Слуга отречения - Свенья Ларк

«…четвертьфинал чемпионата Европы по футболу, который пройдёт сегодня вечером на стадионе «Стад де Франс». Мы поговорили с экспертами и выяснили, какие команды могут выйти…»

Точно, сегодня же игра…

Нет, хватит. Верена отшвырнула телефон на кровать. В конце концов, всем этим можно заняться и днём. Днём вообще всё будет иначе, днём опять всё будет как всегда, но утро должно оставаться утром – чистым листом бумаги, незапятнанным ничем повседневным. Магическим временем, когда ничего ещё не решено, не приобретено и не потеряно. Недолгими минутками, которые, сродни тонкой паутинке, связывают реальный мир с каким-то иным миром, полным грёз и теней, и можно разглядеть отблеск этого другого мира там, где привык видеть лишь обыденную жизнь… …вот только можно ли было её жизнь теперь вообще назвать обыденной?

Девушка глубоко вдохнула едва заметно пахнущий гарью сыроватый воздух и скрестила на груди запястья, на которых ещё можно было разглядеть два сделавшихся почти невидимыми шрамика-полоски. Закрыла глаза, пережидая горячую сладкую дрожь, бегущую от кистей и солнечного сплетения к позвоночнику. Дрожь постепенно заполнила всё тело до самой макушки, окутывая его волшебной, упоительной лёгкостью; молочная белизна окружающего пространства еле слышно тоненько зазвенела тысячами хрустальных колокольчиков.

Верена медленно раскинула в стороны руки, перекинула обе ноги через подоконник и плавно соскользнула вниз.

Воздух мягко подхватил её, раскачивая будто бы на невидимых качелях. В расправленных серебристых крыльях загудел тёплый ветер, пробуждающий в сознании вереницу смутных, неотчётливых образов, сплетённых из воспоминаний далёкого детства и каких-то несвязных мечтаний – завораживающих, зовущих, манящих за собой. Это было бы сложно выразить словами или объяснить кому-то, кто сам хоть раз не ощущал подобное, – отсутствие мыслей, по крайней мере тех, которые были связаны с повседневными делами и тревогами, чувство невероятной свободы, наполнявшее душу слабым сиянием непонятной и странной радости…

Верена закружилась в воздухе, вихрем проносясь над плоскими, похожими на выстроенные в ряд спичечные коробки, прямоугольничками знакомых блочных домов, над лимонно-жёлтыми зарослями цветущей акации, растущей вдоль шоссе, над самыми макушками вишнёвых деревьев в ближайшем парке, земля под которыми ещё была укрыта лёгкой туманной дымкой цвета слоновой кости – лепестки маленьких душистых цветков вспорхнули с ветвей широкой алой вуалью под взмахами серебряных крыльев.

А потом она молнией сорвалась вверх и метнулась в самую глубину мерцающего, как розовый сердолик, утреннего поднебесья, проскользнула между редкими тёмными облаками, отбрасывающими голубоватые тени на тёмно-зелёные квадратики полей и на далёкие сверкающие зеркала маленьких озёр между ними, окунулась в ласковые волны бархатистого жемчужного ветра, и эти волны стремительно понесли её всё дальше, к пронизанному лучистым сапфировым светом горизонту…

«Сегодня у меня обязательно будет хороший день», – подумала Верена.

* * *

Покидая Цитадель, Кейр, естественно, поленился проверить по Сфере, в каких сутках он сейчас находится, и теперь, вынырнув из-под укрывающей город пелены туч, обнаружил, что здесь не было ещё даже полудня.

Раскинувшееся под ним залитое пасмурным светом пространство было белым-белым, с редкими пятнами зелени и множеством круглых площадей, от которых расходились в разные стороны лучи многочисленных улиц. Посреди стальной саблей разделяющей город надвое широкой реки со множеством каменных мостов виднелись два вытянутых острова, на одном из которых возвышался огромный собор с острым шпилем и двумя высокими прямоугольными башнями.

До вечера было ещё очень далеко, поэтому Кейр с чистой совестью отпустил Вельза изучать содержимое ближайших помоек, а сам плавно спикировал вниз, опустился на землю посреди одной из примеченных им с высоты узких и извилистых, вымощенных плоскими каменными плитками безлюдных улочек, и скрестил кулаки на груди, отпуская зверя.

Вокруг было свежо, совсем недавно явно прошёл дождь: в блестящей поверхности покрывающих мостовую луж отражались размытые края низко висящих тучек, на уходящей в землю тонкой водосточной трубе, аккуратно выкрашенной бледной бежевой краской, блестели похожие на крошечных серебристых жучков капельки воды.

Парень с любопытством огляделся. Всё вокруг было очень… наверное, это называется «импозантным», решил Кейр. Каменные здания с распахнутыми белыми деревянными створками-ставенками на каждом окне, квадратные стеклянные фонари над дворовыми арками, как на иллюстрациях из детских книжек, аккуратно подстриженные деревья, окружённые низенькими ажурными ограждениями. Здесь вообще было необыкновенно много чего-то ажурного: многочисленные балкончики и огромное количество фигурных решёточек под окнами, резные узоры на тяжёлых двустворчатых деревянных дверях, даже тиснение на канализационных люках…

Парень двинулся вперёд, с интересом вертя головой. «Настоящая Европа, без дураков, совсем как в кино», – мелькнуло в голове. И вот чего ему раньше не приходило в голову хоть раз прыгнуть ещё хоть куда-нибудь, кроме Америки?..

Кейр почувствовал дразнящий запах свежей выпечки, тянущийся из дверей одного из уличных кафе с выставленными на улицу плетёными столиками, застеленными белыми скатертями, и вдруг осознал, что он невероятно, прямо-таки зверски голоден. Интересно, а когда он вообще хоть что-нибудь ел в последний раз, а? Ведь неделю назад, не иначе. Или уже две? Твою мать, нельзя всё-таки так надолго зависать в Цитадели…

Парень шагнул в широкую стеклянную дверь между двумя большими цветочными горшками, усеянными вьющимися вдоль глиняных краёв мелкими красными соцветиями.

– Чем могу служить? – тут же обратился к нему из-за стойки пожилой усатый мужчина в белоснежном крахмальном фартуке.

– Вот это вот, эм-м… выглядит очень привлекательно, – слегка обалдев от церемонности формулировки, пробормотал Кейр, показывая пальцем на разложенные под прозрачным стеклом гигантские румяные круассаны, разрезанные надвое и набитые всякой всячиной.

– У нас лучшая пекарня в Париже, поверьте, – гордо сообщил ему усатый. – С вас шесть пятьдесят, месье. Если желаете платить через «филинг-фри» или электронной валютой, сканер для радужки справа от вас, – он указал смуглым морщинистым пальцем на мутный, зеркально поблёскивающий прямоугольник, установленный на стеклянной стойке рядом с бронзовым блюдечком для чаевых.

Кейр улыбнулся и быстро провёл перед лицом мужчины раскрытой ладонью. Между пальцами на мгновение мелькнула тонкая, едва заметная алая паутинка, зыбким прозрачным туманом осевшая тому на веки.

– Хорошего вам дня, месье, – тут же сказал он, отворачиваясь. – Заходите к нам ещё…

– Обязательно, – пообещал Кейр и, жуя, направился к выходу.

«Твою мать, как же вкусно», – подумал он, бессознательно прислушиваясь к обрывкам разговоров проходящих мимо людей. Удивительная штука эта… воля тули-па. Ведь они все говорят сейчас по-французски, чёрт его подери. Офонареть можно. Жаль только было, что воля тули-па, судя по всему, имела связь лишь с устной речью: Кейр решительно ничего не мог разобрать ни на синих, окаймлённых широкими рамками квадратных табличках с названиями улиц, ни на вывесках около ресторанчиков под коротенькими полосатым тентами.

Он вышел на набережную и остановился рядом с круглой рекламной