Конан и алтарь победы - Грегори Арчер

Спустя две минуты она уже лежала внутри лошади. Не плакала, не кричала… лишь тихонечко всхлипывала.

— Ты умный, варвар. Теперь я уверен, что ты доберешься до Гиль-Дорад,— неожиданно подал голос таинственный незнакомец, по-прежнему неподвижно стоящий у самого выхода из пещеры. Глаза его мерцали странным холодным огнем.— Тебе надо торопиться — кровь остывает… и не только лошадиная, но и в твоих собственных жилах.

— Сейчас.— Ки-шон уже заняла место рядом с Омигусом. Они сидели, прижавшись друг к другу, и неотрывно смотрели на колдуна и северянина.

Конан склонился над Толстяком — тот едва дышал.

— Помоги мне засунуть его в другую лошадь,— обратился Конан к незнакомцу.

— Его? — удивился Ловар.— Зачем тебе эта обуза? Пусть себе замерзает — так будет лучше и для него, и для вас! Киммериец медленно выпрямился.

— Я очень благодарен тебе, незнакомец, за то, что ты спас мне жизнь. Но не в моих правилах бросать человека на верную гибель, когда есть возможность спасти его. Надеюсь, ты не будешь гневаться на меня за это.

Ловар учтиво улыбнулся.

— Извини, варвар. Я всего лишь проверял тебя. Хоть ты и молод, но благородства тебе не занимать.— Сказав так, он помог Конану погрузить в дымящиеся внутренности бесчувственное тело раба и выпрямился.— Я еще раз прошу прощения за столь дерзкое поведение. И постараюсь в силу моих слабых возможностей сделать все, чтобы ты и твои друзья пережили эту бурю. Верь мне, Конан.

Северянин пожал плечами.

— Я не говорил, что не доверяю тебе, Ловар. Давай-ка отложим разговор на потом. Если эта буря когда-нибудь стихнет…

Поначалу киммериец не чувствовал ничего, кроме тошнотворного запаха крови. Но постепенно горячая плоть лошади согрела его, и он ощутил тысячи иголочек, вонзившихся в его руки и ноги,— свидетельство того, что кровь вновь нормально побежала по жилам. Конан прислушался. Луара тихо посапывала рядом — сон сморил ее даже в таком жутком месте. Снаружи завывала, плакала и смеялась пурга, но силы ее явно были на исходе.

Северянин обнял липкую от крови девушку и мгновенно уснул, вымотанный тяготами путешествия. А ведь это — лишь начало пути…

Глава двенадцатая

Проснулся он от холода. Лошадиная туша остыла, кровь свернулась, и выбраться наружу было делом непростым. Киммериец тщательно смыл снегом кровь с тела и одежды. Судя по всему, буря давно прекратилась, и вновь стояла прекрасная погода. Снежный занос, преграждавший выход из пещеры, таинственным образом исчез — как заподозрил северянин, не без помощи странного гостя. Было утро. Неужели они целые сутки находились посреди бушующей стихии?..

На самом краю обрыва возвышалась неподвижная мрачная фигура; черный силуэт отчетливо выделялся на ослепительно белом фоне снегов. Закутавшись в длинный, до самых пят, плащ, Ловар задумчиво всматривался в уходящий до самого горизонта провал расселины; у ног его лежал небольшой, но туго набитый походный мешок. «Хорошо бы заглянуть в него»,— мелькнула у Конана мысль. Ведь, как говорили старики в Киммерии, подчас о человеке можно узнать гораздо больше по тому, что он носит с собой, нежели по его речам и поступкам.

Он подошел к колдуну и встал рядом, также устремив взгляд в даль. Поднималось солнце, сиянием нового дня озаряя горные пики; воздух был морозен, но ветер стих; голубая даль была светла и прозрачна.

— Хороший день, варвар,— не поворачивая головы, произнес Ловар.— В такой день умирается спокойно и радостно.

— Я пока не собираюсь умирать,— хмуро ответил киммериец.

— Кто может разгадать желания богов? — возразил Ловар.— Вчера, например, ты был на волосок от гибели. Если бы я не оказался в нужный момент в нужном месте, твой труп и труп девушки уже покоились бы на дне этой пропасти.— И он, словно в подтверждение своих слов, носком сапога скинул вниз кусочек льда. Ледышка запрыгала по уступам, спускающимся вниз наподобие великанской лестницы, и ее веселый звон долго дрожал в студеном воздухе.

— Это меня и настораживает,— честно признался Конан.— Я, конечно, благодарен тебе, но не понимаю, как ты умудрился оказаться в нужный момент в нужном месте.

Обветренные губы Ловара тронула усмешка.

— Ты еще очень молод, Конан из Киммерии. Боги частенько любят подшучивать таким образом над нами, смертными. А ты потом ломаешь голову: то ли простая случайность была причиной твоего чудесного спасения, то ли боги проявляют к тебе благорасположение… В данном случае я склонен придерживаться первой версии.

— Зачем же ты прятался среди камней, когда мы вышли на перевал? Почему не появился в открытую?

Ловар удивленно поднял брови и покачал головой.

— Я не прятался, Конан. Точнее, это был не я.

— Кто же тогда?

— Не знаю. Но тут кто-то есть. Кто-то еще кроме нас. Я чувствую, что за нами следят. Следят с того самого момента, как мы достигли снегов… Не люди, мой друг. Я даже сомневаюсь, что давешняя буря была проявлением лишь слепых стихийных сил…

Конан тут же вспомнил предостережение принцессы Ливии: «Опасайся живого мороза». Возможно, ураган и есть тот самый «живой мороз» — очень уж неожиданно он начался и столь же неожиданно закончился… Если так, то первое препятствие на пути в Гиль-Дорад ими преодолено.

— В этих местах ощущается злая воля и мощь, с какой ни одному человеку не справиться,— продолжал меж тем Ловар.— Даже самому опытному колдуну.

— А ты — колдун? — напрямую спросил Конан, нисколько не удивившийся бы, если б так оно и оказалось.

— В каждом из нас заключена частичка волшебной силы — в одних больше, в других меньше,— поморщился Ловар, точно слова северянина были ему неприятны.— Я — странник и за годы странствий видел многое и научился многому…— Он вдруг резко повернулся и посмотрел прямо в глаза киммерийцу.— Ответь мне на один вопрос, варвар: если б во время пурги заблудилась не эта девочка, Луара, если б на краю пропасти оказалась не она, а, скажем, этот шарлатан, выдающий себя за мага, ты бы тоже бросился спасать его, рискуя собственной жизнью, зная, что без тебя остальные наверняка пропадут?

Вопрос застал Конана врасплох. Он никогда не размышлял о подобных вещах. Он делал так, как велело ему сердце, и после содеянного вовсе не думал о том, прав он был или нет.

— Мне кажется,— медленно начал он, тщательно подбирая слова,— что если какой-нибудь человек оказался в трудном положении, ты должен поступать так, как, по твоему разумению, он сам поступил бы с тобой, если бы в такое положение попал ты. Поэтому — да, я попытался бы спасти и Омигуса.