Лорд Хорнблауэр - Сесил Форестер

— Их превосходительства губернатор и миледи Барбара ‘Орнблоур, — проревел мажордом у двери.

Все взгляды устремились на них. Последнее, что почувствовал Хорнблауэр, прежде чем его засосала трясина исполнения общественных обязанностей, было ощущение, что он в каком-то смысле испортил жене вечер, и в душе его шевельнулась обида — не на себя, а на нее.

Глава 15

Прибывшие солдаты милиции, все еще зеленые от морской болезни, хлынули из переполненных транспортов на берег. Облаченные в алые мундиры, они производили несколько лучшее впечатление, чем обычная толпа: умели строиться в шеренги и в колонну, довольно ловко маршировали вслед за полковым оркестром, хотя и не могли удержаться от того, чтобы не вертеть головами, глазея на чудеса заграничного города. Однако при любой возможности они напивались до бесчувствия, приставали к женщинам — когда безобидно, а когда и с насилием, были повинны в воровстве и хулиганстве, и во всех прочих пороках, присущих не знакомым с дисциплиной войскам. Офицерам (одним из батальонов командовал граф, другим — баронет) не хватало опыта, чтобы держать в руках своих людей. Хорнблауэр, предвидя поток жалоб со стороны мэра и городских властей, был обрадован прибытием транспортов, доставивших обещанные два кавалерийских полка ополчения. Они представляли собой конные части, необходимые для аванпостов, так что теперь у него появилась возможность отправить свою маленькую армию в поход на Руан, и, собственно говоря, на Париж.

Когда пришли новости, он завтракал вместе с Барбарой. Она, облаченная в серо-голубой домашний костюм, варила кофе в серебряном кофейнике, он же помогал ей приготовить яичницу с беконом: содержать прислугу все еще не представлялось возможным. Прежде чем отправиться завтракать, он посвятил три часа напряженной работе, и был все еще слишком озабочен своими проблемами, чтобы с легкостью перенестись из атмосферы войны к уюту семейного очага.

— Спасибо, дорогой, — сказал Барбара, принимая от него блюдо.

Раздался стук в дверь.

— Войдите! — крикнул Хорнблауэр.

Это был Доббс — один из немногих, кто пользовался привилегией стучать в дверь, когда сэр Горацио завтракает вместе с супругой.

— Донесение из войск, сэр. Лягушатники ушли.

— Ушли?

— Снялись и ушли, сэр. Кио прошлой ночью двинулся к Парижу. В Руане нет ни одного французского солдата.

В рапорте, который Хорнблауэр взял у Доббса, излагалось все то же самое, только более формальным языком. Бонапарт, должно быть, испытывал страшную нужду в войсках для защиты своей столицы — отзывая Кио, он оставлял всю Нормандию беззащитной перед захватчиками.

— Нам нужно идти за ним, — обращаясь к самому себе, сказал Хорнблауэр, затем, повернувшись к Доббсу, добавил, — передайте Ховарду… нет, я приду сам. Прошу простить меня, дорогая.

— Разве у тебя нет времени на то, чтобы выпить кофе и позавтракать? — резко произнесла Барбара.

Борьба, отражавшаяся на лице Хорнблауэра была такой явной, что она рассмеялась.

— Дрейку, — продолжила она, — хватило времени на то, чтобы закончить игру и побить испанцев. Я читала об этом в школе.

— Ты совершенно права, дорогая, — сказал Хорнблауэр. — Доббс, я буду через десять минут.

Хорнблауэр принялся за яичницу с беконом. Не исключено, что для дисциплины, в лучшем смысле этого слова, будет неплохо, если станет известно, что легендарный Хорнблауэр, свершивший столько подвигов, является настолько человечным, что может иногда прислушиваться к протестам своей жены.

— Это победа, — сказал он, посмотрев на Барбару, — это конец.

На этот раз он чувствовал, что для такого заявления есть основания, оно основывается не только на доводах рассудка. Тиран Европы, человек, заливший кровью весь мир, находился на грани крушения. Их взгляды встретились, и им не нужно было слов, чтобы понять друг друга. На континенте, который с самого времени их детства был охвачен войной, вот-вот должен был воцариться мир, а мир являлся чем-то неизведанным для них.

— Мир, — сказала Барбара.

Хорнблауэр чувствовал некоторую неуверенность. Для него не представлялось возможным проанализировать свои чувства, так как не имелось исходных данных, с которых он мог начать строить свои умозаключения. Поступив во флот юношей, он не знал с того самого времени ничего, кроме войны, ему сложно было, даже чисто гипотетически, представить себе Хорнблауэра, который может существовать вне войны. Двадцать один год страшного напряжения, бедствий и трудностей, сделали из него совсем другого человека по сравнению с тем, каким он должен был бы стать. Хорнблауэр не родился солдатом: он был одаренным и восприимчивым человеком, силой обстоятельств ставший военным, и его талант помог сделаться ему хорошим военным, так же как помог бы достичь успеха в других областях жизни. Но за это пришлось заплатить дорогой ценой. Его суровость, гордыня, непредсказуемость и недостатки характера могли быть результатом лишений и огорчений, которые ему пришлось пережить. В его отношениях с женой в этот момент образовалась холодность, замаскированная товарищескими отношениями, и страсть, которой они давали волю, не в силах была рассеять эту холодность. Холодность эта отчасти образовалась по вине Барбары, но большей частью проистекала из недостатков его характера. Хорнблауэр вытер губы и встал.

— Мне действительно нужно идти, дорогая. Прости меня.

— Конечно, ты должен идти, если есть долг, который ты обязан выполнять, — ответила она, подставив ему губы для поцелуя.

Он поцеловал ее и вышел из комнаты. Все еще ощущая ее поцелуй на губах, он думал о том, что человек, держащий при себе жену во время действительной службы, совершает ошибку: это расслабляет, не говоря уж о практических неудобствах. Как, например, позавчера ночью, когда ему пришло срочное донесение, а он был в постели с Барбарой. Придя в кабинет, Хорнблауэр еще раз перечитал рапорт. Там безапелляционно утверждалось, что контакта с наполеоновскими войсками нет нигде, и что некоторые видные жители Руана, сбежавшие из города, заверяли патруль, что там не осталось ни одного имперского солдата. Чтобы взять Руан оставалось только протянуть руку, и совершенно очевидно, что тенденция перехода сторонников Бонапарта к Бурбонам становится все более заметной. С каждым днем росло число людей, прибывавших в Гавр, кто по суше, кто по воде, чтобы засвидетельствовать свою верноподданность герцогу.

— «Vive le Roi!» — кричали они, приближаясь к часовым, — да здравствует король!

Это служило паролем, отличающим бурбонистов — ни бонапартист, ни якобинец, ни республиканец ни за что не осквернили бы своих уст такими словами. А число дезертиров и конскриптов-отказников, хлынувших в город, выросло просто неимоверно. Армия Бонапарта утекала, как песок сквозь пальцы, и императору непросто будет восстановить потери, в то время как конскрипты прячутся по лесам или ищут защиты у англичан, чтобы избежать службы. Можно было допустить, что бонапартистам удастся попытка построить армию из такого материала, но она была обречена на провал с самого начала. Эти беглецы не только не желали воевать за Наполеона, они не желали воевать вообще. Королевская армия, которую герцог Ангулемский принял решение создавать здесь, насчитывала менее тысячи человек, из которых более половины составляли офицеры — старые эмигранты, собранные из всех армий, ведущих войну с Францией.