Багровая книга. Погромы 1919-20 гг. на Украине. - Сергей Гусев-Оренбургский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Грабеж продолжался 3-е суток.
20-го августа начальством был издан строгий приказ о прекращении грабежа, и на 2 дня в Белой Церкви наступило сравнительное спокойствие.
Затем погром возобновился.
На этот раз оцеплялись целые кварталы.
Опустошались до основания.
В один и тот же дом заходили по несколько раз. Забирали все, даже постельное белье из-под тифозных, которых много было в городе. Грабители главным образом ночью, но и днем останавливали прохожих:
— Снимай одежу!
Он снимал с себя все.
— Ему кричали:
— Сапоги снимай!
Насиловали женщин.
Девицу Матушанскую изнасиловали, бросили в колодец, где ее потом и нашли мертвой.
Поджигали дома.
На Юрьевской улице сгорело 3 дома, на Базарной площади 2.
Пытали, вымогая деньги.
Председателя еврейской общины подвесили, когда он не мог выплатить требуемой суммы.
Остановили женщину.
— Денег!
Она отдала все,
— Мало!
Она больше не могла дать. Тогда спичкой подожгли ей волосы. Таких случаев много. Убили 70-летнюю старуху, расстреливали малолетних.
Задушили 7-ми месячного ребенка при обыске его люльки.
…После базарных часов, город вымирает. Лишь смельчаки по утрам отваживаются выходить на улицу, чтобы запастись продуктами. Отмечают, что терцы грабили и убивали с разрешения взводного унтер-офицера и фельдфебеля воинской части. Для своего оправдания они распространяли слухи, будто евреи разъезжали по городу с пулеметами, что были расставлены пулеметы на здании синагоги, что евреи стреляли из своих домов по казакам.
…По позднейшим сведениям от половины сентября, конца такому порядку еще не наступило…
7. Нежинский погром
Христианин, уроженец города Нежина, был очевидцем последнего «ужаснейшего», как он выражается, погрома, учиненного добровольцами казаками, и описывает его так:
В конце августа прибыл на станцию Нежин первый добровольческий бронепоезд, и начал обстреливать город.
Большевикам пришлось покинуть город уже под обстрелом броневика. Первый день прошел спокойно, но с утра другого дня группа солдат из броневика стала хозяйничать в завоеванном городе Солдаты врывались в магазины, взламывали кассы, забирали товары.
В городе стало тревожно.
Евреи сновали и совещались, чувствовалось приближение неизбежного, что из других мест приходило, как зловещий слух.
Власти не было.
Спешно собралась Дума в своем старом составе, поставлен был на повестку вопрос об организации охраны города из местных отставных офицеров, большею частью довольно радикально настроенных. В заседании участвовали все гласные Думы, евреи и христиане.
Началось с тяжелого инцидента.
Представитель профессиональных союзов заявил:
— Я уполномочен от имени рабочих требовать, чтобы в организуемую городскую охрану не входили евреи.
Слова эти были встречены молчанием.
Повеяло кошмаром.
Кто-то скорбно и гневно проговорил:
— Стыдно.
В это время к городскому голове, человеку радикального образа мыслей, подошел солдат и сказал ему:
— Вас просит на минуту офицер.
— Зачем?
— Приказал сказать, что должен о чем-то переговорите с вами.
Голова вышел с солдатом. Публика застыла в ожидании.
Через несколько минут голова вернулся и нетвердым голосом сказал:
— К сожалению, я должен передать вам неприятнее требование, только что предъявленное мне представителем добрармии…
Он помолчал.
Провел рукою по лбу, опустив глаза.
Тихо докончил:
— Чтобы… евреев… не было на сегодняшнем заседании Думы.
Подавленным молчанием были встречены эти слова. Евреи гласные молчаливо поднялись и сейчас же удалились из залы заседания, а вместе с ними в знак протеста ушла и еврейская публика, и некоторые христиане.
Оставшиеся избрали комитет общественной безопасности, которому и было поручено сформировать охрану из местного офицерства.
Над городом нависла тяжелая туча ожидания.
Однако следующий день прошел спокойно.
В тот день вступил в город кавалерийский отряд. Местное население оказало радушный прием добровольцам. Навстречу им на вокзал вышла депутация от городской Думы и депутация от евреев с общественным раввином во главе. На соборной площади был отслужен молебен, на котором было и много евреев. Наутро 2-го сентября неожиданно начался обстрел города; со стороны предместья появился большевистский отряд и прорвался до самого центра. До 2-х часов дня продолжалась борьба. Жители спрятались по домам и боялись выходить во время стрельбы, так что никто не знал, что делается в городе. Потом распространился слух, что большевики выбиты. Потом забродили другие зловещие слухи: будто бы евреи бросали в казаков зажженные лампы, а из некоторых еврейских домов стреляли по казакам.
А в ночь начался погром.
Он сразу принял жестокие формы.
Разносили лавки, квартиры, грабили все сплошь и при этом массами убивали евреев. Убивали в квартирах, выводили во двор — расстреливали.
Погибло более 100 человек.
В их числе убит пользовавшийся в ортодоксальных еврейских массах юго-западного края большим авторитетом духовный раввин Хейн, убита и масса состоятельных лиц.
Очень много случаев изнасилования.
Насиловали старух.
Насиловали малолетних.
По всем дорогам вокруг убивали всех пассажиров-евреев, пытавшихся спастись бегством.
Вешали.
«Подробно описать все ужасы погрома не возьмусь, — говорит свидетель, — могу только рассказать о некоторых случаях, когда откупались от бандитов деньгами. Такой случай имел место с живущим поблизости от меня еврейским кооператором Капланом.
К нему пристал ингуш-офицер.
— Пойдем со мной!
— Куда… зачем?
— Ты большевик… я тебя убью.
Напрасно родные Каплана умоляли офицера, ничего не помогало, он тащил несчастного за собою. Тогда родные бросились к христианам и просили удостоверить перед офицером, что Каплан не большевик.
Но офицер не стал их слушать.
— Не вмешивайтесь не в свое дело, — прикрикнул он.
Христиане вынуждены были уйти.
Долго продолжалась эта пытка страхом казни и, наконец, офицер проговорил сквозь зубы:
— 15.000.
И оставил Каплана в покое.
В некоторых случаях христиане обращались к коменданту города, но он заявил, что сам беспомощен, солдаты его не слушают. Но когда однажды христиане-интеллигенты настойчиво потребовали у коменданта, чтобы он вмешался, он послал своего адъютанта на место происшествия, а когда тот вернулся ни с чем, он сам отправился и приостановил грабеж».
Насколько вздорны все слухи о выступлении евреев против добровольцев, стрельбе из окон и бросании ламп, говорить не приходится, — это просто обычный добровольческий прием в целях оправдания замышляемого погрома.
3-го сентября в Нежин вошли новые части.
Они были размещены по частным квартирам по всему городу, и немедленно же занялись грабежом еврейских лавок и кооператива «Общественная Польза», членами которого состоят и не евреи.
И опять убийства.
Опять насилие.
Надо отметить, что местное население не принимало участия в погроме, наоборот, всячески помогало евреям, оказывая им приют в своих домах. Даже некоторые из крайне правых священников скрывали у себя евреев, подчас целыми семействами. Во время грабежей солдаты выбрасывали товары в толпу, но их подхватывали преимущественно дети или хулиганы.
Погром длился до 9-го сентября.
Потом воинские части, находившиеся в городе, а также и охрана, были посланы на позиции за 12 верст от города. Но и оттуда доблестные добровольцы, особенно казаки дроздовского полка, продолжали наносить визиты городу. Но так как все уже было разграблено, они поджигали еврейские дома.
8. Истребление
Местечко Германовка находится в 50 верстах от Киева. В конце августа ворвалась в местечко банда под предводительством Дьякова. Он сейчас же созвал сход местных крестьян и произнес погромную речь. В конце ее он обратился к парням с призывом:
— Прогуляемся по местечку.
Те его поняли.
Сейчас же рассыпались по еврейским квартирам, ходили из дома в дом.
И резали саблями всех без разбору: женщин, мужчин, маленьких детей. Во многих случаях они насиловали женщин, а потом их убивали.
Многим отрубали головы.
«Прогулка» продолжалась 4 дня.
Многие еврейские дома были подожжены и сгорели.
Местные крестьяне пытались заступаться за евреев. Иные брали своих знакомых к себе на квартиру, под свою защиту. Но бандиты стали им угрожать, что расправятся и с ними. И крестьяне стали отказывать в защите.
