Нас звали «смертниками». Исповедь торпедоносца - Михаил Шишков

Николай Победкин, командир моей 2-й эскадрильи, мне сразу понравился. Энергичный, немного бесшабашный парень, где бы он ни появлялся – неизменно становился центром всеобщего внимания. В его запасе всегда имелась бездна интересных веселых историй, которыми Николай при первом же удобном случае мог поделиться с окружающими. Мы, молодые пацаны, рассаживались вокруг него и разинув рты внимали каждому слову.

Таким же, как и на земле, Победкин был и в воздухе, летал смело, ярко, можно сказать, на грани возможного. То, что ему удалось выжить в стольких переделках, особенно принимая во внимание тот факт, что на фронте он находился практически с первого дня войны, могло показаться каким-то необъяснимым чудом. Наградами Николай обделен не был, имел уже три Боевых Красных Знамени. Но больше всего гордился он орденом Александра Невского. Распахнет свою меховую куртку так, чтобы профиль русского полководца всем виден был. При этом говорит, похлопывая ладонью по ордену: «А вот и мы с Санькой!»

Николай Победкин. Декабрь 1943 г.

К подчиненным Николай относился довольно строго и, будучи очень импульсивным человеком, при соответствующей провинности мог отругать, не выбирая выражений. Правда, столь же быстро отходил.

Заместитель Победкина Петр Летуновский был не менее опытным пилотом. Его боевая карьера началась еще во время зимней войны с Финляндией. Летный почерк Летуновского отличался не меньшей смелостью, но большей продуманностью и более тщательной тактической проработкой задания. Если и существовал способ совершенно незаметно подойти к цели, можно было не сомневаться – Петру удастся отыскать его.

Штатная структура 2-й эскадрильи, как и любой другой в минно-торпедной авиации, была построена по образу и подобию бомбардировочной и состояла в то время из трех звеньев, командирами которых на момент нашего появления в полку были Летуновский, Самедов и Волков. Боевое построение звена представляло собой треугольник из трех самолетов, в вершине которого находился самолет ведущего, а позиции справа и слева занимали двое ведомых.

Буквально на следующий день мы приступили к освоению новой для нас техники. Привыкшие начинать этот процесс с изучения конструкции планера, двигателя и работы всех систем и механизмов самолета, мы были немало удивлены, узнав, что на все это отводится не более одного-двух дней. Но, как выяснилось в процессе занятий, приобретенные ранее знания позволили нам весьма успешно уложиться в столь незначительный срок.

Петр Летуновский

Немногим больше времени отводилось на знакомство с приборным оборудованием и органами управления самолетом. Часами просиживали мы в кабинах, заучивая последовательность действий при взлете, посадке и, конечно же, различных внештатных ситуациях.

– Переключить бензобаки, – командует Петр Летуновский, в звено которого я получил направление.

Левая рука опускается вниз и… вместо крана касается гладкой дюралевой поверхности. «Вот черт! Промахнулся!» И быстрее, стараясь, чтобы не заметил командир, исправляю свою ошибку. Но ничто не могло ускользнуть от наметанного взгляда Летуновского. Получив заслуженное замечание, продолжаю отрабатывать требуемые движения.

– Все это надо довести до автоматизма, – назидательно произносит Петр, – чтобы в полете не отвлекаться на управление. Глаза должны следить за обстановкой, руки – действовать без промедления. Иначе – никаких шансов вернуться живым.

Подобные слова нам доводилось слышать и в аэроклубе, и в школе пилотов, но в устах боевого летчика они звучали намного более убедительно.

После того как мы успешно сдали экзамены на знание матчасти, как водится, приступили к практическим полетам. Вот тут-то и аукнулось мне отсутствие в штабе полка моего личного дела. Как же меня в воздух пускать… Да никак. Вот и пришлось месяца полтора болтаться как неприкаянному. Конечно, сидеть без дела мне никто бы не дал, в армии вообще не практикуется подобное времяпрепровождение, и я из пилота превратился в вечного дежурного по аэродрому.

Видишь, как твои друзья один за другим взмывают в небо, садятся, снова на взлет… А самому только и остается в перерывах между полетами, когда все выслушивают замечания командиров, сидеть в кабине, тренируя свои руки в нахождении нужных тумблеров и переключателей. Нет таких бранных слов, которыми я мысленно не награждал бы себя в те дни за то, что согласился поменяться с Ольховым. Да и московским штабистам тоже изрядно досталось.

Параллельно с полетами проводились тактические занятия, на которых опытные пилоты знакомили нас, молодое пополнение, с приемами нанесения торпедных ударов. Как правильно вести поиск цели во время свободной охоты, как правильно зайти на нее, не будучи обнаруженным, как выйти из атаки с минимальными повреждениями… Эти и другие вопросы детально разбирались на примерах реальных боевых вылетов, произведенных опытными летчиками.

По-моему, первое же занятие окончилось для меня строгим выговором от Летуновского. Дело в том, что проходило оно как раз в то самое время, когда я находился на дежурстве. Полеты тогда уже окончились, и зайти на посадку мог лишь случайный гость, потерявший ориентировку. Тем не менее отлучиться с поста мне было нельзя. Сижу себе, думаю о чем-то своем. Вдруг – звонок.

– Срочно беги в казарму, командир зовет, – раздался в трубке голос дневального.

– Раньше вечера никак не могу, – отвечаю с полным сознанием своей правоты. Конечно, бесполезность моего пребывания на аэродроме никаких сомнений не вызывала… Но это ведь не отменяло требований устава.

Через пару минут раздался еще один звонок, на который я дал аналогичный ответ. На третий раз позвонил сам Летуновский, отдав приказ срочно явиться к нему, оставив вместо себя матроса из аэродромной охраны. Тут уж я не мог не подчиниться. Запыхавшийся забегаю в класс, где уже сидят мои товарищи, прошу разрешения занять свое место…

– Ты кто, – спокойно глядя мне в глаза, спросил Петр, – летчик-торпедоносец или дежурный по аэродрому?

– Так ведь мне же приказано неотлучно находиться на месте… – чувствуя свою правоту, пытаюсь оправдаться, но безуспешно.

– Полеты на сегодня уже закончены. Матроса посадил на телефон и бегом на занятия, – сказал как отрезал Летуновский. – Если что, он сюда позвонит и тебя вызовет. Или ты фрицам рассказывать будешь, как на аэродроме дежурил!

Стою, сгорая от стыда, и сверлю глазами дыру в полу. Неприятная ситуация, конечно, но в данном случае трудно отрицать правоту командира. Хорошо, что он, долго не распекая меня за излишний формализм, вскоре приказал занять свое место и как ни в чем не бывало продолжил занятие. Надо сказать, что лектором он был прекрасным, обладая даром подбирать для объяснения сложных вещей простые и доходчивые слова.