Зуб мамонта. Летопись мертвого города - Николай Веревочкин

— Я не имидж сменил. Я штаны сменил, — степенно ответил Пушкин. — Их еще папка, когда за мамкой ухаживал, носил. Сегодня у них совершеннолетие. Вот я и вывел их в свет. Показать, какие штаны нынче носят.

Хилый Пушкин поднял с земли колун, тюкнул по чурбану — и тот развалился сразу на четыре части.

— На Козловском карась пошел, — сообщил долгожданную весть Пушкин.

— Рыбалка подождет. Надо печь переложить, — сказал Виктор Николаевич.

— Зачем перекладывать? — возразил, в смущении разглядывая расколотый чурбан, Антон. — Отец Пушкина железную печь сварит. Сгоняешь, Саня?

— А он что, уже не пьет? — спросила осторожная баба Надя.

— Завязал, — уверенно сказал Пушкин, — мамка с ним психотерапию провела.

— Какую психотерапию? — спросила доверчивая баба Надя.

— А у ней одна терапия — прямой слева и хук справа.

Отец Пушкина приехал тотчас же с угрюмым напарником Гошей. Гоша был лыс, безбров и печален. Лысина и часть лица, прилегающая к ней, носили явные следы недавних ожогов.

— Да так, пустяки, — сказал он, стесняясь, — баллон взорвался, когда у Юндиных сварку делали.

Мастера осмотрели место работы, выгрузили с громом и чертыханием из «пирожковоза» заранее сваренную печь, автоклав, густо воняющий карбидом, наковальню, молот, разводные ключи, и дядя Сережа отозвал Виктора Николаевича в сторонку. Проникновенно заглянул в глаза и попросил аванс.

— Да проблем нет, — замялся, смутившись, Мамонтов, — только я бы советовал на трезвую голову работать.

— А Гоша на трезвую работать не умеет. Юндины пожадничали — и на тебе. Как только дом цел остался. У Гоши на трезвую голову шов получается неровный.

Действительно, похмеленный Гоша заметно повеселел, засвистал соловьем. Правда, слуха у него не было. Но слух от него и не требовался. А сварщик он, по всему видать, классный. Дядя Сережа был при нем менеджером. Обязанности его заключались в том, чтобы найти клиента и путаться под ногами у Гоши.

Не считая мелкой неприятности — опять едва не взорвался автоклав, но Гоша, проявив чудеса героизма и отделавшись легким сотрясением мозга и парой ссадин, не дал совершиться трагедии — все прошло гладко и довольно быстро. Мужики опробовали печь, и дядя Сережа похвалил работу. Получив деньги, предприниматели погрузили инструмент в «пирожковоз» и быстро уехали в веселом настроении.

Вечером на велосипеде со спицами, оплетенными цветной проволокой, приехал Пушкин и спросил, давно ли уехал от Мамонтовых отец. Узнав, что прошло пять часов, Пушкин растревожился за судьбу родителя: «Ну, все, — сказал он в крайнем смятении, — мамка его убьет».

— Надо было деньги Вале отдать, — сказала мудрая задним числом баба Надя.

— Ну вот, еще чего, — невнятно возразил Виктор Николаевич.

Антон вывел с веранды свой велосипед, и они поехали вместе с другом Пушкиным искать потерявшийся «пирожковоз». Вернулся он за полночь и, неприлично веселясь, поведал печальную повесть о приключениях дяди Сережи и Гоши.

— Там у них в кузове разного железа навалом лежало. Весь фургон — как иголки у ежа. Короче, «пирожковоз» восстановлению не подлежит.

— Сами-то живы остались? — всплеснула руками баба Надя, выслушав рассказ о жуткой аварии.

— У Гоши две шишки на лбу, а у старшего Пушкина даже шишки не было. Пока тетя Валя с ним не поговорила. Теперь у него больше шишек, чем у Гоши.

— Вот обормоты! — расстроилась баба Надя. — Это надо же — за пять часов пропить пятнадцать тысяч теньге.

— Это если разбитую машину не считать, — вставил Антон.

Камешек отскочил от лысой шины, наполовину затянутой песком, и булькнул у поплавка из гусиного перышка. Козлов обернулся. На краю обрывистого берега в инвалидной коляске сидел Костя Шумный и, перегнувшись, смотрел вниз. Чуть-чуть сместится центр тяжести — и полетит Костя вслед за камешком. Ветер трепал белые волосы. Белое облако за его спиной снежным пиком врезалось в синеву летнего неба.

— Извините, — сказал Костя, — я нечаянно.

Страх усыпляющим газом парализовал большое тело Козлова. Язык не повиновался ему. Боль от тупой и холодной спицы, проткнувшей сердце, не проходила. Он поднялся и пошел вверх по тропинке, дыша, как альпинист в зоне смерти. Ноги плохо слушались. Козлов вскарабкался на кручу и некоторое время стоял с закрытыми глазами, когда же открыл их — белое, пухлое облако стало черным. Из набухшей кровью черноты по склону сопки катилась инвалидная коляска с седым мальчишкой в ослепительно белой рубашке. Козлов побежал навстречу. Он поймал коляску и долго стоял, тяжело дыша, нависнув лохматой громадой над хрупким существом.

— Вам плохо? — испугался Костя.

Козлов трясущимися руками достал из кармана помятую пачку «Примы».

— Ты что же, один приехал? — выпустил он дым в сторону снова побелевшего облака.

— Я уже не маленький, — ответил Костя с обидой.

— Хочешь порыбачить? Ты уже ловил рыбу?

Костя кивнул головой. Он не стал уточнять, что рыбу ловил в своем саду. На рыбалку дед Вася ходил с десятилитровым ведром и выливал улов вместе с речной водой в маленькое Костино озеро. Со дна из шланга поднимались серебряные пузырьки воздуха, и была видна каждая рыбка. Но разве сравнишь бассейн в саду с рекой? Там не было шелеста камыша, крика чаек, отражения сопки на другом берегу и волнующего запаха тины.

Удилище для него было слишком тяжелым. Козлов вырезал в тальнике длинную рогатину-подпорку и воткнул в песок перед инвалидной коляской.

Козлов проверил донку. Закатав штанины и рукава рубахи, вошел в воду и, пошарив по дну, достал ракушку. Вскрыл складным ножом створки и вырвал упругую живую плоть. Насадил и, раскрутив свинцовое грузило над головой, забросил. Грузило летело долго, вытягивая за собой кольца лески, и, едва не вырвав из земли колышек, упало на середине реки.

— А ракушек едят? — спросил Костя.

— Не пробовал, — ответил Козлов, вставляя леску в расщеп зеленой талинки, воткнутой в песок. — Надо попробовать.

Он скатал шарик из глины и нацепил его на леску, отнесенную течением в сторону. Сел на автомобильную шину. Тупая боль без следа растворилась в груди. Хорошо и печально было на реке и в душе. Напрягая силенки, мальчишка в инвалидной коляске выуживал плотвичку. Перехватил леску с трепыхающимся серебром, но не удержал удилище. Отцепил крючок. Некоторое время разглядывал плотвичку, а, налюбовавшись, бросил ее в воду, забыв на секунду, что рыбачит не в своем бассейне.

— Извините, — сказал он, покраснев.

— Я тоже маленьких отпускаю, — утешил его Козлов, поднимая оброненное в пылу отчаянной борьбы удилище.

Закинуть удочку для Кости было проблемой, но Козлов не помогал ему, боясь оскорбить участием. Смущаясь собственной неловкости, Костя после каждого неудачного заброса косился на него, но Козлов, подперев подбородок кулаком, сосредоточенно рассматривал леску донки, провисшую под тяжестью комка глины. Отвлекался он от этого занятия лишь для того, чтобы нанизать на кукан рыбешку.

— Пора по домам. До вечера клева не будет. Поехали?

Покидать реку Косте не хотелось, но он был воспитанным человеком. А воспитанный человек умеет смирять желания.

— Я еще ни разу не был в мертвом городе, — сообщил печальный факт из своей биографии Костя, впрочем, ни на что не намекая. — Вас как зовут?

— Дядя Паша.

— А меня — Костя.

— Знаю. Мы с твоим отцом город строили.

— А зачем?

— Не понял.

— Зачем вы строили мертвый город?

Для Кости загадочный, ни разу не виданный им город всегда был мертвым.

— Никто не строит мертвые города. Так получилось.

Они въехали в пестрый сумрак дикого парка. На ржавом колесе обозрения сидела ворона и с подозрением косилась на них. Из молодого подлеска торчала изогнутая бетонная стела, выкрашенная бронзовой краской, успевшей растрескаться и обшелушиться. То ли десятиметровый пропеллер, вонзившийся в землю, то ли абстрактный миг последнего движения человека, пронзенного пулей.

Ворона перелетела с колеса обозрения на обелиск и разглядывала Костю поочередно то правым, то левым глазом, пока коляска не скрылась в воротах стадиона.

Левые трибуны обуглены давним пожаром. С правых содраны доски. В пустых окошках табло корчат рожи мальчишка и девчонка. В центральном круге пасется корова, привязанная на длинной веревке к колышку. Коза стоит в штрафной площадке без ворот, срубленных на хозяйственные нужды, и тревожно блеет. Беспокоится за козлят, прыгающих по остаткам трибун.

Пересекли поле от углового до углового. Открылись развалины.

Мертвый город Косте понравился.

— Смотрите, смотрите, дядя Паша, — в восторге кричал он, — деревья на крышах растут! А почему город мертвым называется?

— Люди в нем не живут, — хмуро отвечал Козлов, не разделяя его восторгов.