Самый кайф (сборник) - Владимир Рекшан

В городе Бари тепло. Идет дождь. На некоторых стенах висят афиши с рекламой нашего фестиваля. Город Бари известен лишь своей футбольной командой и мощами Николая Угодника, любимого русскими святого. Скучновато барийцам живется, без андеграундного фестиваля им никак. Мы с Джорджем должны читать доклады в первый день фестиваля, но приехали-то мы ко второму. С нами не знают что делать. В конце концов предлагают прочесть доклады в монастыре. Точнее – на лестнице бывшего монастыря перед выступлением театра «Дерево».

На каменной лестнице сидело с дюжину нетрезвых нонконформистов из нашей делегации и несколько прибившихся к ним итальянцев. Я прочел несколько бодрых страниц и даже манифест «Метод социалистического идеализма», хитроумный текст которого я здесь не стану приводить. Желал я этим методом сразить Горького, но, как выяснилось позднее, не сразил. Джордж тоже что-то такое непростое говорил. Бедная переводчица с трудом переводила наши речи, и в итоге питерские нонконформисты все заснули, сморенные вином и теорией, а итальянцы убежали.

Но итальянцы вернулись, чтобы эстетически насладиться выступлением театральной труппы «Дерево». При входе в зал, где предполагалось само представление, стали выламываться бритоголовые юноши и девушки, катались по каменным плитам. Катания и выламывания означали увертюру. После увертюры актеры ушли в зал, а итальянцы не поняли – им показалось, что представление закончилось. Итальянцы отвалили, а мы остались. В таком духе понимания-непонимания фестиваль и проходил.

Мрачные тона несколько разбавил Курехин, нашедший на окрестных пастбищах коня с конюхом, а в местном монастыре – хор монастырских девушек.

Гордые тем, что нас никто не понял, мы собирались после трапезы в ресторане отправиться в местную Ла-Скалу смотреть на «Популярную механику» итальянского разлива.

Кормили нас обильно. Официанты подходили с бутылками и спрашивали:

– Бьянко? Россо?

Присмотревшись к их манипуляциям, я предложил Джорджу:

– Ты заказывай «бьянко», а я – «россо».

– И что будет? – хмуро спросил Джордж.

– А вот увидишь.

– Может, я «россо» хочу.

– Ладно! Давай ты – «россо», я – «бьянко».

Подошел и к нам официант, задал вопросы. Мы ответили, как договорились. Официант и глазом не моргнул, поставил пред Джорджем целую бутылку «россо», а передо мной – целую бутылку «бьянко».

– И чего ты добился? – поинтересовался Джордж, когда халдей отошел.

– Как чего! Если б мы пили с тобой вино одного цвета, то получили б одну бутылку на двоих. А так – по бутылке каждому!

– Действительно, – согласился Гуницкий. – Абсурд какой-то!

В отличном настроении мы отправились в театр, при входе в который нас встретили молодые люди в ливреях с золотыми галунами и почтительно провели в партер. Театр сверкал золочеными ложами, хрусталь огромной люстры под потолком лучисто переливался. Мы с Джорджем сели где-то в первых рядах и стали смотреть, как в дыму, напущенном на сцену, появилась группа «Игры» и довольно бодро и стильно заиграла оригинальные произведения. Накануне в театре выступал Морис Бежар, и зал, конечно же, более подходил для академического искусства. Но публике музыка нравилась, так как звуки, лившиеся со сцены, все же казались более понятными, чем мрачный напряг некрореалистов и театра «Дерево».

В паузах между песнями из-за кулис доносился цокот копыт – это волновался конь Курехина.

«Игры» закончились, началась «Популярная механика». Сперва Сергей Курехин бил по клавишам рояля и ковырялся в его струнной пасти, затем в дыму появился Саша Ляпин с гитарой и стал извлекать из нее пригожие звуки. Затем они поиграли вместе. Постепенно появился хор монастырских девушек и запел. Курехин прыгал перед девушками и дирижировал. Снова Ляпин играл один. Играли Курехин с Ляпиным и пели монастырские девственницы.

Публика не сразу поняла, но постепенно врубилась. Уже смотрели на сцену с азартом, ожидая новых выкрутасов. И тут Курехин взмахнул рукой и на сцену вышел конь. Размеры его были чудовищны. Коня за уздечку придерживал усатый итальянский крестьянин, впервые, похоже, как и конь, попавший в театр. Публика завизжала от счастья и ужаса. На сцену вышел Саша Титов с бас-гитарой, и ему помогли вскарабкаться на коня. Динамики забасили, конь возбудился и собрался прыгнуть в партер, но крестьянин его удержал. Вопили девственницы, а Курехин ковырялся в зубах у рояля. В апофеозе каданса на сцену вылетел некрореалист Чернов с мертвым осьминогом в руках. Он зубами рвал мертвое морское тело, а куски глотал. Зал выл и рукоплескал. Некрореалист, наглотавшись мертвечины, убежал прочь и после долго блевал за кулисами…

На вечернем приеме у местного коммуниста нонконформисты сразу же выпили все запасы крепких напитков, а Анатолий Августович «Джордж» Гуницкий плясал вприсядку, высоко выбрасывая коленки. По дороге в гостиницу лучший мастер абсурда пытался крушить машины на обочинах, выражая тем свой протест против общества потребления, а утром обнаружил в номере на потолке следы от своих ботинок.

– Выходит, что я ночью ходил по потолку, – удивился Джордж.

– Выходит, что ходил, – согласился я.

– Абсурд какой-то! – вздрогнул Гуницкий и предложил: – Давай-ка лучше займемся коммерцией.

Анатолий Августович привез в Италию с дюжину командирских часов, предполагая озолотиться. Но с часами, как выяснилось, нас в городе Бари не ждали. Джордж заходил в бакалейные лавки и с моей помощью предлагал часы. Работники лавок разглядывали циферблаты с нарисованными танками и красными звездами, пугались, но денег не давали.

Бродили мы, бродили и забрели в порт на рынок краденых вещей. Крали, видимо, в основном из машин, поскольку на вместительных лотках лежали предметы, которые обычно можно слямзить из тачки, – кассеты, автомагнитолы, очки, часы… Ага, вот и часы!

Джордж подрулил к продавцу, мрачному громиле грузинского вида с наколкой на запястье – «Не забуду мамо мио!», и достал свою командирскую дюжину. Всякая вещь на лотке стоила десять тысяч лир. Всякую ворованную продавец покупал за пять. Он посмотрел на товар Джорджа и сказал:

– Пять тысяч.

– Это же чертовски мало, – изумился Джордж, – это же настоящие командирские часы. Руссо, руссо! Пиф-паф!

На «пиф-паф» итальянец среагировал оригинальным образом. Он достал из-под прилавка кольт огромного размера и приставил его почему-то к моему лбу.

– Что же это вы такой негостеприимный, – только и смог сказать я. С рынка мы убежали в город целыми и пока что невредимыми, решив до поры оставить коммерцию.