Горбовский - Марьяна Куприянова

– Да чего уж теперь. Я проговорился. Я виноват. Мне и попадет.

Марина внутренне сжалась, зная наперед, что сейчас услышит нечто, что перевернет с ног на голову ее представление о мире.

– Это будет звучать странно и необычно, но поверь моим словам – так все и было. Я знаю Льва с института. Я получал первое образование, он – второе. Когда мы с ним познакомились, мне было 18 лет, а ему – 25. И он решил кардинально изменить свою жизнь, поступая на наш факультет. Мечтал стать вирусологом. Я потом узнал, почему.

В таком молодом возрасте в его жизни успело случиться большое горе. В те годы там, откуда он приехал, прошлась страшная эпидемия мутировавшего вируса гриппа. Его жена и маленький сын умерли в страшных муках, а у него оказался иммунитет. Их невозможно было спасти: долго не могли создать вакцину. Лев не хотел жить, Марин. Мне кажется порой, он до сих пор не хочет жить. А ведь сколько лет прошло. Теперь ты понимаешь, что я имел в виду, когда ты спросила, кто дал ему право быть таким, а я ответил, что сама судьба дала ему право?

– Теперь я понимаю, – как зачарованная, повторила Марина и вытерла слезы, выступившие на глазах. – Что же я натворила. Что же я натворила, – повторяла она сквозь зубы. Ей хотелось рвать на себе волосы от досады. – Почему Вы не рассказали мне раньше?

– Он запретил нам кому-либо говорить об этом. Мне и Гаеву. Больше никто не знает. К тому же, ворошить его прошлое у него за спиной… Я его слишком уважаю.

– Даже Пшежень не знает?!

– Юрек Андреевич умный человек, думаю, догадывается в общих чертах. Но мы никогда не говорим о прошлом Горбовского, это своего рода табу.

– Я должна срочно извиниться перед ним. Как можно скорее.

– Марин, тебе нельзя пока что появляться в НИИ. Пока все не уляжется. Прошу тебя. Это решение Горбовского, прояви к нему уважение. Послушание – это лучшее, что ты можешь для него сделать.

Вскоре Гордеев уехал, оставив Марину в беспросветном ступоре.

Как это так: Горбовский был молод и счастлив? Как это так: Горбовский был женат, имел сына, любил свою семью? Как так? Неужели он был обычным человеком, как все? Любил и был любим? Как это так: ему пришлось в этой жизни невообразимо тяжело, и страдания, горе от утраты ближних сделали его моральным уродом? Все от любви, все от большой любви, все беды на земле. Как это все вдруг сложилось так, и почему эта информация наотрез отказывается укладываться в голове?

Оставалось только сокрушаться о том, что эти сведения стали известны слишком поздно. Если бы Марина знала об этом раньше, она бы прощала Горбовскому все его выходки, закрывала глаза на его характер, пропускала мимо ушей самые обидные слова… Но она ни черта о нем не знала, и потому ненавидела на основе собственных выводов. Как низенько и подло. Осуждать человека, даже не представляя, какую страшную трагедию ему довелось пережить. Да еще утверждать: что бы ни случилось с человеком, он не имеет права быть таким!

Почему ей не рассказали раньше? Ну почему ей никто даже не намекнул?

Неужели действительно больше никто, кроме Гордеева и Гаева, не знает всей правды? Уму непостижимо, сколько людей ненавидят Горбовского, считая его последней мразью, сколько студентов в институте заблуждается. А рассказывать никому нельзя. Табу. Да оно и понятно, почему Горбовский скрывает свое прошлое, хотя ничего криминального там нет, даже наоборот. Он не из тех, кому нравится вызывать сочувствие и жалость, он слишком сильный человек.

Все, что Марина говорила о Горбовском, все, что делала относительно него, теперь виделось совершенно в ином свете. Человек с тяжелой и непростой судьбой имеет право быть жестоким и несправедливым, как сама жизнь. Вероятно, он очень любил своих близких, если после их смерти решил стать вирусологом, посвятить жизнь науке. Спасать других людей, несмотря на то, что однажды никто не спас его родных, никто не помог. Естественно, он их любил, как и любой другой нормальный человек. У Марины сердце обливалось кровью, когда она представляла себе, что пришлось пережить Льву Семеновичу. Их вражда теперь казалась Спицыной не то что бы глупой, а разрушительной, бессмысленной, беспочвенной.

Наверняка этот несчастный человек в глубине души очень ранимый, думалось Марине. Ведь чем глубже рана внутри, тем прочнее панцирь снаружи. И все, что я ему наговорила и сделала ему назло, автоматически становится грубее и злее, чем я того хотела. Больше всего Спицына мечтала попросить прощения у Льва Семеновича, которого все знают скрытным, жестоким, бескомпромиссным человеком, но которого все интуитивно боятся и уважают, даже не зная его истории. Монументальная фигура этот Горбовский, нечего сказать, просто глыба.

Ночью Марине не спалось. Она бредила образами погибших жены и сына Горбовского, мучилась, ворочалась и старалась наладить дыхание. Она ощущала себя облитой грязной водой и понимала, что это чувство не пройдет, пока она хотя бы не увидит Льва Семеновича, хотя бы глазами не вымолит его прощения и не выскажет свои соболезнования. Наутро все было окончательно решено, ждать дольше было невыносимо. Несмотря на запрет появляться в НИИ, Спицына отправилась туда на следующий день после визита Гордеева.

Институт успел измениться, но сотрудники остались прежними, знакомыми, родными. По коридорам метались озадаченные работой, в крайней степени напряжения лица ученых, для которых их дело – самое главное и самое интересное в жизни. Спицыну почти никто не замечал, но не со зла и не от пренебрежения, а от сосредоточенности на иных вещах. Оказавшись в НИИ, Марина прослезилась от счастья. Для нее много значило вновь ощущать себя изнутри этого огромного механизма. Самого важного механизма в мире – средоточия любви к труду, моральной чистоты, развитого интеллекта, страсти к своей профессии.

С появлением Марины в лаборатории вирусологии всем пришлось сразу же оставить работу. Усатый седой Пшежень обнял ее, как внучку, прижал к себе, погладил по голове. Тойво слегка поклонился, и его узенькие глаза сияли от счастья, словно он смотрел на цветущую сакуру. Гордеев и Гаев тоже были рады, осыпали девушку вопросами, но никто не спросил ее, зачем она пришла, если ей запрещено. Все это и так понимали.

– Он на складе, собирает новый микроскоп, – сказал Пшежень серьезно, без улыбки. – Сходи к нему, уверен, вам есть, о чем поговорить.

Марина кивнула и пошла. Она понимала, что им никто не будет мешать. И вдруг не на шутку разволновалась.

Действительно, Горбовский возился на складе – на большом столе были разложены крупные и мелкие детали,