Черное знамя - Dmitrii Kazakov

Собравшиеся внимали в почтительном молчании, головы многих были опущены.

Олег стоял спокойно, и разглядывал тех, кто выстроился широким полукругом за спиной министра мировоззрения – в центре Огневский, а по сторонам от него верные соратники, надежные боевые товарищи.

Вот Хан, в черном мундире и высоких сапогах, азиатское лицо бесстрастно, но в черных глазах горит торжество… он создал Народную дружину, сделал «опричнину» могучей силой, которой боятся, которую уважают.

Вон Козаков, бывший летчик, герой германской войны, несколько оплывший с годами, но все так же популярный в народе…

Вон громадный, за два метра Померанцев, блики играют на голом черепе, в стеклах круглых очков…

Вон секретарь партии, Шпагин, неприметный бюрократ, серый, как полевая мышь, с незапоминающимся лицом…

Вон Розин, глава «Евразийского трудового» фронта, не может стоять спокойно, подергивается, как припадочный…

Низенький, приземистый, крепенький – генерал Корнилов, присоединившийся к ПНР еще в начале двадцатых…

Худощавый, стройный, нос с горбинкой, волевой подбородок – адмирал Колчак, новый морской министр, одно из недавних приобретений партии, но приобретений таких, какими можно гордиться…

Александр Мильчаков, возглавляющий молодежь империи, с белозубой улыбкой на чистом лице.

И с самого краю – Петр Савицкий, вождь идеологии, один из тех, кто в двадцатом основал ПНР, чьи труды легли в основу ее идеологии, стали духовной опорой для миллионов людей по всей стране!

Тут Олегу в голову пришла мысль, что неплохо было бы пригласить сюда князя Трубецкого, Николая Алексеева… нет, не может случиться такого, чтобы про них запамятовали, наверняка они тут, сидят где-нибудь в зале, во втором или третьем ряду!

Штилер закончил перечисление, и потянулась минута молчания, тяжелого, как скала.

- Достаточно! – воскликнул министр мировоззрения. – Закончилось время печали! Наступила пора радости!

И он отошел от трибуны, ловким жестом конферансье пригласив к ней Огневского.

Вожди народа, толкаясь и перешучиваясь, точно школьники, явившиеся в кино, поспешили в зал, чтобы занять места в первом ряду.

- Мой народ, - начал Огневский, как обычно, тихо, вскинув руку, и на темном рукаве в свете прожектора вспыхнул серебром белый трезубец. – Сегодня воистину славный день…

В этот момент Олег вспомнил фразу Штилера, которую тот как-то раз обронил во время очередного совещания в министерстве – «наиболее страшной силой обладает тот оратор, который верит в то, что говорит».

Так вот, вождь и премьер министр Российской евразийской империи фанатично веровал в каждое свое слово, и умел эту веру передать. Нет, он не полагался только на слова, на содержание, он активно жестикулировал, практически повторял каждую фразу руками, раскачивался всем телом, использовал все богатство своего необычного голоса, то понижая его почти до рычания, то превращая в едва уловимый визг.

Это производило жуткий, ошеломляющий эффект даже на тех, кто слышал Огневского не первый раз. Рассудок выключался, оставались только эмоции, причем именно те, которые хотел вызвать этот оратор с глубоко посаженными глазами, чуть крупноватым носом и шапкой рыжих вьющихся волос.

- Российская империя хочет мира, она всегда хотела мира, и всегда боролась только за мир! Никогда, вы слышите, никогда мы не вели агрессивных войн, и никогда не будем их вести! – пауза, дающая слушателям возможность осознать сказанное, проникнуться глубиной озвученной мысли, глубиной, которой может и не быть. – Но мы хотим вернуть свое, то, что было нашим! Невозможно терпеть несправедливость, даже если эта несправедливость оформлена в виде мирного договора! И опять же никогда, вы слышите, никогда, мы не признаем того порядка вещей, что сложился в Европе после шестнадцатого года, после чудовищного предательства, приведшего страну к краху!

Как-то раз они в отделе взяли несколько речей Огневского, записанных на пленку, и попытались их проанализировать, вычленить некие принципы, которые можно использовать для обучения пропагандистов.

Первую часть задачи удалось решить без особых трудностей – медленное и спокойное начало, постепенное увеличение темпа, повышение голоса, применение более интенсивных жестов; постоянные повторения, использование простых, коротких фраз, ярких образов «врагов», таких, как романо-германская Европа, продажная европеизированная интеллигенция, гнусные космополиты-марксисты; насильственные альтернативы, когда слушателем предлагается выбирать между двумя крайностями – «мы или гибель России»; сарказм, ирония, личные нападки на противников, на их взгляды, но при этом – полное отсутствие конкретности, каких-либо измеряемых обещаний.

Вот только пришлось признать, что говорить так можно лишь при наличии огромного таланта, интуитивного умения находить контакт с аудиторией, воспламенять ее, подобно легендарным ораторам древности.

Так что идею с учебником риторики пришлось отставить.

- От крови, авторитета личности и боевого духа происходит та сила, которая только одна дает народу право смотреть по сторонам с радостной надеждой и которая является обязательной основой жизни! – разглагольствовал Огневский, и тысячи глаз следили за ним, не отрываясь. – Смешно слышать, что обещали наши поверженные противники – богатство, процветание, счастье. Сначала мы должны вновь обрести честь, потерянную в шестнадцатом году, и даже раньше, когда Россия легла под Европу, и только из нее возникнут богатство и радость!

Олег на этот раз слушал спокойно, замечал, как «толпа» в зале повиновалась воле оратора – затихала в предвкушении, когда это ему было нужно, смеялась, когда он того хотел, или становилась серьезной.

- Я верю в способности, ресурсы и таланты моего народа! Мы одолели врага внутри страны! Разгромили гидру марксизма, оторвали голову предателям из стана воинствующих монархистов! Победим и того врага, что находится за пределами нашей Родины!

Это был откровенный призыв к войне, еще одна «Чингисова речь», предназначенная не столько для ушей собравшихся тут товарищей по партии, сколько для Берлина и Токио, Стамбула и Вены, Риги и Варшавы.

- Романогерманцы всегда наивно считали, что только они – люди, они именовали себя «человечеством», свою культуру – «общечеловеческой цивилизацией», а свой шовинизм – «космополитизмом»! И вот теперь настоящее человечество пришло потребовать от них ответа! Взошла новая заря на Востоке, и мы – эта заря!

Огневский замер с поднятыми руками, подбородок вскинут, взгляд устремлен туда, где под сводами колышутся тысячи черных знамен.

Аплодисменты рухнули, точно лавина, ударили с такой силой, что ушам стало больно. Олег вскочил на ноги, краем глаза заметил, что Анна, спокойная и уравновешенная Анна лупит ладонями друг о друга, что лицо ее раскраснелось.

«И все-таки великий человек, великий» - подумал Одинцов, и тут взгляд его скользнул по первому ряду.

Ну да, Штилер вне всякого сомнения талантлив, но он циник, каких поискать, иногда закрадывается сомнение, что он вообще верит в евразийскую идею… Хан предан вождю и премьер-министру как собака и отдаст за него жизнь, но о его жестокости ходят легенды…

Козаков славится обжорством, о Померанцеве говорят, что он устраивает оргии с участием молоденьких балерин, о пьяных похождениях Розина в казанских ресторанах шепчутся по углам, как и о жадности Шпагина, о том, что он берет взятки…

Но нет, это все неважно, это все не имеет значения!

Недостатки можно отыскать у кого угодно, и на смену старым борцам придут новые люди, воспитанные в светлых идеалах, не знающие сомнений и пороков, способные объединить человечество под флагом евразийства!

Огневский тем временем сошел с трибуны, и его место занял Паук.

- Многие думают, что революция закончена, - начал он, дав залу немного успокоиться. – Они ошибаются. Революция - это не только смена власти, это еще и переворот в миросозерцании, и она всегда отталкивается от прошлого, не в том смысле, что революция должна быть реставрацией, нет, она должна быть возрождением духа!

Уже второй оратор использует слегка измененные, но вовсе не замаскированные цитаты из «Наследия Чингисхана»… вспомнят ли сегодня автора этого труда, пригласили ли его в Казань? вспомнят ли также президента Алексеева, который, как ни крути, все же назначил Огневского премьер-министром, и тем самым привел ПНР к власти?

Олег потряс головой, отгоняя глупые мысли – не время сейчас перечислять умерших или тех, кто отошел от дел и тоже все равно что мертв.

- Европейская идеологическая дорога, прямая линия слева направо пройдена до конца, не только она приводит в тупик, но и нет на ней ни одной точки, за которую можно было зацепиться! – говорить после Огневского было невероятно трудно, но Штилер это прекрасно понимал, и не особенно напрягался. – Евразийство отвергает не то или иное политическое убеждение старых направлений, а тот культурно-исторический контекст, с которым это убеждение сопряжено! Правые, левые, либералы – все вращаются исключительно в сфере представлений о послепетровской России и европейской культуре. Мы же вышли за пределы того и другого! Поднялись выше!