История русской словесности. Часть 3. Выпуск 1 - Василий Сиповский

Литературная исторія этого произведенія.

Критики-изслѣдователи литературной дѣятельности Гоголя видятъ на этомъ первомъ его опытѣ вліяніе нѣмецкой идилліи Фосса «Луиза» и баллады Жуковскаго "Теонъ и Эсхинъ".[100] Изъ перваго произведенія взято, какъ фонъ, изображеніе нѣмецкой жизни, взято сентиментальное настроеніе идиллическаго, мѣщанскаго существованія, — изъ второго произведенія заимствованъ образъ героя, идеалиста-романтика, съ его неяснымъ, но непобѣдимо-могучимъ стремленіемъ «куда-то» вдаль, прочь изъ этои мирной, спокойной обстановки провинціальной идилліи. Мы видѣли уже, что такія неясныя стремленія были родственны юношѣ-Гоголю, котораго тоже тянуло прочь изъ общества нѣжинскихъ «существователей». Такое совпаденіе авторскихъ стремленій и стремленій «героя» его юношескаго произведенія — конечно, имѣетъ большое значеніе и придаетъ особую цѣну этому первому печатному произведенію.

Недостатки произведенія.

Къ главнымъ недостаткамъ этого юношескаго произведенія, объясняющимъ его неудачу, относятся промахи стиха и стиля. Гоголь никогда не научился свободно владѣть стихомъ, a въ первомъ его произведеніи это неумѣніе выразилось такъ ярко и замѣтно, что картины "грандіозныя" и «страшныя» вышли изъ него комичными.[101] Немудрено поэтому, что и критика, и публика отнеслись къ произведенію Гоголя заслуженно-строго. Кромѣ того нѣкоторые промахи его произведенія объясняются тѣмъ, что онъ взялся изображать нерусскую жизнь, нерусскую природу, самъ ничего, кромѣ Малороссіи, не зная: по однимъ книгамъ невозможно было вѣрно представить жизнь нѣмецкой провинціи.

"Вечера на хуторѣ близъ Диканьки". Сочетаніе романтизма и реализма въ повѣстяхъ.

Повѣсти, извѣстныя подъ общимъ именемъ: "Вечера на хуторѣ близъ Диканьки", представляютъ собою сборникъ, составленный изъ двухъ частей, — въ первую вошли повѣсти: "Сорочинская ярмарка", "Вечеръ наканунѣ Ивана Купала", "Майская ночь, или утопленница". Во вторую часть вошли — "Ночь передъ Рождествомъ", "Страшная Месть", "Иванъ Ѳедоровичъ Шпонька и его тетушка", "Заколдованное мѣсто". Всѣ онѣ представляютъ много сходства и много различія. Сходство заключается въ томъ, что почти во всѣхъ этихъ повѣстяхъ (кромѣ повѣсти "Иванъ Ѳедоровичъ Шпонька") мы найдемъ, въ большей или меньшей мѣрѣ, всѣ главные признаки романтическаго и реалистическаго направленія. Въ этомъ отношеніи повѣсти Гоголя очень напоминаютъ произведенія Марлинскаго:[102] на фонѣ, написанномъ очень реально, развертываются событія самаго фантастическаго свойства:[103] воображеніе автора не знаетъ предѣловъ, — оно уноситъ его и читателя въ своеобразный міръ народной мечты, — темный міръ суевѣрій, примѣтъ, преданій, легендъ, міръ сказки и миѳа… Авторъ взялъ этотъ міръ y малороссійскаго народа и силою своего духа расширилъ его и углубилъ: фантастическое и невозможное онъ представилъ реальнымъ и дѣиствительнымъ. Онъ такъ слилъ мечту съ правдою, вымыселъ съ дѣйствительностью, что художественное міросозерцаніе его — заразъ и романтическое, и реалистическое; произведенія же его порою производятъ впечатлѣніе какой-то пестрой галлюцинаціи, въ которой прихотливо сплетена хитрая неправда съ безхитростной правдой. Такою же пестротою отличаются и тѣ настроенія, которыя пронизываютъ эти произведенія: къ міру чертей и вѣдьмъ, къ мистическому міру нездѣшней, потусторонней жизни Гоголь относится то съ веселымъ, радостнымъ юморомъ, то съ ужасомъ человѣка, который безсиленъ передъ этимъ страшнымъ сонмомъ мрачныхъ явленій, властвующихъ надъ людьми, надъ ихъ радостями и печалями… Въ зависимости отъ этихъ настроеній, и освѣщеніе картинъ природы мѣняется до неузнаваемости: она повертывается къ человѣку то съ прекрасной стороны, — представляется тѣмъ поэтическимъ фономъ, на которомъ происходятъ событія чудесныя, но свѣтлыя, радостныя, иногда даже смѣхотворныя, — то она дѣлается грозной и мрачной, пронизывается ужасомъ автора-ясновидца…

Въ повѣстяхъ, въ которыхъ преобладаетъ реалистическое пониманіе жизни, — эта жизнь и фонъ ея, — природа представлены безъ всякой фантастики — просто и безхитростно, но въ то же время художественно-просто и правдиво.

Такимъ образомъ, повѣсти, входящія въ составъ "Вечеровъ на хуторѣ близъ Диканьки", по характеру своему, дѣлятся на двѣ группы: 1) съ преобладаніемъ романтизма и — 2) съ преобладаніемъ реализма. Въ первую группу входятъ произведенія, въ которыхъ фантастика ромаптизма представлена: а) въ свѣтломъ, радостномъ освѣщеніи и — b) въ мрачномъ, вызывающемъ ужасъ. Къ произведеніямъ, по преимуществу романтическимъ, относятся: веселыя повѣсти — "Сорочинская ярмарка", "Майская ночь, или утопленница", "Пропавшая грамота", "Ночь передъ Рождествомъ", "Заколдованное мѣсто". Къ произведеніямъ романтическимъ, фантастика которыхъ мрачна, — относятся: "Вечеръ наканунѣ Ивана Купала", "Страшная месть". Къ произведеніямъ чисто-реалистическимъ относится бытовая повѣсть "Иванъ Федоровичъ Шпонька и его тетушка".

Романтическій элементъ въ повѣстяхъ; фантастика повѣстей.

а) Романтическій элементъ въ этихъ повѣстяхъ выразился прежде всего, въ выборѣ сюжетовъ. Гоголь въ своихъ повѣстяхъ съ особеннымъ вниманіемъ останавливался на различныхъ разсказахъ о событіяхъ и происшествіяхъ чудеснаго характера.[104] Въ "Сорочинской ярмаркѣ" такимъ происшествіемъ представлено появленіе чорта на ярмаркѣ, разыскивающаго свою "красную свитку"; эта свитка приноситъ людямъ несчастье; ея исторія и составляетъ ту основу разсказа, къ которой искусно прикрѣплены всѣ смѣшные эпизоды этой повѣсти. Въ повѣсти "Вечеръ наканунѣ Ивана Купала" живо передано народное повѣрье о томъ, что папоротникъ, расцвѣтающій въ эту ночь, можетъ помочь человѣку отыскивать клады. Колдунъ Басаврюкъ и вѣдьма завладѣваютъ при помощи этого цвѣтка душой бѣдняка Петра; они заставляютъ Петра убить ребенка, маленькаго брата его невѣсты, и за это дѣлаютъ его богачемъ, мужемъ любимой дѣвушки. Но отъ мученій совѣсти онъ сходитъ съ ума и погибаетъ страшной смертью. Жена его идетъ въ монастырь замаливать великій грѣхъ мужа.[105] Въ повѣсти "Майская ночь, или утопленница" развито поэтическое повѣрье о русалкахъ, ихъ ночныхъ играхъ при лунѣ; кромѣ того, въ этой же повѣсти встрѣчаемся мы опять съ вѣрой въ существованіе вѣдьмъ. Въ повѣсти "Пропавшая грамота" опять изображена народная вѣра въ существованіе колдуновъ, вѣдьмъ: опять передъ нами вырисовывается герой, душа котораго принадлежитъ дьяволу. Нечистая сила въ этой повѣсти представлена съ такимъ размахомъ необузданной фантазіи, что читатель остается въ недоумѣніи, не вѣритъ и самъ авторъ своимъ разсказамъ. Повѣсть "Ночь передъ Рождествомъ" — сродни "Сорочинской ярмаркѣ"; здѣсь все сверхъестественное представлено съ самой мирной, смѣшной стороны, — оттого и вѣдьма-Солоха, и чортъ, ея возлюбленный, и колдунъ Пацюкъ, не вызываютъ ни ужаса, ни отвращенія; ихъ вмѣшательство въ дѣла людскія никому не причиняетъ горя и страданія. Зато въ повѣстяхъ "Заколдованное мѣсто" и, особенно, въ "Страшной мести" — сверхъестественное, чудесное опять принимаетъ гигантскіе размѣры какого-то безумнаго ужаснаго бреда. Въ повѣсти "Заколдованное мѣсто" выражена народная вѣра въ то, что "нечистая сила" оберегаетъ «клады» отъ человѣка, напуская на него разные страхи. Въ повѣсти "Страшная месть" художественно передана исторія одного колдуна, который полюбилъ свою дочь и захотѣлъ ею обладать. Это ему не удалось; онъ убилъ зятя, убилъ дочь, но самъ былъ наказанъ страшною казнью. Въ этой повѣсти ужасы громоздятся неисчислимою толпою; образы отвратительные смѣняются другими, еще болѣе отталкивающими; оттого произведеніе это переходитъ границы художественности.

Комическое фантастическое.

Такимъ образомъ, «чудесное», фантастическое, имѣетъ въ повѣстяхъ Гоголя самые различные оттѣнки — отъ комическаго до ужаснаго. Какъ примѣръ комическаго-фантастическаго, можно привести хотя бы участіе чорта въ повѣсти "Ночь передъ Рождествомъ".

"Морозъ увеличился, и вверху такъ сдѣдалось холодно, что чортъ перепрыгивалъ съ одного копытца на другое и дулъ себѣ въ кулакъ, желая сколько-нибудь отогрѣть мерзнувшія руки. Немудрено, однакожъ, и озябнуть тому, кто толкался отъ утра до утра въ аду, гдѣ, какъ извѣстно, не такъ холодно, какъ y насъ зимою, и гдѣ надѣвши колпакъ и ставши передъ очагомъ, будто въ самомъ дѣлѣ кухмистръ, поджаривалъ онъ грѣшниковъ съ такимъ удовольствіемъ, съ какимъ, обыкновенно, баба жаритъ на Рождество колбасу…

…Вѣдьма сама почувствовала, что холодно, несмотря на то, что была тепло одѣта; и потому, поднявши руки кверху, отставила ногу и, приведши себя въ такое положеніе, какъ человѣкъ, летящій на конькахъ, не сдвинувшись ни однимъ суставомъ, спустилась по воздуху, будто по ледяной покатой горѣ, и прямо въ трубу.