Сочинения - Уильям Теккерей

Видя сколь высоко ставит госпожа де Бернштейн родственные узы, связующие ее с племянником, мистер Уорингтон возымел надежду, что она будет готова распространить свою благожелательность и на племянницу, и рассказал о своем посещении мистера Хэгана и его супруги, а в заключение просил тетушку не отказывать и им в расположении. Но, услышав имя леди Марии, старая дама проявила крайнее упрямство: прошу никогда не упоминать о ней в моем присутствии, заявила она после чего на протяжении двух часов, не говорила ни о ком другом. Она пересказала целую кучу всевозможных, сплетен, ходивших об ее племяннице, кои я воздержусь излагать на бумаге, ввиду того, что рукопись эта предназначена virgmibus puerisque [479] и открыта взорам всех юных членов нашего семейства. Одно я все же должен сказать в защиту этого бедного создания: пусть она грешила, но разве она была в этом смысле исключением в нашей семье? А если она раскаялась, так кое-кому не мешало бы взять с нее пример. Хорошо известно, что Хэган, покинув сцену, вел примерный образ жизни и, как говорят, был очень представителен и красноречив на кафедре проповедника. Его супругу даже обвиняли в фанатизме, но она пользовалась большим уважением некой секты, к коей примкнула. При нашем последнем свидании она много рассказывала мне: об удивительных наитиях свыше, которые у нее бывают. и которые, как мне тогда показалось, могли проистекать от несколько неумеренного потребления спиртного, однако я никогда не позволю себе забыть, что она и ее супруг были добры ко мне в те дни, когда я особенно нуждался в поддержке и когда немало фарисеев отвернулись от меня.

Я уже говорил о том, как легко было попасть сегодня в фавор, а завтра в немилость у моей тетушки и как нас с братом поочередно то ласкали, то отталкивали. Свою долю триумфа я изведал после успеха моей пьесы. Я был представлен самым прославленным остроумцам города и сумел довольно сносно держаться в их обществе, после чего светские щеголи заявили, что я не так уж дурно воспитан, и, возможно, я мог бы сделать карьеру в высшем свете, пожелай я избрать себе эту жизненную стезю и будь мой кошелек не столь тощ, а пара милых глаз не дороже для меня блистательных очей сестер Ганниг и Чадли или размалеванных красоток цирка. Трудно этому поверить, дети, но из-за того, что я был влюблен в вашу мать, меня объявили человеком низменных вкусов, достойным всяческого сожаления. Да, так это было. И я вижу, как две седовласые головы – набожной леди Уорингтон и суетной госпожи де Бернштейн склоняются друг к другу, когда эти дамы дружно скорбят по поводу моего образа жизни.

– Ах, боже мой, с таким именем, как у него, он мог бы жениться на ком угодно! – восклицает кроткое Благочестие, которое всегда, устремив один глаз к небу, другим старается не упустить чего-нибудь на земле.

– Я не вмешиваюсь в чужие дела и преклоняюсь перед талантом, – заявил мой дядюшка, – но не могу не пожалеть, что ты якшаешься с разными поэтами и сочинителями и прочими людьми подобного сорта, а более всего – о том, что ты дал увести у себя из-под носа прелестное создание с сотней тысяч фунтов приданого и связал свою судьбу с деревенской девчонкой без гроша в кармане.

– А если я уже был связан словом, дядюшка? – спросил я.

– Словом, словом! Такие дела не делаются очертя голову, тут надо хорошенько все взвесить и проявить осмотрительность и благоразумие. Когда ты связал себя обязательством с этой мисс Ламберт, ты еще не был знаком с прелестной американкой, которую твоя матушка прочила тебе в жены, как сделала бы на ее месте всякая любящая мать. И твой долг по отношению к матери, племянник, долг, которому учит нас пятая заповедь, послужил бы тебе оправданием, если бы ты порвал с мисс Л. и исполнил бы желание твоей высокочтимой матушки относительно мисс… как, бишь, была девичья фамилия графини? Что-то голландское… Ну, неважно… имя – это ерунда, но деньги, мистер Джордж, деньги – это нечто осязаемое! Вот, к примеру, мой дорогой малыш Майли посещает танцкласс вместе с мисс Барвелл, дочерью набоба Барвелла, и я не скрываю, что был бы рад, если бы эти дети почувствовали склонность друг к другу, которая могла бы продлиться всю жизнь, и даже сказал об этом набобу. Однажды мы вышли вместе из палаты общин, – был как раз день танцкласса, – и пошли поглядеть на них. Какое это было восхитительное зрелище – два юных создания танцевали менуэт! Поверишь ли, Джордж, я даже прослезился, ведь у меня чувствительное сердце, и я люблю моего мальчика.

– Но если мисс Ламберт без всякого приданого дороже мне графини с ее сотней тысяч фунтов, что тогда, дядюшка?

– Ну, в таком случае у вас весьма странный вкус, сударь, больше ничего, – сказал дядюшка, повернулся на каблуках и покинул меня. Я понимаю, как его должно было раздосадовать, что я не могу смотреть на жизнь его глазами.

Тетушка Бернштейн тоже была отнюдь не в восторге ни от моей помолвки, ни от семьи, в которой я теперь проводил почти все свое время. Их простой образ жизни казался скучным, а быть может, и глупым этой светской даме, и она бежала от их общества, как некий персонаж (возможно, и не такой черный, как его малюют) от ладана. Она насмехалась надо мной, говоря, что я пришпилен к чьей-то юбке. Сильно поднявшись было в ее глазах, я кувырком полетел вниз, ее любимцем снова сделался Гарри, и его брат, видит бог, нисколько ему не завидовал.

Гарри был теперь нашим семейным героем. Мы время от времени получали от него коротенькие весточки с театра военных действий, и поначалу госпожа Бернштейн не проявляла особого интереса ни к этим письмам, ни к их автору, ибо слог писем был прост, а изложенные в них факты не слишком занимательны. Но вскоре до Лондона долетела весть о блистательной победе, одержанной нашими войсками 1 августа под Минденом, где полк, в котором ранее служил Вулф, был одним из шести английских полков, принимавших участие в этой знаменитой битве. А сам молодой генерал, сраженный лихорадкой, лежал в это время на своей койке, уже в виду Квебека и, надо думать, горевал и бесился из-за неудавшейся, отбитой французами атаки.

Суда, на которых плыл Вулф со своим войском, вошли в реку Святого Лаврентия в июне, и в последний день того же месяца войско высадилось на острове Орлеан, прямо напротив которого возвышается высокий отвесный утес Квебек. После великого сражения, в котором над генерал, мой дорогой брат, всюду его сопровождавший, прислал мне одно из своих бесхитростных писем, описав свое скромное участие в этой достославной битве, однако это мало что добавило к многочисленным описаниям победы, одержанной 13 сентября, если не считать одной маленькой подробности, брат, помнится мне, писал, что по словам второго адъютанта, неотлучно находившегося при Вулфе, генерал, после того как был смертельно ранен, не произнес ни единого слова, и поэтому фразу, вложенную кем-то в уста умирающего героя можно считать не более достоверной, чем речи, приводимые у Ливия или Фукидида.

Высадившись на острове, лежащем в основном русле реки к северу от города, генерал усердно выискивал возможность встретиться с неприятелем и атаковать его. Время от времени он высылал на берег десант – то выше города, то ниже его. Он готов был атаковать в любую секунду. Маркиз Монкальм, несомненно, совершил огромную ошибку, приняв бой с Вулфом на равных, ибо английский генерал не располагал артиллерией, и когда мы совершили наш знаменитый подъем на Авраамовы высоты, то хотя несколько и приблизились к городу, но были еще весьма далеки от того, чтобы им овладеть.

Партия, разыгранная доблестными командирами двух отважных маленьких армий с июля по сентябрь, когда Вулф принял свое отчаянно смелое решение, приведшее к победе, была одним из самых интересных состязаний, в которых когда-либо участвовали столь азартные игроки. Началась она (по словам моего брата) в первую же ночь после высадки. В полночь французы направили целую флотилию пылающих брандеров на английские суда, выгружавшие свои боеприпасы на остров. А наши моряки шутя и играя взяли брандеры на буксир, отвели их от своих кораблей и пригнали к берегу, где они и сгорели.

Как только французский командующий услышал, что наши корабли вошли в устье реки, он привел войска в форт Бьюпорт, расположенный перед городом, и там укрепился. Когда мы выгрузили наше снаряжение и развернули лазареты, наш генерал переправился с острова на левый берег реки и приблизился к расположению неприятеля. Позади него на реке стояли его корабли, но вся лежавшая впереди страна была поставлена под ружье против нас. Когда наши передовые отряды пытались пройти сквозь лес, они были встречены там индейцами, подвергнуты страшным пыткам и уничтожены. Французы были не менее кровожадны, чем их союзники-индейцы. Генерала Вулфа отделяла от неприятеля быстрая река Монморанси, лишая его возможности атаковать французские войска и лежавший позади них город.

В поисках уязвимого места, на которое можно было бы начать атаку, генерал обогнул город Квебек и обследовал левый берег реки. Но город со всех сторон был так же надежно укреплен, как с фронта, и, прогулявшись вверх и вниз по реке под огнем неприятельских батарей, генерал вернулся на свои исходные рубежи на Монморанси. На правом фланге расположения неприятеля, на другом берегу Монморанси, которая во время отлива была здесь проходима вброд, находился французский редут. Генерал решил взять этот редут в надежде на то, что французский командующий для защиты редута вынужден будет вывести свои войска из укрепления и завязать бой. Вулф решил сыграть ва-банк с превосходящими силами противника – перебросить основные силы своей армии с острова и провести штурм города со стороны реки Святого Лаврентия. Он рассчитал время атаки таким образом, чтобы его помощники – Меррей и Таунсенд, – могли переправиться через Монморанси вброд, и в последний день июля начал свою отчаянную игру.