Тайны раскола. Взлет и падение патриарха Никона - Константин Писаренко

В четверг на Вознесенье 15 (25) мая 1656 г. Алексей Михайлович двинулся с войсками в Смоленск, откуда намеревался повернуть на север, к Риге. Проводы длились два дня. В первый день оба патриарха благословляли царя в Москве, 16 (26) мая продолжили прощание в загородном селе Никона, в семи верстах от столицы. Трапезничали в окружении царской свиты до позднего вечера. В город возвратились к рассвету. Павел Алеппский сопровождал Макария повсюду, за два дня «зрелищ», видно, вымотался совершенно и в субботу 17 (27) мая отдыхал, вследствие чего в «дневнике» архидиакона возник пробел. Соборное заседание, отлучившее Неронова от церкви, он проспал. Оно состоялось ранним утром 18 (28) мая в Крестовой палате под звон колокола, благовестившего к воскресной литургии в Успенском соборе. Со службой немного припозднились и не только из-за этого. Прежде архидиакон русского патриарха зачитал с амвона «Протопоповы вины», а певчие и духовные «власти», в том числе и Никон с Макарием, пропели иноку Григорию анафему.

Высшие иерархи протомились в Москве до 2 (12) июня 1656 г. На последней встрече все заверили собственноручно протокол обсуждения книги «Скрижаль» с добавлениями, намеченными патриархом московским к печати. Отредактированный «завод» Арсений Грек издал 30 июля (9 августа) 1656 г. А первые шесть экземпляров Маркел Вологодский купил 26 июля (5 августа) того же года. Очевидно, Никон распорядился продавать книгу, не дожидаясь выпуска двенадцати дополнений, включая деяния двух соборов — 1654 и 1656 гг. (второе под занавесом «Слово отвещателю»). В отличие от «Служебника», «Скрижаль» массового читателя не имела. Ею интересовались те, кого простые ответы на сложные вопросы не удовлетворяли. И в таком качестве она стала третьим доводом убеждения против программы ультра-«боголюбцев» наряду с актом отлучения Неронова и молдавским «спектаклем».

Репрессивный метод тоже применялся. Но вряд ли правомерно вменять в вину Никону гибель Павла Коломенского. Наоборот, перевод узника в том же 1656 г. с острова, затерянного посреди Онежского озера, в окрестности Новгорода, в Хутынский Спасо-Варлаамиевский монастырь, под присмотр архимандрита Евфимия вполне походит на смягчение условий содержания, а не ужесточение. Не патриарх всея Руси посоветовал другу Неронова прикинуться юродивым, чтобы не сидеть в четырех стенах, а бродить на воле и проповедовать. Через месяц-полтора подобных прогулок Павел исчез, пропал без вести, и то, что нероновцы тут же списали трагедию на убийство, инспирированное Никоном, характеризует их не с лучшей стороны. Если Никону и требовалось кого-то устранять подобным образом, то никак не Павла Коломенского, а… читатель догадывается кого. Только смерть или арест Неронова могли ослабить оппозицию обрядовой реформе. К тому же кто выиграл от исчезновения «блаженного» епископа? Никон или скромный инок Игнатьевой пустыни?..

Правда, Неронов маскироваться умел очень хорошо. Хоть в записке игумена Феоктиста и утверждается, что патриарху донесли, где прячется монах Григорий, в действительности люди Никона обнаружили и чуть не поймали Неронова по чистой случайности. Искали-то старца Феофана, опекавшего Григория на первых порах после пострижения. За ним боярский сын Иван Козлов нагрянул в дом попа Воскресенской церкви усадьбы Лукьяна Унковского, в Телепшинском стане Вологодского уезда, которого тоже звали Григорием. Похоже, москвичи не сразу поняли, кого еще застигли помимо переславского старца — самого Ивана, вернее Григория Неронова. Увы, сыщики и опомниться не успели, как толпа местных крестьян, которую привели «шурья» попа Григория, «Онофрейко да Кондрашка Кириловы», ввалилась в избу. Несколько минут сутолоки и неразберихи два «беглых чернца» использовали, чтобы выскользнуть наружу и уйти «неведомо куды». В итоге отряд Козлова возвратился в Москву ни с чем, и 20 (30) августа 1656 г. Никон разослал по всем городам, уездам, монастырям московского государства грамоту с повелением обоих старцев отыскать и, заковав, доставить в Москву.

В описанном выше эпизоде с заступничеством крестьян есть одна неясность, а именно, кого, сломя голову, бросились вызволять мужики. Разумеется, биограф Неронова уверенно заявил, что народ спасал вождя «христолюбцев». Однако в официальном документе, грамоте Никона от 20 (30) августа 1656 г., крестьяне фигурируют как сила несознательная. Они не отняли, не вырвали из рук стражи двух старцев, а всего лишь «поймать не дали», «с попова Григорьива двора отпустили». Иначе говоря, по недоразумению помешали Козлову исполнить свой долг. И о каком недоразумении может идти речь? О путанице имен. Ведь и попа волостной церкви, и опального монаха звали Григорием. Высока вероятность, что хлебопашцы Унковского ринулись спасать священника местной церкви, а не заезжего «чернеца». На помощь-то позвали «шурья» Воскресенского иерея. Умышленно или нет, а братья -«Кириловы», женатые на сестрах попа Григория, перехитрили и односельчан, и команду Козлова. Под шумок возникшей сумятицы Неронов и Феофан, взяв с собой дьячка Воскресенской церкви Андрея, крещеного татарина, ушли из дворянской «вотчины». Около полугода лидер гонимого движения скитался по российской глубинке, шагая от города к городу, от деревни к деревне, видя воочию, как жители «градов» и сел воспринимают никонианские «Служебники» и вводимые ими новшества, как реагируют на агитацию против реформы. Монашеское одеяние на монахе-паломнике сему неплохо способствовало. И вот ориентировочно поздней осенью 1656 г. он вдруг решает прекратить скитания и устремляется в Москву. И не для какой-то конспиративной работы, а для встречи с Никоном, и больше того — для покаяния.

Что же произошло? Русские войска овладели Ригой? Очистили от шведов Ингрию и дельту Невы? Отнюдь. Порадовала Москву единственно рать князя А.Н. Трубецкого, 12 (22) октября принудившая к капитуляции Юрьев (Дерпт). На прочих направлениях русские войска потерпели полное фиаско. В Карелии не увенчалась победой четырехмесячная осада (с июня по октябрь) Корелы (Кексгольма). На Неве после пяти месяцев блокады (с июня по ноябрь) устоял Орешек (Нотебург, ныне Шлиссельбург). За Ригу боролись и вовсе полтора месяца, с 19 (29) августа по 5 (15) октября. По дороге пришлось повозиться с Динабургом и Кукенойсом. Первая крепость после штурма пала в ночь с 30 на 31 июля (9 на 10 августа), вторая — в ночь с 13 (23) на 14 (24) августа 1656 г. Предопределило рижский конфуз отсутствие флота. А дерзкая вылазка гарнизона 2(12) октября ускорила день ретирады главной армии, при которой обретался и Алексей Михайлович. Через Полоцк, Витебск и Смоленск 26 ноября (6 декабря) царь перевел свою ставку в Вязьму, где обосновался до конца года{59}.

Как видим, пропагандистский «снаряд» главного калибра поразил не «боголюбцев», а самого застрельщика шведской кампании — патриарха Никона. Повторить триумф предыдущих двух лет Россия не смогла, да и не могла изначально, ибо без кораблей воевать с северным соседом наступательно было нереально. Поражение в Прибалтике существенно повысило авторитет Неронова. Дополнительные дивиденды ему сулили и дипломатические игры московской дипломатии вокруг Литвы и польской короны. 12 (22) августа 1656 г. австриец А. Аллегретти открыл в Вильно мирный конгресс, надеясь покончить с русско-польской войной, чего искренне желали и по обе линии фронта. Понятно, что на первых конференциях и русские, и поляки требовали все. Сокращая, шаг за шагом, список претензий, среди прочих, и русскую инициативу об избрании польским вице-королем царя или царевича, Н.И. Одоевский и И.-К. Красиньский к 28 августа (7 сентября) нащупали компромисс: русская военная помощь в обмен на Смоленское и Новгородсеверское воеводства плюс присягнувшие в 1654 г. Москве украинские земли. По «Черкассам» делегации запросили санкцию у своих государей, почему «съезды» прервались на три недели.

Первым 20 (30) сентября озвучил реакцию своего монарха Н.И. Одоевский: либо Россия арендует на двадцать лет «всю Литву с Белою Русью и Украиною», либо сейм избирает в ближайшем будущем Алексея Михайловича вице-королем («обранным государем») Речи Посполитой, ужимающейся до Польши и Литвы. Ультиматум, абсурдный и заведомо невыполнимый, мгновенно застопорил переговорный процесс. Еще месяц цесарцы тщетно пытались исправить ситуацию. Поляки пообещали избрание за восстановление территориальной целостности республики. Но глава русской делегации не мог нарушить царскую, вернее патриаршью волю. Наконец, 24 октября (3 ноября) 1656 г. Аллегретти предложил оппонентам ограничиться перемирием до созыва Польского сейма, уполномоченного вершить судьбу польского трона. С чем и русские, и поляки согласились. Яну-Казимиру финал конгресса развязал руки для борьбы за изгнание шведов из оккупированных воеводств. А чему радовался Алексей Михайлович, узнав о перемирии? Перспективе укрепления своего главного врага? Или химерным обещаниям добиться избрания русского царя королем польским?!