Конан и алтарь победы - Грегори Арчер

— Сказано несколько коряво, но в целом понятно,— холодно кивнул Ловар и, поскучнев, вновь отвернулся к застывшим в своем вековом величии горам, будто уже выяснил все, что его интересовало.

После некоторой паузы Конан сказал:

— Я не силен в загадках, колдун. В твоем вопросе был скрытый смысл?

Ловар пожал плечами и ответил, казалось бы, без всякой связи с предыдущим:

— Если вы поторопитесь, то к полудню достигнете дна расселины.

— А ты?..

Странник искоса взглянул на киммерийца и чуть заметно улыбнулся.

— Я бы почел за честь присоединиться к вам. Идти по горам в одиночку — дело, мягко говоря, непростое.

Конан помолчал, глубоко вдохнул морозный воздух, с выдохнул.

— Я не понимаю тебя, Ловар, и, наверное, поэтому боюсь. Однако ты прав: в горах небезопасно. И не только в одиночку. Так что я с радостью приглашаю тебя в наш маленький отряд. Сильные мужчины, да к тому же наделенные колдовскими силами, нам нужны.

Странник благодарно кивнул, но если он и обрадовался предложению киммерийца, то никак не выразил своих чувств. Взгляд его серых глаз был по-прежнему устремлен вдаль.

— Я полагаю, нам потребуется не больше недели, чтобы пересечь Кезанкийские горы,— задумчиво сказал он.— Если, конечно, по дороге с нами ничего не произойдет.

— С нами что-то может случиться? — быстро спросил Конан.— Тебе что-нибудь известно?

Ловар медленно покачал головой.

— Ничего определенного. Тем не менее, как я уже говорил, эта расселина буквально сочится нечеловеческой, но вполне осмысленной злобой. Не знаю, как мы переберемся на ту сторону… Полагаю, нам с тобой это по плечу, а вот с двумя женщинами и двумя неуклюжими увальнями… Странную компанию ты подобрал…

— Вот что,— оборвал его Конан.— Я позволил тебе присоединиться к нам, но это не означает, что ты можешь…

Жуткий, нечеловеческий крик прорезал первозданную тишину царства гор. Полный ужаса и невыразимого страдания, он донесся из пещеры, где оставались спутники Кована. Предчувствуя беду, напрочь позабыв о Ловаре, киммериец метнулся к чернеющему входу. На пороге он резко остановился, ожидая, пока глаза привыкнут к полумраку, и сжал рукоять кинжала.

На ледяном полу возилась, взбрыкивала и издавала невнятные хрипы какая-то бесформенная куча.

— Конан, черт, чего стоишь?! — раздался откуда-то изнутри кучи сдавленный голос Омигуса.— Помоги — толстый взбесился!..

Только сейчас северянин разглядел, что происходит в пещере.

Луара лежала на спине, беспомощно отмахиваясь кулачками от работорговца, навалившегося на нее всей тушей а жирными пальцами тянувшегося к ее шее. Омигус изо всех сил пытался оттащить его, а Ки-шон, ухватив обезумевшего пленника за запястья, не давала ему вцепиться в горло девушке. На губах толстяка пенилась слюна, остекленевшие глаза бессмысленно вытаращились…

Шепотом выругавшись, киммериец подскочил к ним и опустил рукоять кинжала на затылок бывшего работорговца. Тот обмяк и повалился набок.

— Как ты? В порядке? — подскочил Конан к Луаре.

Девушка села, кашлянула, растирая горло, и слабо кивнула.

Конан повернулся к Омигусу:

— Что тут у вас стряслось?

Цирковой маг сбивчиво рассказал о случившемся.

Луара очнулась первой. Выбравшись из чрева мертвого животного, она брезгливо поморщилась и, с трудом сдерживая позывы к рвоте, стала счищать с себя засохшую кровь. Немного погодя проснулись Ки-шон и Омигус, всю ночь сладко дремавшие на плече друг у друга под защитой волшебного купола Ловара, а в брюхе другого коня заворочался Толстяк. Простонав что-то нечленораздельное, он на миг затих, а потом вдруг завизжал — страшно, надрывно, как будто сотни демонов тащили его в самое сердце Ада. Да и было отчего завизжать: прийти в себя и обнаружить, что ты с головой погружен в остывшие внутренности какого-то зверя,— тут и более мужественный человек может сойти с ума. Как бы то ни было, бывший работорговец, не переставая истошно кричать, с удивительной для своей комплекции скоростью, пятясь, выполз из распоротого лошадиного живота и в ужасе огляделся. Луара шагнула к нему, намереваясь успокоить и объяснить, как несчастный оказался в столь кошмарном месте, но она совершенно не учла, что сама выглядит ничуть не лучше адских демонов: заскорузлая одежда в багровых пятнах, лицо перепачкано запекшейся кровью, в слипшихся волосах ошметки каких-то низких волокон… Увидев надвигающегося на него монстра, работорговец впал в еще большее неистовство, затмившее даже инстинкт самосохранения, и с ревом набросился на мерзкое чудовище…

Спустя полчаса Толстяк пришел в себя. Поначалу он не понимал, кто он и где оказался, но память вскоре вернулась к нему — в глазах его зажегся огонек безумия, рот распахнулся, грозя опять извергнуть оглушительный вопль, однако спутники Конана, уже умывшиеся снегом, почистившие одежду и приведшие себя и работорговца в более-менее нормальный вид, были рядом: они удержали его на холодном полу пещеры, а киммериец быстро проговорил:

— Все в порядке, дружок, все в порядке. Это был просто кошмарный сон. Теперь ты очнулся, мы рядом, снова светит солнце…

— Ох, это наказание за мои грехи,— простонал бедняга, тщетно пытаясь высвободиться из объятий северянина.— Я видел демонов… Они хотели затащить меня в Ад… Я до сих пор чую их отвратительный запах — запах крови… Отпустите меня, пожалуйста, отпустите меня домой… Или убейте… Только не надо больше… Не надо…

Постепенно он успокоился, убежденный товарищами, что кошмар ему только привиделся. С помощью Конана, который всячески старался загородить от пленника распотрошенные трупы лошадей, уже покрытые толстым слоем инея, Толстяк выбрался на солнечный свет и с удивлением оглядел горные вершины.

На площадке перед обрывом путники развели костер и плотно закусили. Ураган унес два спальных мешка, одеяло и, что самое неприятное, один из пакетов с вяленым мясом. Оставшейся еды должно было хватить от силы на три дня, во голод оказался сильнее разума, подсказывавшего, что продукты нужно экономить. Еще раз уверив себя, что давешний буран и есть тот самый «живой мороз», о котором предупреждала принцесса Ливия, киммериец разрешил друзьям допить остатки крепкой браги торговцев.

Последствия ночной бури оказались не столь плачевными, как опасался Конан. Хотя холод ощутимо подорвал силы путешественников, однако ни признаков простуды, ни отмороженных конечностей, ни зловещих белых пятен на коже, свидетельствующих о том, что стужа уже проникла в плоть, ни у кого не обнаружилось, а травяной настой и особая мазь, выменянные у тех же хитрых торговцев, позволили быстро забыть о том, что совсем недавно им грозила участь замерзнуть насмерть среди снегов и равнодушных горных вершин.