Locus Solus - Рэймон Руссель

Внезапно наше внимание отвлек глухой стон Силеис, с которой явно происходило что-то невообразимое. Устремив безумно расширенные глаза на картину, она просто хрипела от неизъяснимого ужаса, дыхание ее стало прерывистым, а лицо судорожно дергалось. Кантрель с видимым удовольствием наблюдал за резкими изменениями вида девушки и показал нам, подняв ее обнаженную руку, что она покрылась гусиной кожей от сильного страха.

Фелисите сложила руки ковшиком, и карта-«храм» лежала теперь на сложенных полукольцом пальцах. Она по-прежнему пела все ту же мелодию в музыкальную карту, а та все громче повторяла ее. Таким образом старуха поддерживала яркий свет ореолов.

Кантрель опустил голову, чтобы видеть снизу, и, поддерживая в горизонтальном положении руку Силеис, все так же заворожено глядящей в одну точку картины, медленно приблизил вплотную к одному из крайних ореолов тот участок кожи, который он незадолго до этого покрыл белым порошком.

На наших глазах на коже, не вызывая боли или кровотечения, стало возникать немалое углубление конусообразной формы, основанием которого служил светящийся зеленый круг.

Вскоре с вершины заглубленного в руку конуса на карту-«храм» упала красная капля, что вызвало ликующий возглас Кантреля, немного приподнявшего руку девушки, чтобы тут же снова опустить ее, слегка сдвинув в сторону.

Над тем же ореолом выросло новое углубление почти рядом с уже полусомкнувшимся предыдущим, и новая красная капля слетела вниз. Подобную операцию Кантрель стал повторять без перерыва. Не выходя за пределы участка, покрытого порошком Парацельса, Кантрель, верный своей загадочной стратагеме, вскрывал то там, то здесь новые выемки в коже Силеис, держа черную руку параллельно карте и резкими движениями опуская и поднимая ее. Все конические углубления были похожи друг на друга и потихоньку закрывались, не оставляя следа и предварительно выпустив красную каплю, падавшую на карту точно через центр все того же зеленого ореола. Кантрель торопился, словно желая не упустить мимолетное проявление нервной дрожи, вызванной смертельным страхом, по-прежнему внушаемым суданке картиной Воллона. Капли продолговатой массой сходились в середине карты-«храма», не прекращающей упорно посылать в воздух повторяемую Фелисите мелодию, тогда как ее восемь ореолов продолжали сверкать ярким светом.

Наконец Кантрель закончил опыт, отведя вбок и отпустив руку Силеис, которая, не видя больше перед собой вселявшую в нее страх картину, быстро спрятанную в чехол Люком, обрела спокойствие в момент, когда нервный припадок казался неизбежным.

Поскольку Фелисите внезапно перестала петь, растерявшаяся карта тщетно силилась продолжить мелодию без «проводника». После бесплодных попыток ухватить нить начатой музыкальной фразы карта вернулась к своей прежней странной симфонии, а ореолы погасли.

Кантрель направился к речке и попросил нас ни на миг не спускать глаз с красных капель, чтобы потом послужить ему свидетелями. Мы двинулись за ним, предводимые Фелисите, которая все так же осторожно держала на десяти пальцах карту-«храм», куда сходились и наши взгляды.

Пройдя полсотни шагов, мы очутились на скалистом берегу и, подчиняясь указаниям хозяина, по очереди, пока остальные не спускали глаз с капель, осмотрели небольшую, явно искусственного происхождения выемку в виде шпура, в которую спускался довольно длинный запальный фитиль.

Фелисите поднесла к выемке уже умолкнувшую карту-«храм» и слила капли на дно этой небольшой ямки, после чего Кантрель поджег свободный конец фитиля, а нам объяснил, что скоро произойдет взрыв, так что нам пришлось вернуться к столу, от которого мы только что отошли.

Пользуясь медленным тлением фитиля, Кантрель решил занять время и рассказал нам о предшествовавших виденному нами событиях.

Как-то, идя по одной из живописных улиц Марселя, Фелисите обратила внимание на плоские часы, выставленные в витрине магазина известного часовщика Френкеля. Пораженная очевидным наличием сложного механизма в корпусе ничтожной толщины, изобретательная Фелисите решила разнообразить свои сеансы новым таинственным способом привлечения зрителей, основанным на невероятном применении возможностей уменьшения размеров предметов. Если вложить в старые карты таро, которыми она пользовалась ежедневно, малюсенький музыкальный механизм, то они придадут ее гаданиям и предсказаниям новые богатые оттенки, выполненные по ее воле и по ритму различных мелодий.

Однако для того, чтобы, как того требовала поставленная цель, сослаться на магическое действие внеземных сил, нужно было избежать использования каких-либо пружин, ибо внимательный зритель вполне способен быстро обнаружить скрываемые ото всех движения рук, а сделать так, чтобы музыка звучала как совершенно случайная бессвязная мелодия без каких-то правильных тем. Гадалке пришло на ум, что только живые существа, спрятанные в саму карту, обеспечат ей, как она того хочет, абсолютно непредсказуемые мелодии, возникающие по собственной воле.

Пятью этажами ниже ее мансарды в пыльной лавке обитал пожилой букинист Базир, собиравший в великом множестве старые книги и перепродававший их по дешевке. Фелисите отправилась к Базиру, с которым ей иногда случалось перекинуться словечком, и попросила у него какую-нибудь книгу о насекомых. Старик вручил ей несколько хорошо иллюстрированных трудов по энтомологии, которые она и стала добросовестно перелистывать.

После долгих поисков ей попалось изображение изумрудника, привлекшего ее внимание своим чрезвычайно плоским телом. Как явствовало из текста, обрамлявшего рисунок, сей изумрудник был бескрылым паразитом каледонской грушанки — растения, распространенного в центральных районах Шотландии, и отличался тем, что в темноте мог излучать мерцающий свет, образующий равномерно вокруг насекомого своеобразный зеленый ореол. Все время, пока длилось свечение, насекомое, бывшее белым в обычном состоянии, покрывалось благодаря отражению от своего нимба роскошным изумрудным цветом, откуда и пошло его название.

Фелисите пришлось по сердцу то, что она прочитала об ореоле, который, как она думала, сможет пробиваться сквозь тонкое покрытие, а его чудесное появление над картой даст пищу для захватывающих дух предсказаний. Итак, гадалка остановила свой выбор на изумруднике, подходившем ей еще и своей формой.

Зная, что у Базира были свои поставщики в каждом крупном городе, Фелисите решила обратиться к нему за помощью в получении насекомых. Он написал своему собрату в Эдинбург, и тот, предприняв необходимые шаги, выслал вскоре шесть глиняных горшков с каледонскими грушанками, выкопанными в долине реки Тэй, на каждой из которых жила колония изумрудников.

Фелисите понимала, что задуманное ею может осуществить только такой мастер тонкой механики, как часовщик Френкель, который согласился выполнить для нее эту работу бесплатно, взамен на единоличное право использовать ее идею, которой он собирался впоследствии воспользоваться и сам. Сделка была заключена, и Френкель для выполнения работы получил одну из шести каледонских грушанок.

Приглядываясь к насекомым на оставшихся у нее пяти остальных растениях, Фелисите увидела однажды вечером описанный в книге ореол. Яркий зеленый круг засветился вокруг одного из насекомых и двигался вместе с ним во всех направлениях. Мало-помалу каждый изумрудник украсился подобным ореолом, центр которого располагался прямо над головой насекомых. Казалось, что это всеобщее свечение было вызвано какой-то единой причиной.

Гадалка закрыла лампу и стала любоваться сверкающими кольцами, двигающимися и пересекающимися, льющими мягкий свет и окрашивающими своим цветом белое тело букашек.

Через несколько минут все нимбы один за другим потухли.

Френкель успешно выполнил первый образец, представлявший собою металлический прямоугольник неощутимой толщины, симметрично поделенный на восемь ровных квадратов по два в ряд, в центре каждого из которых был помещен один изумрудник. Каждая ножка насекомого была одета в микроскопическую металлическую гетру с припаянным к ней шатуном, приводящим в движение ряд колес, уложенных в общем направлении всего предмета.

Оси и шестеренки с тончайшими зубчиками сцеплялись друг с другом в нужной последовательности, и каждое колесико получало необходимое ему усилие, теряя при этом немного в скорости. Первое колесо, соединенное прямо с шатуном, вращалось без труда благодаря постоянным движениям рычага, а последнее, вращавшееся медленно, но производившее значительную силу, периодически цепляло шипами, установленными на его оси, кончик тонкой пластинки, издававшей вследствие вибрации чистый звук, когда шин соскальзывал с нее. Таким образом, каждая из шести ножек изумрудника играла свою ноту, а все восемь покрывали диапазон в четыре септимы.