Этюд с натуры - Виктор Тихонович Сенин

Вождение и впрямь пришлось сдавать начальнику ГАИ. Узнав о стажере без обеих ног, полковник лично решил посмотреть на него. Полковник был в годах, на веку повидал всякое, на слово не привык верить. Насчет машин с ручным управлением мнение имел особое, выпускать их на улицы боялся. Детишки шныряют, так и лезут под колеса. Здоровый успевай глядеть и держать ногу на педали. Машина не конь, хотя и того на скаку вмиг не остановить. Но прокатился с Жидикиным, погонял по перекресткам и сдался.

С появлением «Москвича» наступили в жизни Петра и Нади перемены. Зачитывались историей города, изучали его архитектурные ансамбли, памятники. Были у них любимые уголки, куда приезжали не раз, гостей привозили. Нравилось Жидикину бывать в Петропавловской крепости. Усаживался возле Петровских ворот в сторонке — раскладной стул возил в машине специально. Глядел на булыжную мостовую, на ворота, на барельеф «Симон волхв, низвергаемый с неба». Думал о тех известных и безвестных узниках, которые томились в крепости годами. Их старались сломить, заставляли смириться, но даже виселицы не могли побороть силу духа.

Центральная часть ворот прорезана аркой, в замке — отлитый из свинца двуглавый орел со скипетром и державой в когтях. По обеим сторонам арки в небольших нишах — аллегорическая скульптура. Слева — женская фигура со змеей и зеркалом в руках, она олицетворяет богиню мудрости Минерву. Справа — фигура в шлеме и воинских доспехах как символ богини войны Беллоны. Над аркой — барельеф, он украшал еще первые крепостные ворота, деревянные. На барельефе изображена трехглавая церковь, вокруг нее толпится народ, взоры людей обращены к небу, с облаков стремительно падает волхв Симон. Легенда повествует, что силой ума и волшебства Симон вознесся на небо, посягнув на святая святых, нарушив закон и веру. Боги услышали молитву апостола Петра, разгневались на Симона и низвергли на землю.

В закатный час летнего дня приезжали к зданию Нового Эрмитажа, где как бы подпирают небо атланты, выполненные из серого сердобольского гранита скульптором Теребеневым. Их десять, похожих, как братья-близнецы. Склонив головы, исполины удерживают тяжелый карниз. От них веет молодостью и силой. Бедра их обернуты медвежьими шкурами, на головах венки из колосьев. Грозно сдвинуты брови на прекрасных лицах.

Весной подолгу засматривались на Неву возле спуска к реке у Академии художеств, где на высоких пьедесталах величественно возлегают два сфинкса, на лицах которых застыло выражение горделивого покоя, а во взорах отразились века.

Мир комнатки в студенческом общежитии потерял границы. Теперь у Петра и Нади был город с его великой культурой, дворцы и парки Пушкина, Павловска, Петродворца, Гатчины, Ломоносова. Машинам не разрешалось проезжать на их территорию, но начальник ГАИ, проникнувшись к Жидикину уважением, сделал исключение.

После защиты диплома Надя осталась в аспирантуре.

Готовилась заранее — училась в университете все годы на «отлично». Прежде всего хотелось посвятить себя науке, увлекалась палеонтологией. Вместе с тем кандидатская степень позволяла обрести и материальную независимость: рассчитывать на зарплату мужа в ближайшие годы не приходилось. Как у него все сложится после окончания ЛГУ, можно было пока предположить. Учиться Петру оставалось два года, с трудоустройством ломать голову было рано. К тому же подступили заботы, которые затмили собой все.

Что беременна, догадалась, но никому не говорила. Раздражать вдруг стали запахи из кухни в общежитии, изредка подташнивало, с жадностью набрасывалась на соленое. Иной раз увидит у кого огурцы — полный рот слюны, кажется, немного — и попросит. Не выдерживала искушения, заходила на Василеостровский рынок, покупала килограмм, благо стоили недорого, прямо с весов брала огурец и ела.

В комнате появились книги и журналы, каких раньше и в руки не брала. Теперь зачитывалась «Здоровьем», записывала себе в тетрадь разные рекомендации из статей под рубрикой «Советы молодой матери». В разговоре интересовали суждения о гигиене и кормлении ребенка.

— В течение первых трех месяцев и двух последних надо быть осторожнее, — услышал однажды Жидикин, как говорила Наде знакомая. — Не поднимай высоко руки — можешь навредить ребенку. А иногда, не приведи господь, и удушье случается…

Жидикина насторожил разговор. Уж не с Надей ли произошло, подумалось, но спросить не решался. Боялся ненароком обидеть жену. О ребенке мечтали давно. Подумывали даже взять из детского дома. Без дитяти, считала и Надя, семьи нет. Наверно, усыновили бы приемного, но отважились, зашли в консультацию, к врачу, тот обнадежил, заявив, что пока нет оснований отчаиваться.

Побывав у врача на сей раз, Надя получила официальную справку, что она в положении на четвертом месяце. Послушав ее, пожилая женщина сказала на прощание:

— Все идет удовлетворительно. Рожайте на здоровье. Муж небось не нарадуется?

— Он не знает.

— Вот те раз! Ждет ребеночка, а отцу ни слова. Не в разводе ли? Нынче это быстро…

— Нет, живем дружно.

— Сегодня же поговори. Их, мужчин, подобная весть сразу остепеняет, мальчишками перестают быть. Ответственность за дом появляется.

Вечером присела Надя к Петру поближе, пригладила его чуб, как делала в минуты нахлынувшей нежности, прошептала на ухо:

— У нас будет маленький…

Петр на мгновение замер, сумей — пустился бы в пляс, горячая волна прихлынула к лицу. Хотел ответить, но тугой ком перехватил дыхание. Обнял жену, целовал ее волосы.

Человек, которого Надя носила под сердцем, формировал и направлял теперь их помыслы. Еще его не было, а жили уже его пожеланиями, учитывали потребности — многое надо менять в привычном быту. Перво-наперво стоило подумать о собственной квартире. Пусть однокомнатной, но своей. Пойдут пеленки, бессонные ночи, когда у ребенка болит живот, режутся зубки. Жидикин решил обратиться в горисполком — должны же учесть семейное положение, что Петр инвалид войны. Да и оставаться больше положенного в общежитии не имели права. Получит Жидикин диплом — попросит ректорат освободить занимаемую площадь.

Узнав, что дочь готовится, стать матерью, сменила гнев на милость Анна Васильевна. Надя ходила на восьмом месяце. В отсутствие Петра наведалась, переступила порог комнаты и заплакала:

— Ох, дочка, дочка… Хлебнешь горя с дитенком да мужем таким… Говорила тебе, не послушалась! Ну да своя голова на плечах, чего уж теперь.

Подобрела, попыталась определить, мальчик или девочка родится. Надела на нитку свое обручальное кольцо, сделав вроде маятника, и поднесла к животу дочери. Медленно обвела вокруг, следя за отклонением кольца.

— Девочка будет! — сказала убежденно. — Попомни мое слово.

— Мальчик или девочка — берем любого, — ответила Надя с улыбкой. — Скорее бы. Носить тяжело.

— Своя ноша не тянет. Пугаться тебе нельзя. Но коль не минует такое, не хватай себя за тело. Где коснешься