Тайны раскола. Взлет и падение патриарха Никона - Константин Писаренко

В исторических трудах под влиянием автора «Истории русской церкви» Макария Булгакова часто с этим днем связывается первое публичное проклятие высшими иерархами — патриархами московским и антиохийским — поклонников двоеперстия. Однако очевидец события — Павел Алеппский — зафиксировал обычную церемонию оглашения архидиаконом и певчими анафемы «всем еретикам и… на всякаго, кто изменяет или изменил царю». Ничего нового в нее не привносилось ни клиром, ни Никоном, ни Макарием, которые, кстати, никаких грозных заявлений не делали. Да и в проповеди патриарх всея Руси не столько осуждал противников реформы, сколько призывал их одуматься. Стоит обратить внимание и на дату — 24 февраля (5 марта). «Служебники» едва попали в руки приходских священников, а раскольническая деятельность «боголюбцев» в епархиях еще не развернулась в полную силу.

Пройдет около месяца, прежде чем тревожные вести о попытках единомышленников Неронова в разных уголках страны возбудить народное недовольство греческими обрядами достигнут Москвы и ввергнут Никона в панику. Представьте, канун Пасхи 1656 г., отмечавшейся 6 (16) апреля. До лета, когда русские полки двинутся на Ригу и в дельту Невы, месяца два. До прибытия «сеунчика» в Белокаменную с ключами от покоренных прибалтийских крепостей — и того больше. Между тем радикально-«боголюбческая» пропаганда в провинции ширится. Вот-вот «прелестные» речи сторонников Неронова спровоцируют чернь на мятеж, и катастрофа 1648 г. повторится… Причем патриарху в апреле нечем парировать агитационный запал оппозиции. В его распоряжении всего одно средство — административный ресурс. Им он и попробует закрыть образующуюся, как ему кажется, брешь.

23 марта (2 апреля) 1656 г. патриарх Антиохийский Макарий выехал из Москвы в обратный путь. Из-за распутицы расстояние до Волхова одолел за полторы недели. Здесь встретил Пасху, а 8 (18) апреля прочитал послание царя, умолявшего Макария срочно вернуться в Москву «для присутствия на новом, тайном соборе», посвященном неким «тайным» церковным проблемам. Гонца откомандировали за греками внезапно вечером 4 (14) апреля. Что же стряслось? Несомненно, Москву переполошил «еретик» Неронов, и так уж вышло, что авторитет вселенского патриарха Антиохийского — это все, чем располагал Никон в ту пору в качестве контрагитации. Для подкрепления властного окрика Священного собора хотя бы каким-то весомым аргументом греческий коллега патриарху московскому и понадобился.

17 (27) апреля миссия антиохийцев вновь расквартировалась на Московском подворье Кириллова монастыря и застряла там более чем на месяц, до 29 мая (8 июня). Почему, если хозяева Кремля просили и умоляли «пожаловать к нам в город Москву без замедления»'? Возникло обстоятельство, побудившее Никона рискнуть и отсрочить осуждение Неронова. Павел Алеппский назвал три мотивации посылки курьера в Волхов, три предмета для дебатов на «тайном» соборе: «во-первых, вопрос о крещении ляхов, во-вторых, дело митрополита молдавскаго, и, в-третьих, отлучение еретика, вновь явившагося у них». Митрополит молдавский и был тем чрезвычайным обстоятельством. Заметим, по первому пункту московское духовенство высказалось еще весной 1655 г., высказалось положительно. С какой целью продублировали вердикт годовой давности, не совсем понятно. Скорее всего, чтобы наполнить смыслом проживание в Москве «всех архиереев страны», за которыми, как и за патриархом Антиохийским, гонцов отрядили также накануне Пасхи.

Спустя три недели большинство митрополитов, архиепископов, архимандритов, игуменов съехались в столицу. И 23 апреля (3 мая) всех их — митрополитов Новгородского Макария, Казанского Корнилия, Ростовского Иону, Архиепископов Вологодского Маркела, Тверского Лаврентия, Суздальского Иосифа, Псковского Макария, Астраханского Иосифа, рукоположенного по ходу собора 4 (14) мая, епископа Коломенского Александра, двадцать два архимандрита, семь игуменов, одного строителя и одного наместника — пригласили в патриарший дворец. О чем дискутировали? Опять же о том, что уже решили на предыдущем соборе, — об отказе от двоеперстия. Чтобы мероприятие не превратилось в абсолютное дежавю, Никон разнообразил повестку дня чтением книги «Скрижаль», сборника статей греческого иеромонаха Иоанна Нафанаила с толкованием «о всяких вещех и о божестве, и о крестном знамении». Перевел ее на русский язык Арсений Грек. Она играла роль вспомогательного материала при «Чине Божественной литургии», то есть «Служебнике». Тираж отпечатали еще в октябре 1655 г. и разместили на складе до лучших времен, до дебюта в приходских церквях «Служебника».

День за днем цвет российского духовенства выслушивал главу за главой, после коротких дебатов признавая «безпорочность» каждой. Увенчала странную процедуру резолюция с проклятием в адрес тех, кто предпочел двуперстие новому канону. Примечательно, что Никон подкрепил публичные чтения ярким и прострашшм выступлением в защиту троеперстия. Причем не удержался от лукавства, когда свой приватный разговор с Макарием Антиохийским 12 (22) февраля в Чудовом монастыре о святом Мелетии Антиохийском выдал за принародный, а факт обычной анафемы всем еретикам, состоявшейся 24 февраля (5 марта), приукрасил вымыслом об анафематствовании тогда же почитателей двуперстия сразу тремя греческими иерархами — патриархом Макарием, митрополитами Сербским Гавриилом и Никейским Григорием. Благодаря хронике Павла Алеппского и записной книге выходам патриарха 1655—1658 гг., мы знаем, что это — неправда. Между прочим, греческие гости не участвовали в заседаниях собора, почему патриарху московскому сошли с рук его фантазии.

«Скрижали» хватило, чтобы занять внимание высшего духовенства, на две недели. Покончив с книгой, обратились к правильности крещения поляков. Вопрос уладили за сутки, назначив прения на «воскресенье перед Вознесеньем» 11 (21) мая 1656 г. На сей раз Никон в мифотворчестве не нуждался, и патриарха Макария не забыли пригласить на форум. Собором 1655 г. особым порядком откорректировали семь обрядовых норм. Что ж, Никон в запасе имел еще пять параграфов для имитации бурной соборной деятельности. К счастью, они не пригодились, ибо 8 (18) мая 1656 г. в Москву приехал тот, кого ожидали, — митрополит Сучавский и Молдавский Гедеон с грамотой господаря Георгия-Стефана от 15 (25) марта, ходатайствующий по примеру украинцев о принятии Молдавии под покровительство России.

Кстати, быстрота передвижения дорогого гостя, визит которого организовал Богдан Хмельницкий, приятно удивила кремлевский двор. Яссы Гедеон с напарником — боярином, вторым логофетом господаря Григорием Ненулом («Нянеловичем») — покинул 16 (26) марта. Путивля достигли 16 (26) апреля 1656 г. Никон известился о том 27 апреля (7 мая), в разгар дебатов по «Скрижали». Комкать и свертывать им же инициированные чтения важной толковой книги патриарх не счел удобным, почему 1 (12) мая именем царя приставу молдаван черниговцу Даниилу Старунову предписал снизить темп вояжа так, чтобы к столице подъехать не ранее 11 (21), а лучше 12 (22) мая. Однако священный собор «Скрижаль» одолел скорее, чем думалось, высочайшее ограничение тут же отменили, и господарские посланники разместились в отремонтированных палатах старого Денежного двора (на Варварке, функционировал при Иоанне Грозном) прежде намеченного срока.

11 (21) мая Гедеон и Ненул сообщили в Посольском приказе Алмазу Иванову, «о чем они к царскому величеству присланы». 13 (23) мая после аудиенции у государя делегация обрела право на контакты с официальными лицами, после чего Никон выжал из этого козыря максимальный эффект. Во-первых, он в ближайшее воскресение, 18 (28) мая, провел заключительное и главное заседание чрезвычайного собора, ради которого всех иерархов и свезли в Москву. Рассматривалось персональное дело Ивана Исронова. Из пятидесяти присутствовавших сорок одна персона проголосовала за отлучение чернеца Григория Неронова «с ево единомысленики от святыя церкве». На два голоса Никон возлагал большие надежды. Слову вселенского патриарха Макария Антиохийского априори доверяли десятки тысяч верующих, в том числе и из числа колеблющихся. Гедеон, митрополит Молдавский, представлял православную общину, стремившуюся к унии с Россией. Исповедовали соплеменники митрополита греческий вариант православия. Тем самым осуждение Неронова Гедеоном также подталкивало многих прихожан, симпатизировавших «боголюбцам», воздерживаться от активных действий ради укрепления единства возникающей буквально на глазах великой общности православных народов.

А то, что вхождение Молдавии в Россию не просто декларация, Никон наглядно продемонстрировал всем 22 июня (2 июля) и 7(17) июля 1656 г. В первый день в Успенском соборе на верность России присягнула светская часть депутации (полтора десятка персон) во главе с логофетом Григорием Ненулом, во второй — митрополит Гедеон. Боярин со свитой целовал крест из рук архиепископа Тверского Лаврентия и протопопа собора Михаила. Гедеона благословлял сам Никон в присутствии тех же двух помощников. Предполагалось, что князь Георгий-Стефан произнесет клятву у себя дома, в Яссах, по приезде туда специального русского посла — думного дворянина Ивана Ивановича Баклановского. Разумеется, никакой посол в Молдавию не отправился. Никон не планировал воевать еще и с Турцией помимо Польши и Швеции{58}. А торжественные акции, устроенные в июле в Успенском соборе, являлись не более чем вторым элементом контрпропаганды, тормозящей рост сторонников Неронова и выигрывающей время, пока из Прибалтики не подоспеет сокрушительная для нероновцев новость о торжестве русской армии над шведской.