Береговое братство - Гюстав Эмар

— Ваша просьба для меня приказ, сеньорита.

— Правда?

— Клянусь честью!

— Я полагаюсь на ваше слово.

— Прекрасно, говорите же теперь.

— Фернандо, я прошу у вас три дня.

— Три дня?

— Да, разве это много?

— Три дня на что, Флора?

— Чтобы открыть вам все.

— И вы обещаете?

— Клянусь, Фернандо!

— Благодарю, Флора, вы меня воскрешаете!

— Так вы согласны на условие?

— О! С радостью.

— Вот вам моя рука.

Дон Фернандо с наслаждением поцеловал крошечную ручку и долго продержал ее в своих руках, но девушка не противилась этому.

— Теперь ни слова более, мы уже не одни, — прибавила она с очаровательной улыбкой.

— Но как же мне вас увидеть?

— Не беспокойтесь, я дам вам знать.

В эту минуту к ним подошла донья Линда, и разговор был поневоле прерван.

В любви или ненависти женщины одарены каким-то ясновидением и с удивительным тактом угадывают час и минуту, когда необходимо подоспеть на помощь приятельнице или нанести сопернице решительный удар.

Поглощенные своей любовью, уединившись от окружающих их людей и сосредоточенные на самих себе, молодые люди продолжали разговор, чрезвычайно для них занимательный, отрывки которого мы привели выше, вовсе не замечая, что внимание всех этих посторонних людей, продолжительное время поглощенное занимательными предметами, которые командир корвета не без гордости выставлял им напоказ, теперь ничем не занятое, не замедлит от бездействия обратиться на них. К счастью, донья Линда издали охраняла свою подругу. Она бросила капитана Сандоваля, даже не извинившись, что так быстро обращается в бегство, и со смехом встала между влюбленными.

— Просто прелесть! — вскричала она своим серебристым голосом. — Этот корвет содержится на славу! Что вы скажете, граф?

— То же самое, сеньорита, — бессовестно солгал дон Фернандо, почтительно кланяясь, — я имел честь слышать сейчас от доньи Флоры.

— Вот это да! — громко рассмеялась девушка. — Это правда, дорогая?

— Правда, — ответила донья Флора, слегка пожимая ей руку.

— Теперь я, разумеется, знаю, что мне думать! — вскричала озорница, не переставая смеяться. — Впрочем, я глядела на вас издали, и вы оба казались очень заинтересованы разговором.

— Злюка! — прошептала донья Флора, вспыхнув.

— Клянусь, сеньорита…

— К чему клятвы между нами, граф! — перебила донья Линда с живостью. — Поберегите их для лучшего случая. Вашего первого уверения для меня достаточно.

— Вы ангел! — ответил он с легким поклоном.

— Не ошибаетесь ли вы? Кто знает, быть может, я демон?

— Скорее, и то и другое, сеньорита.

— Как вы объясните это?

— Очень легко, сеньорита: очевидно, вы ангел по сердцу и красоте.

— Прекрасно… а демон я по чему?

— По уму.

— Вот ловкое объяснение, за которое я вам очень благодарна, сеньор дон Фернандо, и свою признательность скоро докажу на деле.

— Сеньорита!

— Почему же нет? Я принимаю живое участие во влюбленных, — продолжала она, понизив голос, — в них всегда есть что-то наивное, трогающее мое сердце. Я взяла вас обоих под свое покровительство.

— Не знаю, как выразить, насколько ваша доброта…

— Не отпирайтесь напрасно, граф, Флора мне все сказала, у нее нет тайн от меня.

— А вы откровенны с ней?

— Да ведь мне нечего и сообщать, дон Фернандо! Единственная тайна женщины — это любовь, я же никого не люблю.

— Никого не любите?

— Кроме вас, быть может, — отчетливо произнесла она с великолепным пренебрежением, — кого же иначе прикажете мне любить здесь? Вы любите мою подругу и потому, конечно, — засмеялась она, — должны иметь для меня заманчивость запрещенного плода. Но я не завистлива и не любопытна; если бы вместо нашей прародительницы в раю оказалась я, клянусь вам, я не съела бы яблока!

— И для всего человечества это было бы величайшим несчастьем.

— Почему же?

— Мы не знали бы любви!

— Опять хороший ответ… но любовь — благо ли это?

— И благо, и бедствие, но, в общем, страсть благородная, великодушная, которая открывает в сердце все могущество вложенных в него жизненных сил и делает его под влиянием страсти способным на великие и геройские подвиги.

— Или ужаснейшие злодеяния, — возразила донья Линда, насмешливо, — не так ли, сеньор?

— Вы позволите мне, сеньорита, после вашего признания с минуту назад, не приступать к дальнейшим прениям по этому поводу? Иначе мы никогда не договоримся.

— Я тоже так думаю, не сердитесь на меня, граф… А вот и благородный вельможа, отец которого был мясником в Пуэрто-Санта-Мария, сеньор дон Пабло Сандоваль, решается наконец пройти в столовую. Пожалуйста, будьте нашим кавалером, в награду за такую любезность мы посадим вас за столом между нами. Когда вам наскучит правая соседка, обратитесь к левой, со стороны сердца, чтобы легче было выносить скуку.

— Как бы я любила тебя, злая, если бы ты не дразнила меня так безжалостно! — улыбаясь, вскричала донья Флора.

— Уж не жалуешься ли ты, чего доброго? Я добровольно вызываюсь в покровительницы, охраняю, а на меня изволят гневаться! Да ты просто неблагодарная! — И девушка разразилась хохотом.

Завершив осмотр корвета, губернатор в нескольких словах похвалил экипаж, но особенно он порадовал людей, передав боцману крупную сумму для раздачи ее всем поровну.

Щедрость эта вызвала оглушительные крики: «Да здравствует губернатор!» — крики, приятно защекотавшие ухо достойного сановника.

Капитан подал знак, и на корвете не осталось и следов тревоги, все опять приняло свой нормальный вид.

Вскоре дон Пабло Сандоваль пригласил своих гостей пройти в столовую, где их ждал завтрак.

Радушное приглашение вызвало общую радость: было за полдень, и все чувствовали голод.

Девушки действовали так ловко, что сумели, согласно обещанию доньи Линды, посадить дона Фернандо между собой, к тайному неудовольствию дона Пабло, который собирался посадить губернатора по правую руку от себя, а графа — по левую; но тут женская воля взяла верх, и капитану пришлось довольствоваться, при большом сожалении, соседством дона Хесуса Ордоньеса.

Ни малейшей тени ревности не примешивалось к тайному неудовольствию дона Пабло. Ему даже в голову не приходило, что граф может быть его соперником — правда, надо сказать, что любовь его к очаровательной невесте отличалась крайней умеренностью, женитьба была для него просто выгодным делом: его будущий тесть имел большое состояние и давал за дочерью великолепное приданое, — больше капитану нечего было и желать. Кроме того, девушка славилась своей красотой, что очень льстило самолюбию капитана, но будь она дурна как смертный грех, это нисколько не изменило бы его намерения жениться на ней.

Сначала больше молчали и только усердно ели, однако когда первый голод был утолен, все понемногу заговорили, и вскоре беседа сделалась всеобщей.

— Сеньор губернатор, — начал толстяк с одутловатым лицом багрово-синего цвета, который обливался потом и ел, как слон. — Позвольте спросить: что слышно о галионах?

— Собравшись в Кальяо, флотилия должна была сняться с якоря дней десять тому назад, любезный дон Леандр, — ответил губернатор. — Она состоит из чилийских, мексиканских и многих других судов. Говорят, она просто великолепна!

— Это добрые вести, сеньор губернатор, — отозвался толстяк дон Леандр.

— Правда, и если Богу будет угодно, как говорят моряки, флотилия бросит якорь на рейде перед нашими глазами также дней через десять.

— Да хранит ее Господь! — гнусаво произнес дон Кристобаль Брибон-и-Москито, уткнувшись носом в тарелку.

— А нет ли каких вестей о флибустьерах? — спросил кто-то.

— Слава Богу, нет! С некоторых пор они не дают пищи для толков, — ответил губернатор.

— Правда ли, что флибустьеры еретики? — спросила пожилая дама, старательно изображавшая из себя простодушную невинность.

— Еретики до мозга костей, любезная донья Лусинда, — ответил дон Пабло, любезно улыбаясь.

— Так они не верят ни в Бога, ни в дьявола?

— В Бога не верят, но в дьявола — разумеется.

— Господи Иисусе, помилуй нас! — воскликнул дон Кристобаль.

— Аминь! — вставил дон Фернандо. — Кстати о флибустьерах, дон Рамон, — прибавил он. — Действительно ли убежали, как я слышал, те, которых вы здесь содержали в тюрьме?

— К несчастью, ничего не может быть действительнее, граф.

— Их, вероятно, опять изловят.

— Это очень сомнительно.

— Вы удивляете меня.

— После бегства этих разбойников, совершенно непостижимого, я поднял на ноги всю городскую полицию, велел даже окрестности города изъездить вдоль и поперек многочисленным отрядам.