночи, он рядом. К утру его уже нет.

Всю неделю Рен приходил и уходил, оставаясь загадочным и коротким со мной, если только мы не были в его постели, и он держал плохие сны на расстоянии. До сегодняшнего вечера.

Звон лифта заставляет мое сердце колотиться, обещая маленькую надежду на свободу. Сначала я бежала к нему, доведенная до безумия тем, что осталась наедине со своими мыслями и чувством вины, которое мучает меня, когда мне нечего от него прятать.

По крайней мере, он оставил мне ноутбук. После того как кошмар разбудил меня, я не могла заснуть в первую ночь, поэтому встала, чтобы писать. За четыре дня я написала книгу, вложив все чувства, которые испытывала, в мрачный рассказ, о котором я даже не подозревала.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

На моем компьютере есть папка с полузаброшенными идеями, но я никогда ничего не заканчивала до сих пор. Это достижение еще больше вывело меня из равновесия — журналистика — это та специальность, над которой я корпела, потому что я хочу быть похожей на Итана, и он поощрял меня заниматься этим. Я не автор художественной литературы.

Мои торопливые шаги остановились в прихожей. Рен весь в крови, в глазах застыла жестокость. Жестокость того, кем он является на ринге, кровоточит в каждом его размеренном вдохе. Его взгляд захватывает мой. Мое сердце замирает, когда жестокость не исчезает полностью, а смешивается с собственничеством.

— Это твоя кровь? — шепчу я.

— Нет-. Это слово-дикое рычание.

Жар пульсирует между ног. Я не понимаю, почему его тьма и жестокость взывают ко мне, но я перестала пытаться анализировать, почему я промокаю при виде его, пропитанного кровью настолько, что я уверена, что кто-то умер.

Я не боюсь.

Я не возмущена.

Все, что я вижу, когда смотрю на него, — это кто-то, от кого я не могу уйти. За короткое время мы сцепились, и каждый зловещий слой его мира затягивает меня все глубже.

Рен проходит мимо меня, и я следую за ним в ванную, зациклившись на пульсации и изгибе его мощных мышц, когда он снимает грязную одежду. Голова кружится, я сглатываю его скульптурное тело. Кровь пропитала его одежду, покрывая кожу.

Пар заполняет комнату, когда он включает душ. Его глаза на мгновение останавливаются на мне, прежде чем он входит в большой открытый дизайн. Вода стекает по его грязной коже, и он проводит пальцами по волосам, ныряя под брызги. Вода течёт красным, часть ее плещется мне на ноги от того, как близко я стою, чтобы посмотреть.

— И что же ты сделал? — спрашиваю я.

Рен поворачивается ко мне с непреклонным выражением лица. Его член твердеет под моим пристальным взглядом, и мое дыхание становится тяжелым.

— Я все исправил.

Мое сердце сильно колотится. Если он его исправил, значит, человек, который следил за мной, исчез. Я не настолько наивна, чтобы думать, что это означает, что все кончено — кто-то все еще пытался прослушивать квартиру, — но то, как он пылко изучает меня, пронзает мою грудь и не отпускает меня.

Одна из его рук обхватывает мою шею сзади и тащит меня в душ. Я закрываю глаза от воды, и стон вырывается из меня, когда он целует меня, жестко и неумолимо пожирая мой рот. Наши движения становятся одержимой потребностью. Он снимает с меня промокший камзол, а я стягиваю с себя шорты для сна, и мокрая одежда падает на пол, забытая в то время, как он просовывает руку под мое бедро и приподнимает. Мои ноги обхватывают его талию, а он прижимает меня спиной к стене, завороженный видом своего члена, погружающегося в мою киску.

Все мое тело болит от возбуждения, даже когда его член наполняется, растягивая мое тело, чтобы соответствовать ему. Злой голод наполняет меня, и я нуждаюсь в нем, чтобы утолить его.

Мы трахаемся с кровью другого человека, которая все еще течет по его телу. Все запутано и опьяняет. С оттенком запретного воздуха, который потрескивает в бешеном ритме, который он задает. Он утыкается лицом мне в шею и кусает так сильно, что у меня срывается крик.

— Не останавливайся, — умоляю я.

Стиснув зубы, он сжимает мою задницу с чудовищной силой и ускоряет темп своих толчков. Удовольствие становится слишком сильным. Мои ногти впиваются в его плечи, когда я разваливаюсь. С хриплым звуком он вырывается, прямо здесь, рядом со мной, когда его член смазывает заднюю часть моего бедра и мою задницу.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Мое тело выжато. Он не отпускает меня на дрожащих ногах, держа в своих объятиях. Я чувствую ровный стук его сердца, когда прижимаюсь грудью к его груди. Мы не двигаемся, пока не перестаем задыхаться и вода не становится чистой, свободной от крови на его руках.

Рен — убийца, но и я тоже. Темные осколки наших душ соединились.