Черное знамя - Dmitrii Kazakov

Даты и события, великое прошлое… взятие Казани Иваном Грозным, изгнание поляков из Москвы, присоединение Украины, Полтава и победа над Наполеоном, занятие Туркестана и основание Порт-Артура, все еще находящегося в руках японцев, но ненадолго, совсем ненадолго.

И напоследок – тысяча девятьсот двадцать девятый, год, когда Огневский стал премьером.

Эти четыре цифры образовали уже не знаменосцы, а дружинники с факелами, и по полю потекли настоящие реки пламени. Олегу вспомнилась «огненная ночь» в холодном марте, и костры мая тридцать первого, когда на центральных площадях крупных городов жгли книги, не соответствующие евразийскому духу, вредные, разлагающие душу сочинения романо-германцев и европеизированных предателей.

Символ начавшейся в то время унификации образования…

Мгновение полыхали среди тьмы четыре цифры, а затем ряды «опричников» смешались, чтобы образовать новую фигуру – трезубец, раскинувший острые крылья кречет, символ Борджигинов, и он же - сокол, бывший, если верить преданию, на щите Рюрика, и он же - орел, герб императорской России и дома Романовых.

Великое прошлое, что должно стать основой для еще более великого будущего!

- Слава вождю! Слава! – орали со всех сторон так, что деревянная трибуна колыхалась.

Вновь струились потоки багрового пламени, плескали на свежем ночном ветру знамена, сами похожие на ветер, на ураган, обладающий силой, что в состоянии встряхнуть земной шар.

Стояла рядом Анна, молчаливая, ошеломленная.

А Олег смотрел и смотрел, и слезы восторга наворачивались ему на глаза.

Под хмурым небом осени.

7.

3 октября 1938 г.

Нижний Новгород

Прежде чем открыть дверцу машины, Олег несколько мгновений собирался с духом.

Покидать теплый салон не хотелось, снаружи лил дождь вперемешку со снегом, и под ногами чавкала мерзкая слякоть. Похоже, осень решила, что с нее в этом году хватит, что пора передать вахту зиме, а самой отправиться куда-нибудь сильно южнее, туда, где море, пальмы и желтый песок.

- Отвратительная погода, - проворчал Кириченко, тоже вылезая из автомобиля. – Отвратительный старик… почему у меня все время такое ощущение, что он водит нас за нос?

Последняя фраза относилась к Проферансову.

Да, заключенный номер семьдесят одна тысяча сто пятьдесят пять согласился сотрудничать с жандармами, но пользы от целого дня допросов оказалось на удивление мало. Розенкрейцер назвал кое-какие фамилии, частью совпавшие с теми, что имелись в показаниях Павлова, но все упомянутые им люди были либо мертвы, либо сменили место жительства…

Кончилось все тем, что старик попросил бумаги, карандашей и времени, чтобы «повспоминать как следует».

Придерживая шляпы, чтобы их не унесло ветром, и вжимая головы в воротники плащей, они поспешили к входу в гостиницу. Олег краем глаза заметил двоих мужчин, неспешно шагавших к «Казани» со стороны театра… гулять, в такое ненастье, когда хозяин собаку из дому не выгонит?

- И темник… как он на меня орал сегодня? Оно того не стоит, - продолжал Кириченко. – Приехать обещал… медленно работаете, ничего не двигается, того гляди будут новые взрывы… Откуда он это знает?

Этот разговор Олег слышал – тысячник стоял навытяжку, держа трубку наотлет от уха, а из черной мембраны доносился отборный мат Голубова, проявившего в этот раз весь свой темперамент… показалось, что начальник штаба ОКЖ разозлен по-настоящему, что отсутствие успеха в расследовании задевает его до глубины души.

Хотя, наверное, так и должно быть.

Хлопнула закрывшаяся за спиной дверь, и Олег с облегчением вздохнул – снег, дождь, и все прочее остались позади. Стащил шляпу, чтобы как следует отряхнуть ее, а заодно вытереть лицо… весь сырой, и головной убор не помог.

- Господин Одинцов, - позвал портье. – Прошу пардона, но вам телеграмма.

- Мне? – удивился Олег. – Хм, давайте.

Он получил прямоугольник разграфленной коричневой бумаги с обычными почтовыми пометками, и несколько мгновений тупо вглядывался в единственную строчку, пытаясь понять, то ли буквы кривые, то ли плывут перед глазами.

анна мертва тчк тромбоэмболия зпт инсульт тчк лисицын

- Что там? – полюбопытствовал Кириченко.

- Ничего… ты иди, - сказал Олег, с трудом шевеля непослушной челюстью. – Я тут… Посижу.

Как хорошо, что напротив стойки есть такое удобное кресло.

Что он мог ответить «опричнику?.. что сегодня умерла единственная настоящая женщина в его жизни, с которой он довольно счастливо прожил девятнадцать лет, родил и воспитал сына?

Зачем?

Олег осознавал, что должен горевать, но само горе скорее не чувствовал, а видел, как огромный камень, легший и на голову и на плечи, согнувший спину, расплющивший сердце в ледяную лепешку. Глаза оставались сухими, вот только тело повиновалось с трудом, как в самые первые дни после взрыва.

Он успел сесть в кресло, и тут с улицы донесся звон разбитого стекла.

Здание дрогнуло, с потолка посыпалась штукатурка, лопнуло висевшее на стене зеркало, но звон его потонул в раскатистом грохоте. Портье упал под стойку, и тут же последовал второй удар, чуть менее сильный, по стенам побежали трещины, вылетело окно, впуская внутрь дождь со снегом.

Олег даже не пошевелился… ни страха, ни удивления, ничего.

Звон стекла… те двое мужчин в длинных плащах, что прогуливались рядом с «Казанью»… Сдвоенный взрыв, один чуть ближе, другой подальше, но оба, похоже, на втором этаже… двадцать седьмой и двадцать девятый номера.

Если бы не эта телеграмма, если бы он просто пошел наверх, как Кириченко.

Тысячник почти наверняка мертв.

- Что… это… было? – дрожащим голосом спросил портье, выглядывая из-за стойки. – Нападение?

- Вызывайте полицию и «Скорую», - сказал Олег. – Жандармы, думаю, сами приедут.

Эх, если бы Лисицын знал, что, отправляя телеграмму, он спасет жизнь первому мужу Анны… Очень хотелось посмеяться над таким поворотом судьбы, но похоже, что он просто разучился смеяться.

Попробовал это сделать, но вышло лишь сдавленное курлыканье.

- Прошу пардона, но вы… - портье, судя по всему, решил, что постоялец тронулся умом. – С вами все в порядке?

- Бывало и хуже, - сказал Олег.

Он так и просидел, зажав в руке телеграмму и глядя в разбитое окно, туда, где белые хлопья вперемешку с каплями летели к земле, просидел до того момента, когда к гостинице начали подъезжать машины. Первыми явились врачи, деловито пробежали наверх, и вскоре на носилках обратно снесли закрытое окровавленной простыней тело.

Из-под белой ткани торчала худая кисть с длинными пальцами музыканта, на безымянном пальце посверкивало обручальное кольцо, тонкое, с характерным светло-фиолетовым камушком.

Чтобы не видеть ее, Олег закрыл глаза.

Откуда террористы знали, в какие номера метать бомбы?..

Ну это просто, достаточно иметь своего человека среди обслуги… комнатные девушки болтливы, да и до книги записи постояльцев добраться не так сложно…

Как они сумели выяснить, где именно остановились визитеры из столицы?

Могли выследить, конечно, но это страшный риск – следить за жандармами, за теми, кто сам обучен наблюдать за другими и обнаруживать в том числе и наблюдение за собой. Неудавшееся покушение и арест Павлова должны были заставить розенкрейцеров затаиться, стать тише воды, ниже травы, залечь по норам.

А они вместо этого предприняли вторую попытку.

Что, использовали те самые «могучие духовные силы» вроде ясновидения, о которых упоминал Кириченко? Маловероятно, скорее всего, дело обстоит куда более прозаично – в нижегородском ГЖУ у тайного ордена есть свой человек, предатель, сливающий информацию о расследовании на сторону… такая мысль Олега уже посещала.

Но кто?

Нет, слишком плохо он знает местных «опричников»… все они на вид одинаковые фанатики… упрямые квадратные подбородки, бешеные глаза, черные мундиры… не угадать, не угадать, если только вспоминать всех, кто за эти дни вступал в контакт с гостями из Казани.

Адова работа, и так болит голова… приступ?

Олег потер виски, а когда открыл глаза, то обнаружил, что жандармы уже тут как тут, и не одни, а вместе с полицейскими… интересно, смогут ли все эти бравые ребята с оружием защитить статского советника Одинцова, если террористы-розенкрейцеры в очередной раз соберутся его прикончить?

Все вокруг думают, что управление имперской безопасности всемогуще, что у него всюду агенты, что каждый гражданин находится под колпаком и шага не может ступить просто так… и где оно, это всемогущество? Полиция же после ликвидации Большого Заговора исполняет чисто служебную, техническую роль при «опричнине», хотя, если судить по событиям последнего времени, ситуация тут несколько изменилась.

И вряд ли это нравится НД.