Кто нашел, берет себе - Стивен Кинг

«Я много чего натворил, но этого не делал, – вновь и вновь говорил он Моррису. – Я собирался, я заполучил гребаный код от сигнализации, но меня опередили. Я даже знаю, кто именно, потому что эти цифры я называл только одному человеку. Кстати, из тех, кто, твою мать, свидетельствовал против меня, и если я когда-нибудь выйду отсюда, этот человек умрет. Можешь мне поверить».

Моррис не собирался верить или не верить ему – первые два года пребывания в Уэйнесвилле показали, что в тюрьме полным-полно людей, утверждающих, что они чисты, как утренняя роса, – но потом Чарли попросил его написать Барри Шеку, и Моррис согласился. Письма были его настоящей работой.

Как выяснилось, грабитель-убийца-насильник оставил сперму на трусиках пожилой дамы, и эти трусики по-прежнему лежали в хранилище полицейского управления среди многих и многих улик самых различных преступлений. Проект «Невиновность» прислал адвоката, чтобы поднять дело Чарли Роберсона. И анализ ДНК, который не проводили в те годы, когда состоялся суд над Чарли, показал, что сперма не его. Адвокат нанял частного детектива, чтобы найти свидетелей обвинения. Один, умиравший от рака печени, не только отказался от прежних показаний, но и взял на себя вину за совершение преступления, возможно, в надежде, что это деяние станет пропуском, который откроет ему жемчужные врата.

– Эй, Чарли, – зовет Моррис. – Посмотри, кто пришел.

Роберсон поворачивается, щурится, поднимается.

– Моррис? Неужели Моррис Беллами?

– Он самый.

– Чтоб мне провалиться сквозь землю!

Это вряд ли, думает Моррис, но когда Роберсон ставит аккумулятор на сиденье «харлея» и идет к нему, протянув руки, отвечает на братское объятие. Мышцы под грязной футболкой Роберсона впечатляют.

Роберсон отступает назад, демонстрирует в улыбке несколько оставшихся зубов.

– Господи Иисусе! Условно-досрочное?

– Условно-досрочное.

– Старуха убрала ногу с твоего горла.

– Да.

– Черт побери, это прекрасно! Пошли в офис и дернем по стаканчику! У меня есть бурбон.

Моррис качает головой:

– Спасибо, но крепкое мой организм не принимает. Опять же, этот тип может прийти в любое время и попросить помочиться. Этим утром я сказался больным и не пошел на работу. Так что рискованно.

– И кто твой районный инспектор?

– Макфарленд.

– Большой толстый ниггер, так?

– Он черный, да.

– Что ж, есть и похуже, но поначалу они будут пристально следить за тобой, это точно. Все равно пошли в офис. Я выпью за двоих. Ты слышал, что Дак умер?

Моррис слышал, новость пришла незадолго до заседания комиссии по условно-досрочному освобождению. Дак Дакуорт, его первый защитник, который остановил насилие однокамерника Морриса и его дружков. Моррис не особо опечалился. Люди приходили – люди уходили. Дерьмо ни хрена не значило.

Роберсон качает головой, доставая бутылку с верхней полки металлического шкафа, заполненного инструментами и запчастями.

– Какая-то опухоль в мозгу. Знаешь, как говорят: в расцвете гребаной жизни нас хватает гребаная смерть. – Он наливает бурбон в чашку с надписью «ЛУЧШИЙ В МИРЕ ОБНИМАЛЬЩИК» и поднимает ее. – За старину Дакки. – Выпивает, чмокает, вновь поднимает чашку. – И за тебя. Морри Беллами вновь на свободе, смеется и поет. Что они тебе подобрали? Возню с бумажками?

Моррис рассказывает ему о работе в ЦКИ, болтает, пока Роберсон вновь наливает себе бурбон. Моррис не завидует, что Чарли может пить в свое удовольствие – сам он слишком много лет потерял из-за спиртного, – но чувствует, что выпившего Роберсона убедить будет проще.

И решив, что время пришло, говорит:

– Ты сказал, что я могу обратиться к тебе, если мне понадобится помощь.

– Правда, правда… но я никогда не думал, что ты выйдешь. С этой фанатичкой Иисуса, которая пригвоздила тебя к стене. – Роберсон смеется, наливает себе еще.

– Мне нужен автомобиль, Чарли. На короткое время. Меньше чем на двенадцать часов.

– Когда?

– Этой ночью. Ну… вечером. Я им воспользуюсь и тут же верну.

Роберсон перестает смеяться.

– Это больший риск, чем выпивка, Моррис.

– Не для тебя. Ты на свободе со снятыми обвинениями.

– Нет, не для меня. Меня в худшем случае хлопнут по руке. Но ездить на автомобиле без прав – серьезное нарушение при условно-досрочном освобождении. Ты можешь вернуться обратно в тюрьму. Пойми меня правильно, я готов помочь, просто хочу, чтобы ты понимал, каковы ставки.

– Я понимаю.

Роберсон поднимает чашку. Пьет, обдумывая ситуацию. Моррис не хотел бы быть владельцем мотоцикла, который будет собирать Чарли после завершения их разговора.

– Тебя устроит грузовик вместо легковушки? Маленький фургон. С автоматической коробкой. На борту надпись «Цветы Джонса», но ее уже и не прочтешь. Он стоит за мастерской. Я тебе покажу, если хочешь.

Моррис хочет, и одного взгляда на черный автофургон достаточно, чтобы счесть его даром небес… при условии, что он на ходу. Роберсон заверяет Морри, что так оно и есть, пусть возраст у него почтенный.

– По пятницам я закрываю мастерскую рано, около трех. Могу залить бензин и оставить ключи под правым передним колесом.

– Идеально, – отвечает Моррис. Он может пойти в ЦКИ, сказать жирному говнюку-боссу, что у него прихватило живот, но теперь все прошло, поработать до четырех, как и полагается офисному планктону, потом вернуться сюда. – Слушай, «Сурки» сегодня играют?

– Да, принимают «Дейтонских драконов». Хочешь пойти на игру? Я могу составить тебе компанию.

– Может, в другой раз. Я думаю о том, что смогу вернуть фургон около десяти, поставить на прежнее место, а потом на автобусе вернуться в город.

– Все тот же Морри. – Роберсон крутит пальцем у виска. Его глаза уже заметно покраснели. – Всегда все продумывает заранее.

– Только не забудь положить ключи под колесо. – Меньше всего Моррису нужно, чтобы Роберсон нализался паршивого бурбона и забыл обо всем.

– Не волнуйся. Я у тебя в большом долгу, дружище. Должен тебе весь этот гребаный мир.

Сентиментальный настрой требует еще одного братского объятия, благоухающего потом, бурбоном и дешевым лосьоном после бритья. Роберсон прижимает Морриса к себе так крепко, что у того перехватывает дыхание, но в конце концов ослабляет хватку. Моррис сопровождает Чарли к мастерской, уверенный, что этим вечером – через двенадцать часов, а может, и раньше – записные книжки Ротстайна вновь вернутся к нему. При такой пьянящей перспективе кому нужен бурбон?

– Извини, что спрашиваю, но почему ты работаешь здесь, Чарли? Я думал, ты получил крупную сумму от штата за то, что отсидел столько лет по ложному обвинению.

– Эх, друг, они угрожали поднять старые дела. – Роберсон опускается на автомобильное сиденье перед «харлеем». Берет гаечный ключ и постукивает по запачканной машинным маслом штанине. – Включая то дело в Миссури, за которое меня могли упечь до конца жизни. Или я иду на компромисс, или опять в полном дерьме. Так что пришлось договариваться.

Он смотрит на Морриса налитыми кровью глазами, и тот видит, что Роберсон, несмотря на могучие бицепсы (он явно продолжает качаться, как и в тюрьме), – глубокий старик, а скоро окончательно потеряет здоровье. Если уже не потерял.

– В итоге они все равно возьмут тебя за жопу, дружище. И вставят по самое не могу. Качни лодку, и достанется еще сильнее. Поэтому приходится довольствоваться тем, чем можешь. Я так и поступил, и мне этого достаточно.

– Дерьмо ни хрена не значит, – говорит Моррис.

Роберсон гогочет.

– Ты вечно это твердил. И это гребаная правда!

– Только не забудь про ключи.

– Не забуду. – Роберсон нацеливает на Морриса почерневший от въевшейся грязи палец. – А ты не попадись. Послушай папочку.

«Я не попадусь, – думает Моррис. – Я слишком долго ждал».

– Кое-что еще.

Роберсон ждет продолжения.

– Как я понимаю, ствола у тебя нет? – Моррис видит выражение лица Роберсона и торопливо добавляет: – Не для использования, для страховки.

Роберсон качает головой:

– Никаких стволов. За это можно загреметь.

– Я никогда не скажу, что ствол твой.

Налитые кровью глаза пристально смотрят на Морриса.

– Хочешь честно? Староват ты для оружия. Еще отстрелишь себе мошонку. Фургон – пожалуйста. Я у тебя в долгу. А если тебе нужен ствол, найди где-нибудь в другом месте.

В пятницу, в три часа дня, Моррис едва не стер произведения современного искусства стоимостью двенадцать миллионов долларов.

Нет, конечно, не сами произведения, но он вплотную подошел к тому, чтобы стереть все сведения о них, включая информацию о взносах двенадцати богатых доноров ЦКИ. Он провел недели, создавая новый поисковый протокол, который охватывал все приобретения Центра искусств с начала XXI века. Протокол этот сам по себе был произведением искусства, но сегодня днем, вместо того чтобы отправить самый большой из дополнительных архивов в основной, Моррис мышкой сбросил его в корзину, вместе с прочим мусором, от которого следовало избавиться. Древняя, не отвечающая современным реалиям компьютерная система ЦКИ забита бесполезным дерьмом, включая информацию о том, чего даже нет в этом здании. Эти предметы еще в 2005 году отправили в нью-йоркский музей «Метрополитен». Моррис собирается очистить корзину, чтобы освободить место для нового мусора, уже подводит курсор к соответствующей надписи – и тут осознает, что вот-вот отправит жизненно важный архив на небеса, куда возносятся все стертые данные.