Биография отца Бешеного - Виктор Доценко

Короче говоря, он задумал "потянуть время", рассчитывая, вероятно, на то, что немецкое законодательство похоже на советское и рано или поздно дело постепенно утонет в вечной волоките. Не тут-то было! Сначала он заставил меня подвергнуть сомнению свое отцовство, и действительно, прошло несколько месяцев, а никакой реакции из Германии не последовало. Но вдруг меня вызывают в Московский город-ской суд, где судья по поручению Верховного суда ГДР задает мне вопросы, ответы на которые заносятся в специальную анкету.

Меня сопровождал тот самый "юрист", и с его помощью я ответил на вопросы анкеты.

С судьей очень повезло: во-первых, она с юмором отнеслась к этому делу, во-вторых, вовремя подсказала одну важную деталь. В анкете был вопрос: если я не признаю отцовство, то согласен ли предоставить немецким медикам свою кровь на анализ? "Юрист" сказал: пиши, мол, "согласен" мол, анализ крови дает только косвенное свидетельство, а оно не может быть доказательством. Но судья вовремя заметила, что если бы анализ проводился в СССР, то он был бы прав, но германский суд настаивает на анализе у себя, а по ее сведениям, в ГДР есть новые научные разработки, которые дают почти стопроцентную гарантию установления отцовства. Недолго думая, "юрист" предложил мне написать, что я отказываюсь предоставлять кровь на анализ.

Этот трепач - "юрист-международник" - не знал даже, что в ГДР в случае отказа предоставить кровь на анализ закон на слово верит матери ребенка и отцом признают того, на кого она укажет. Потом на несколько лет я "потерялся" для немецких органов: был за границей, стажировался на "Ленфильме", затем отбывал свой первый срок...

Именно в Ленинграде судьба вновь столкнула нас с Соней. В качестве гида она привезла группу немецких туристов и случайно увидела меня на съемках фильма.

Я был искренне рад встрече: вернувшись из-за границы, я послал ей письмо, в котором просил прощения и намеками давал понять, что СССР и ГДР очень сильно отличаются, а потому не все так просто. Однако письмо вернулось назад с пометкой: "адресат выбыл". Оказывается, отец Сони умер через год после рождения Петера, так она назвала нашего сына (который, кстати, родился в шестьдесят девятом году в день рождения Гитлера), что сын носит мою фамилию, и что она переехала в другой город.

К тому времени я уже знал, что такое драгоценности и драгоценные металлы. И подарил ей платиновый браслет, украшенный изумрудами (по оценке специалистов, этот браслет стоил по тем временам порядка десяти тысяч долларов). Этот браслет был из коллекции моей рижской бабушки Лаймы. Соня поблагодарила и заверила, что простила меня, совсем не держит зла и, естественно, не имеет ко мне никаких претензий.

Можете себе представить мое состояние, когда в восемьдесят третьем году Петеру исполнилось уже четырнадцать лет - меня вновь вызвали в суд, где судья зачитала мне постановление суда ГДР, гласившее, что на день вынесения этого постановления я должен Соне алименты на какую-то совершенно немыслимую сумму.

Скрупулезные немцы подсчитали все: и когда я должен был закончить вуз, и какую зарплату я должен был, по их мнению, получать в первый год, во второй, третий и так далее, и все проценты тщательно суммировались. Представляете мое состояние? Хоть стой, хоть падай! Мне такую сумму вчинили, а я в то время сидел без работы и перебивался с хлеба на воду только за счет небольших гонораров от публикаций в газетах и журналах, о чем и доложил советскому судье. Судья сочувственно покачала головой и пообещала сама составить ответ и впоследствии держать меня в курсе.

Делать этого судье не пришлось: вскоре меня посадили во второй раз, но и на этот раз германская Фемида нашла меня и за колючей проволокой: с моей скудной зарплаты в зоне регулярно удерживали тридцать три процента и отсылали в ГДР. Ползоны потешалось надо мною...

Однако вернемся к моей первой поездке за границу...

Родители Хильтрауд встретили меня очень радушно и дружелюбно. Отец Хильтрауд был директором школы, мать работала врачом в местом санатории. Стояла прекрасная солнечная погода, и мы отдыхали на полную катушку. В ГДР меня поразили не только магазины, полные разнообразных товаров. Удивили отношения с моей девушкой.

Мы с Хильтрауд жили в одной комнате, что было как бы само собой разумеющимся и нисколько не шокировало ее родителей. Более того, когда Хильтрауд посещали "нелетные" дни, она спокойно отводила меня к своей подруге, заверяя, что я не должен стесняться и без проблем могу общаться с Хеленой, пока сама она не "выздоровеет".

Еще одна любопытная история связана с симпатичной девушкой по имени Роз-Мари: на мой взгляд, ей было лет восемнадцать, не меньше. Крутые бедра, округлые колени, внушительный бюст, красивые глаза и очень изящные руки. Все это и так притягивало мое внимание, а тут еще и Роз-Мари начала строить мне глазки и в первый же подходящий момент попросила покатать ее на лодке.

Ничего не подозревая, я согласился, и когда мы достаточно далеко отплыли от берега, она сама села за весла. У берега озера были заросли камыша: она разогнала лодку, и мы глубоко въехали в эти заросли.

Разговаривать нам было трудно: к тому времени мой словарный запас немецкого языка хоть и увеличился, но не настолько, чтобы поддерживать беседу с юной барышней. Тем не менее мы каким-то образом "беседовали", а потом она села рядом и стала откровенно клеиться ко мне. Какой бы мужчина удержался в подобной ситуации? Лично я - не смог! Но, приступив к более тщательному обследованию ее прелестей, я, к своему изумлению, понял, что Роз-Мари девственница. Это так меня поразило, что я на секунду замешкался, но Роз-Мари резко дернулась мне навстречу, так что изменить что-либо было уже поздно.

"Господи! - подумал я. - Мне только этого не хватало! Сейчас начнутся слезы, упреки, а то и еще что посерьезнее..."

Ко всему прочему выясняется, что ей всего четырнадцать лет!!! Господи! Я похолодел. Все кончено: дадут столько, сколько Роз-Мари лет от роду, никак не меньше. А девушка смотрит на меня, счастливо улыбается, о чем-то радостно тараторит.

"Ага, - думаю, - злорадствует, издевается, месть для меня готовит!"

Постепенно мы добрались до пристани, и она, что-то сказав моей Хильтрауд, устремилась к дому...

Настороженно я подошел к Хильтрауд, нежащейся на надувном матрасе под солнцем, и опустился рядом на горячий песок.

- Хорошо покатался? - улыбнулась она.

- Нормально... А что Роз-Мари сказала? - стараясь выглядеть безразличным, спросил я.

- Она сказала, что мне очень повезло с парнем. - Хильтрауд подмигнула и принялась натирать мне спину каким-то средством для загара...

Я с детства люблю, когда мою спину массажируют. Бывало, когда я возвращался с тренировки, смертельно уставший, с трудом раздеваясь, валился на кровать лицом вниз, подходил мой братишка Саша и умолял:

- Витюша, можно я на тебе поиграю?

- Я устал...

- Ну можно? Я тихонечко... Можно?

Он упрашивал, пока я не сдавался. Санька тут же садился рядом со мной и начинал елозить по моей спине своими машинками, что-то строить из кубиков. Как ни странно, но мне это доставляло удовольствие и я засыпал...

Но в тот момент ласки Хильтрауд не вызвали никаких эмоций: мои мысли были поглощены случившимся. В какой-то момент я даже решил: если дело дойдет до суда, предложу "руку и сердце".

Тут вернулась Роз-Мари. Она переоделась в кофточку с очень откровенным декольте и коротенькую юбчонку, открывавшей ее стройные ножки. Вид девушки был столь сексуальным, что у меня снова возникло желание. Роз-Мари радостно улыбалась, словно выиграла в лотерею главный приз. Глядя на меня, она что-то быстро сказала, продолжая улыбаться.

"Ага, - думаю, - сообщает, что вызвала полицию и за мной вот-вот придут..."

- Что она хочет? - спросил я свою "переводчицу".

- Она пришла сказать, что ее родители приглашают тебя на ужин, в семь часов.

- На ужин? Меня? Родители? - Мои подозрения еще больше укрепились: наверное, приготовили мне ультиматум. - А как же ты? Кто переводить-то будет?

- Как кто? - удивилась Хильтрауд. - Конечно же, я!

Не знаю, как я дожил до вечера, но когда мы отправились к дому Роз-Мари, я молча плелся рядом с Хильтрауд с таким видом, словно меня вели на эшафот. Даже Хильтрауд обеспокоенно поинтересовалась, не перегрелся ли я на солнце...

Родители вместе с Роз-Мари встречали нас перед домом. Мне хотелось провалиться сквозь землю, и я виновато отводил глаза в сторону. Когда я обреченно подошел поближе, отец Роз-Мари неожиданно заключил меня в своих объятия.

"Ну, вот, - промелькнуло в моей голове, - уже все решили и он обнимает меня как будущего зятя! И зачем только я поехал с ней кататься на этой треклятой лодке?"

Потом и ее мать пожала мне руку, назвав свое имя.

- Очень приятно, Виктор! - деревянно представился я.

В этот момент с какой-то радостной горячностью заговорил отец Роз-Мари, изредка дружески похлопывая меня по плечу.