Клад адмирала - Валерий Привалихин

Мелькнуло в стороне от дороги среди деревьев какое-то высокое и очень длинное, метров пятнадцать длиной строение без единого окна в бревенчатых стенах, с тесовой двухскатной крышей, провалившейся на гребне посередине от старости.

— Амбар хлебный, — пояснил назначение странного строения Нетесов. — Хутор раньше стоял тут. Сгорел, когда бой с польскими легионерами был…

У кого, в какие времена был бой с польскими легионерами, можно было только догадываться и додумывать.

Через некоторое время возник прямо на колее проселка, так что пришлось обогнуть, зарывшийся в землю по ватерлинию катерок, самый настоящий, с белой трубой, опоясанный красной полоской, со спасательными кругами по бортам, с рубкой рулевого, в которой сквозь запыленные стекла виден был штурвал.

— В пионерлагерь, на Большой Кужербак везли, — не вдаваясь в подробности, объяснил Нетесов присутствие катерка в далеком от судоходных рек месте.

— А скоро урочище? — спросил Пушели.

— Каменных Идолов? — повернулся к нему Нетесов.

— Истуканов.

— Это все равно. Кто как хочет зовет. Истуканы, столбы… Часа через полтора, — ответил и надолго умолк Сергей.

По лесу ехали медленнее. Путь пошел по низменным кочковатым лощинам, заросшим елью, с примесью пихты, кедра, березы, осины, с подлеском из рябины и ивняка. Колеса мотоцикла с добрый час мудрили по этим лощинам, пока наконец не выбрались в чистый сосновый лес, хоть и изреженный прежними пожарами, зато с хорошим подростом.

Лес рассеялся, и среди шиповниковых зарослей, черемушника, обвитого хмелем с недозрелыми шишками, Зимин наяву увидел метрах в сорока то, что уже видел в доме у краеведа Лестнегова на фотографии: три невысоких каменных столба, жмущихся друг к другу и издали напоминающих человеческие фигуры. Высвеченные лучами клонящегося к закату солнца, столбы отливали густой-густой, до лиловости, синевой.

Нетесов заглушил мотор, слез с сиденья и медленно, раздвигая низкие, по пояс ему, кусты шиповника, направился к столбам. Зимин и Пушели последовали за ним.

— Шиповник нынче совсем не уродился, — сказал Нетесов. — В прошлом году с Мамонтовым по мешку набрали. Только по краю брали…

Он умолк, чувствуя, что про шиповник интересно ему одному.

— Ты говорил, тут бой был, Игнатия Пушилина убили, — сказал Зимин.

— Точно. Было такое, — ответил Нетесов.

— И возле одного из столбов Игнатий похоронен?

— А вот этого не говорил, не знаю, — сказал Сергей.

— Это Лестнегов так говорит.

— Раз говорит, так и есть. Константин Алексеевич всем этим занимался.

— Кстати, он будет ходить?

— Нет, там безнадежно.

— Жалко.

— Еще бы не жалко. Мужик всю жизнь на бешеной скорости крутился, и вдруг — в каталке, в четырех стенах.

Пушели, шедший к каменным столбам замыкающим, смотрел на столбы и по сторонам, слушал разговор и помалкивал.

Это издалека казалось, будто каменные истуканы жмутся друг к другу. Подойдя, увидели, что каждый столб отстоит от соседа на метр-полтора. И не выстроившись в шеренгу, как создавалось впечатление при взгляде издалека, стояли истуканы: тот, что посередине, выдвигался вперед. На нем на уровне глаз была прикреплена потускневшая, позеленевшая небольшая медная пластинка с выгравированной надписью:

«Здесь 29 августа 1920 года в ожесточенном бою доблестный краснознаменный полк И. П. Калинкина наголову разбил белую банду Пушилиных, проливающих кровь мирного населения.

Вечная память красногвардейцам-калинкинцам, павшим за свободу, за народную власть».

Канадец тоже прочитал выгравированное на табличке. Вряд ли ему было приятно, если прямой потомок Пушилиных. Но что мог сказать Зимин? Что в гражданской войне победителей не бывает? Вообще, почему он должен что-то говорить? Не хватало оправдываться. Написано и написано. Скорее всего, от души, с твердой убежденностью.

— Вот около этого, — Зимин провел ладонью по ребристой шершавой поверхности столба, стоящего справа от центрального, на котором была медная табличка с гравировкой, — похоронен Игнатий Пушилин.

— Сфотографируемся на память около столбов? — предложил Зимин Пушели.

— Да-да, — охотно согласился канадец, в задумчивости стоявший перед каменными истуканами.

У Зимина фотоаппарат был уложен в рюкзаке вместе с другими вещами, и он направился было к мотоциклу.

— Подожди, — остановил его Нетесов. — Потом снимешь. Еще почти час до места ехать. До темноты устроиться, рыбы на уху наловить нужно.

— Место — это где? — спросил Пушели.

— Большой Кужербак, у слияния с Омутной. Там, на соседнем берегу, Никифоровы поля начинаются, — обстоятельно, будто иностранцу это о чем-то могло говорить, объяснил Нетесов. — А сфотографируемся завтра. Или на обратном пути. Пошли.

Подавая пример, Нетесов энергично зашагал прочь от каменных истуканов…

Опять они ехали, и опять шум работающего мотора оглашал тайгу.

Но вот в этот шум вмешался еле различимый шум другого работающего мотора.

Сергей остановился, приглушил двигатель, вслушался: не показалось ли?

— Слышишь? — спросил у Зимина, полуобернувшись.

Рюкзак, в котором находился фотоаппарат, был на коленях у Пушели, и Зимин был целиком поглощен тем, что пытался вытащить из рюкзака «Зенит».

— Что? — спросил он.

— Мотор.

Зимин вслушался. Кажется, и Пушели, вскинув голову, попытался уловить шум чужого мотора.

— Машина, — сказал Зимин. — Ну и что?

— Да ничего. Просто… — ответил Сергей. Крутнул ручку скорости, дал газ.

Проехали еще немного. И опять Сергей сбросил газ, притормозил.

Урчание двигателя теперь доносилось все явственней.

— Грузовик, что ли, впереди? — снова повернулся к Зимину.

— Ну, может, и грузовик, — сказал Зимин. — В чем дело?

— Не может — точно, — быстро проговорил Сергей. — Глянь!

Впереди, в полукилометре или чуть больше от места, где остановились, начинался густой пихтовый массив. И оттуда, со стороны пихтача, темного, словно прихваченного сумерками, вырвавшись из его недр, навстречу им мчал зеленый ЗИЛ.

Пока еще он только вынырнул из хвойных лап, еще только отделился от них, однако быстро приближался.

— Андрей, это они!

— Кто? — непроизвольно вырвалось у Зимина, хотя и без того было ясно.

Совсем некстати на языке вертелся другой неуместный, никчемный сейчас вопрос: они давно в другой области, бросили грузовик. И он бы, наверно, спросил об этом, если бы внезапно вспыхнувшая новая мысль не обожгла мозг.