Проклятие зверя: 3 дочь, 13 невеста (СИ) - Ермакова Александра Сергеевна "ermas"
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На втором переломе мелкая вырубилась. Я решил не приводить в чувства, и ей так проще и мне. Потому пока она валялась не в себе, я быстро ногу её фиксировал тугими повязками и палками, кои не позволят сломанным костям двигаться.
Шумно дыша, покосился на храбрую человечку. Уже не сопротивлялась — бредила, всхлипывала… металась и вздрагивала.
Голое тело, белоснежное и такое хрупкое. Груди, острые соски с тёмными ореолами. Рёбра выделялись… впадинка живота… Поросль волос…
Аж дурно кровушке стало. Забурлила да в пах ударила: болью калёной по венам пробежалась, и плоть неуёмная тотчас взбунтовала.
Сморгнул липкую похоть с глаз, к девчонке под бочок лёг. Её колотило в ознобе. А меня от желания острого.
Боги мне в помощь!
Костёр бы, да его тут не развести, потому сглотнул натужно и собой решил согревать человечку. Прижался к стану девичьему крепче, себя теряя и задыхаясь от запаха своей отражённой, и такой не моей пары… Душу раздирало от нежности, жалости, злости, бессилия и безграничной жажды обладать мелкой. Так и лежал, сражался как мог с низменными порывами отметить самку, чтобы всяк ведал, что отныне это моя самка. Даже оскалился этой бесконечно сладкой мысли. Зарычал глухо, словно уже предупреждал любого, кто осмелится приблизиться к Славушке, смерти близкой и незавидной.
Слушая шелест в пещере, гулкий плеск воды, смежил глаза и зарылся носом в волосы Славки на затылке, травясь своей отражённой, как коты валерьяной. Расщеплялся от любовного яда, что заполнил каждую пору в теле, каждую клеточку и частичку моей плоти. Травил нежностью и сладостью. Проникал в сердце и печёнку, в лёгкие, и убивал во мне напускное равнодушие и непоколебимость.
Рядом…
Настолько близко…
Настолько вместе…
Настолько обнажены…
Ещё никогда не были.
Узкая пещера, гулкий шелест воды, ярый бой сердца, надсадное дыхание… Уединение, как пытка. Проверка на выносливость и терпение. Испытание для плоти и разума.
Так что это был самая сложная битва, что мне приходилось выстаивать. Сражаться не только со Зверем, но и с человеком.
* * *
Мучился голодом, истекал слюной, слеп от желания, терзался сомнениями, но лишь крепче прижимал к себе Славку. Следил, чтобы не замёрзла и в то же время, не сгорела.
При необходимости растирал кожу и грел дыханием. Главное дотянуть до утра, как мантру твердил, всё чаще прислушиваясь к стонам и бреду Славушки. Тихие звуки прогоняли волны дичайшего возбуждения и чиркали по струнам расшатанных чувств и желаний Зверя. Его инстинкты оголялись, ощущения становились такими острыми, что уже близость с мелкой была настоящей пыткой. Запах доводил до безумия. Хотелось зализать, закусать и даже вгрызться в податливую плоть.
Потому что я Зверь. Чувствовал острее и глубже: страхи, отчаянье, радость, грусть, возбуждение… Славушке неведомо то, что мне. Ей не испытать, ибо она человек, а я Зверь, а Зверь ощущает во стократ сильнее. Потому мы и импульсивней, нетерпеливей, грубей, безжалостней и похотливей.
Потому я давно в пекле: сущая мука быть рядом с отражённой и не сметь её трогать. Как же не трогать, когда ей это жизненно необходимо? Ежели мне без этого уже никак?
Вот руки и жили своей жизнью — всё вольней обшаривали, мяли, сжимали и ласкали столько вожделенное тело. Так и не согревшееся, продолжающее холод источать.
Острия сосков, мягкая поросль… как наяву видел белые кудряшки, цвет которых никогда до Славки у самок не видел и оттого глаза точно снегом слепило.
Пальцами скользнул по виткам, ладонью ложась на заветную зону.
Воздух застрял в горле, сердце и без того колотилось с бешеной скоростью. Меня затрясло… И ежели до сего Славка редко вздыхала и стонала, сейчас всхлипнула сбивчиво, дугой прогибаясь и подставляя шею и лоно для ласк…
И Зверь сорвался: помутнело в очах, оглушил бой сердца и кровушки дурной в голове, накрыл я собой девичье тело. Уткнулся носом в лоб горячий и влажный, она ответила мутным, ничего не понимающим взором.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})Губами вычертил дорожку до её… и поцеловал едва ощутимо, проскользив дальше — до шеи, где пульсирующая жилка, манящая, сладкая… И я её лизнул.
Славушка опять всхлипнула, подо мной ёрзнув и раскрываясь сильнее и я поцеловал смелее. Плоть восставшая упёрлась в заветное, влажное лоно. Я как стальной прут, напрягся, не то готовый толкнуться вперёд, не то удерживая себя от этого проступка из последних сил. Нужен был всего один толчок, чтобы взять отражённую. Один — и она станет моей…
Но я лишь сдавленно рыкнул, губами дорожку прокладывая вниз. Сглотнул слюну дикой жажды и прикусил остриё крупного соска, так вызывающе торчащего. Рукой сдавил другую грудь, жадно следя за реакцией мелкой и утопая в собственной похоти и чувствах, коих никогда до неё не испытывал так ярко.
Ослеплённый ощущениями продолжил ласкать — языком, губами чертил узоры, ставил оттиски: сосал, лизал, прикусывал и рычал… Рычал гортанно, с чувством, и оттого как девчонка отвечала… пусть неосознанно, но запах… о боги, он проникал в меня и въедался в кровь, в сознание.
Я был отравлен донельзя. Уже подыхал от жажды вкусить запретный плод… исследуя пальцами заветную зону, по влажности скользя и мимолётно проникая…
На точку нажал… И когда Славушку застонала протяжно, вцепившись в мои волосы, но, не отдирая, а требуя продолжения, уткнулся носом в живот плоский, задыхаясь от слабости своей и похоти животной.
С ума сошёл всё же — ибо дальше поцелуями влажную дорожку проложил, подбираясь к лону. Всю изучая, пока в неуёмной страсти не сдавил девичьи ягодицы. Упругие и в то же время мягкие…
Спазмом скрутило пах, сердце биться перестало, и лишь в голове яростно кровь грохотала: «Бух-бух-бух», как маятник меня раскачивая и я лизнул Славку, вкусил соки её, коими лоно было полно.
Мелкая застонала протяжно, выгибаясь ко мне, подставляя себя и я с голодухи лизнул жаднее. Ещё — мне вторил томный стон Славки. Ещё — и опять она мне отвечала, и тогда в беспамятстве и звериной похоти припал к ней, утоляя хоть так жажду волколака и мужчины, в чьих руках дрожала и ёрзала в нетерпении готовая к спариванию самка.
Моя самка!
Изучал губами, языком, вбиваясь вглубь, пока не задрожала Славушка в руках моих алчных, не прогнулась дугой, глухо крича моё имя. Раскрылась сильнее, изливаясь жидкостью сладкой, и тогда проглотив, что успел, завыл надсадно я. Завыл, не в силах таить своего безумия.
— Рагнар, — пошатнулся чуть слышный голос мелкой, маленькие ладошки по моей голове прошлись, оглаживая волосы и заставляя вынырнуть из хмеля желания.
И я рывком отшатнулся, отлетел от Славки со всей мощи, на кою был способен. Смачно в стену врезался спиной до хруста костей и гулкого стука затылком. Помутнело перед глазами. Сморгнул я похоть, взор затмевающую, мазнул суматошно по девичьему телу взглядом и бросился прочь.
С разбегу нырнул в ледяную воду, усмиряя пожар в теле и рассудке. Долго грёб, до изнеможения и окоченения. И когда отпустило немного, воротился в пещеру.
Вовремя… уже светало! Полетел вой волколаков, а значило это, что Альфа с другими вернулся в лагерь.
Потоптался подле спящей Славушки, сжавшейся в комочек, тепло сохраняя. Зубами скрипя и кляня себя за слабость перед ней, влажной рубахой обтёр подрагвающее тело, а чуть смыв свой запах, кое-как чистую рубаху надел. Подхватил на руки и понёс домой.
Пусть отец решает, как дальше поступить.
В лагере меня встречали настороженно: и презрение было, и недоумение, и злость. Сотни глаз, много взглядом. Я шагал, не отвечая никому. Чего не хватало, размениваться на каждого. Всегда жил своим умом и силой, вот теперь было всё равно, кто и что обо мне думал. Отец… мне было важно услышать отца! Я знал, что Альфа решит по верности, здраво, даже ежели жестоко кому-то покажется.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})Но уже на подходе к дому Дагра, мне дорогу преградил разъяренный брат.
