Сочинения. Письма - Павел Васильев

СИНИЦЫН И Кº

Первая поэма трилогии «Большой город»

Страна лежала,В степи и лесаЗакутанная глухо,Логовом горИ студеных озер,И слушала,Как разрастаетсяВозле самого ее ухаРек монгольский, кочевничийРазговор.Ей еще мерещилисьСиние, в рябинах, дали,Она еще вынюхивалаЗолоченое слово «Русь»…Из-под бровей ее каменныхВылеталиСтаями утица и серый гусь.

И волков вольная казачья стаяПробиралась гуськомПо ее хребту,И, тяжелыми лопаткамиПод шкурой играя,Опасливый медведьУрчал в темноту.

И, ширясь,Не переставали дивитьсяГлаза королевскихИ купецких дворовНа потрескивающий ворсЧерно-бурой лисицы,На связки соболейИ саженных бобров.

Они досылали бочками пороху и свинца,Но страна,Богатством своим густая,Бобром вцепляласьВ брови дельцаИ мантии оторачивалаГорностаем.

И соболиДорогиеНа женских плечахПоблескивали сдержанно,Тревожно И гордо,Будто помнили,Как их лупили в ночахСвирепой палкойПо окровавленным мордам.

Но редкие выстрелыТаежных тропБыли подобныХлопанью птицы сбитой,И страна только нижеПасмурный наклоняла лоб,Крылатый,Лосиный,Готовый в битву.

Она под первыйВесеннийВыкрик гагарыВыпускала процвестьНароды свои,В дурман и урман уводила парыИ долго корчиласьВ судорогах любви.

А к осени,Спутав следы добычи,Волчонок скользилСквозь студеный дым,И всплескивалсяОтпустивший усищаВ рекахПолуфунтовый налим.

К северу,В предгорьях,У ледовитых речек,Где в пескеСинева медвежьей стопы,Келейным богородицамПервые свечиСжигали одичавшие лесные попы.

Там ютилисьСмолевые поместья раскола,Заросшие по бровьГрехом и постом…И до самых крыльев светлыхТонули пчелыВ цвету золотом,В меду золотом.

И старцыЖелтый воскОтделяли богу,Мед — себе.Вечерами, после работ,Девки выходили,В песнях тая тревогу,Долгий и невеселыйВелиХоровод.

К востокуТайга сходила на убыль,Клонились полыниДалеких ровных дорог,И, щурясь,Рукавом халатаЖирные губыВытирал, усмехаясь, степной царек.

И его невестаТрясла в смятеньеВ двадцать струй расплескавшеюся                                                     косой,И плясали над гривамиОт селенья к селеньюШапки острые,ПодбитыеКрасной лисой.

И в гремучем дождеКонского пляса,Под незрячим солнцем,В мертвом мерцаньи лунСтосковавшийся по барышамПобуревший прасолГнал на западПервыйТысячеголовый табун.

На западеВиделись редкие взблескиСтали,По полям тянулисьРваныеЛемехов следы.Холеные, только что возмужалиГретыеЯблоновые сады.

Город стоялНа границе степных пожаров,Молебен о здравии царяОтслужив едва.ШаткуюСтругануюДоску тротуаровПламенем веселымНе успела одеть трава.

СубботыКрестом соборнымКрестились,Праздники сочно кропились вином,И лишь…Превосходительства…Генерал-губернатора…Выезд…Ставил городокНа дыбы конем.

Да, когда теклоАрхиерейское богослуженьеВ христовых хоругвях,В блистанье паникадил,Город приходил —Хоть не сразу! —В движенье:ОдевалсяИ чинноНа улицу выходил.

И нога архипастыря,Гусарский сапогГод назад сменившаяНа мягкую туфлю,ПереступалаИсцелованныйСоборный порог,Волоча за собоюБороды,Плеши,Витые букли.

И дьякон, «вонмем» вытягивая,Рос и росДо самого куполаВ сиянья оправе,Пока распускался павлиний хвостВизантийский,ГлазастыйХвост православия.

Впрочем,И иные в городе, к слову,Ангелы водились… И пошли далеко.Ангелы кожевенные — Ивановы,Ангелы скобяные — Золотаревы,Ангелы мукомольные — Синицын и Кº.

Детей растяНа перинах лебяжьего пуха,ИзбегаяСомнения и наук, —Во имя отца,СынаИ святаго духаРаботали не покладая рук.

Рынок непочат,Место злачно  —Подводили счеты не мудрствуя:«Вишь, Восемь уплачено,Три истрачено,Четырнадцать тысячЧистый барыш».

Федул Синицын,Набиравший силу,В городе Зейске на первых порахПо правуЗачинщика и старожилаКаменную мельницуПустил на парах.

И жилВозле ее доходного гула,Но из-за каких-то Петрусь и МарусьСбился не вовремя,Предался разгулуИ ушел в окаянство,ТеменьИ грусть.

И в конце года сорок восьмого,Двадцатого августа,Отодвинув засов,Его нашли в петле,Неживого,ПовиснувшегоНад семьей жерновов.

Но сын его,Синицына Федула, —Артемий,Рябенький, неслышный,Волосом чал,Не кончил коммерческого с вестями темиИ в ЗейскУнаследовать всёПримчал.

И перед судьбой своей одинокой,Перед Зейском всемПредстал простак —Юнош незаметный,Голубоокий,С улыбкой на медовых устах.

Города отцы —Купцы  —Подошли с подмогой,Дланью скользяПо умным усам:«Что уж там? Продай!»Но Артемий: «С богом,С маменькиной помощьюУправлюсь сам!»

И повел.С почтеньицем, без сумленья,Вымерил прицелы,Округлил рубли…Так повел,Что города отцы —Купцы —В удивленьеСвистнули и плечом повели.

И пока ониГоршки деньгой набивали,КаждыйНеподвижен,Как божий храм,Темкин капитал подкатил едва лиНе к сотне тысяч,А то и к двумстам.

………………………………………..

Он не копил,Он крутил обороты —Деньгу работать гнал! Оттого льПод ним очутилисьМукомольство,Охоты,ГалантереяИ соль.

И покуда купцы,Косясь на иконы,Карманы набивали,Крестились замком, —В конторах ТемкиныхНемцы-компаньоныСидели, трубки набив табаком.

И пока антихристом величалиКупцы за преферансомИ сулили суму,«Не зайдете ли к нам…На стаканЧаю…»  —Губернатор писал ему.

И мельницы антихриста,Крутя жернова,Рычали, позабывая усталость,И «юноши» с пролысинками головаНад прочимиНа аршин возвышалась.

И когдаВ купеческом клубе шелСын Синицына Федула —Артемий, —Отцы сторонилисьИ, одетые в шелк,Невесты от волненья потели.

И отцы думали:«Хорош сосед!Такой оберет, если надо! Страхи!Можно сказать, двадцать восемь лет —И такие,Можно сказать,Размахи!»

Страна лежала,В степи и лесаЗакутанная глухо,Логовом горИ студеных озер,И слушала,Как разрастаетсяВозле самого ее ухаРек монгольский, кочевничий разговор.

Ей еще мерещилисьСиние, в рябинах, дали,Она еще вынюхивалаЗолоченое слово «Русь».Из-под бровей ее каменныхВылеталиСтаями утицаИ серый гусь,

Когда в знаменитое новолунье,Охотясь на лисицИ бобров,На самых пятках реки БегуньиЗолото отыскалОхотник Петров!

Золото.Золото!Золото!!

ПриискателиИз-под хмурого АлданаРасцеловали «мамок» дебелых,Закрутив ус,Подарив им на прощаньице,Дорогим да желанным,Колючие серьгиИ связки гремучих бус.

Вместо напутственной,Призакрыв веки,Соловей-гармонистШироко мехами развел,И на целые ночиРазыгрались в музыке реки,Мирные,ТекущиеСреди пашен и сел.

А за сотню верст,В пену одев колена,Полной горстьюВлаги разбрасывая изумруд,Исцарапав руки о камень,Дичала Лена,И запевал,Покачиваясь от тоски,Якут.

Он на «ха» и на «хо»ЗадерживалсяИ, всё корочеИ всё яростнее вычеканивая «э»,Запевал,Когда стая востроносыхПриискательских оморочекУходилаНа ходулях шестовВ водовал.

Ему видно было,Как медленноИ шатучеПоползло на нихТулово кривоплечей горы.Язь плеснул.И рванулась черная тучаОстервенелой,Изголодавшейся мошкары.

И тогда онПесню поднялДо комарьего писка,А может, и самПолетел им вслед комаром,Чтобы в шею последнегоЖалом впиться,Возвратить свою кровь,Не отрываться добром!

Приискатели двинулись.На золото!К Зейску!«Плюем на Бом —В дальню тайгу идем».А безвестный МитричСлезно крестил семействоИ наказывалБеречьХозяйство и дом.

И, пьяная, у плетнейДо рассвета по-птичьиТанцевала косматая Митрича тень,  —Это собираласьНа заработок-добычуЛапотная силаИ мочьДеревень.Изба развалилась.Нечего ждать подмогу.Какое уж хозяйство?Почти что гол.И, хлебушка поевС кваскомНа дорогу,До свиданья, милая! Айда, пошел!

А которые побогаче —Тоже, как же! —Детей собирали,Что на свадьбу, отцы.Каждому по лошади —Вороная — сажа!Татарские орешки —Подвешены бубенцы.

Под носом богатство!Мало что кто в достатке!К северу,К ЗейскуПуть стремя,Ехали новобранцы золотой лихорадки,Бабы, провожая,Шли у стремян.

И кой-где уже лавочник сапоги и ситцы,Провизию вез…«Дорога не далека.Амуниция нужна. Снедь пригодится.А там,Глядь,Не обидите и старика».

И в городах дальнихТысячелистноГазеты подогревали:«Ура!» —Золотой азарт.Усы распушив,Узкогрудым гимназистамПозолотевшим глазомМоргнул Брет-Гарт.

Они бросили стихи писать.Сапоги обули.Они докажутПапахен и мамахен — черт возьми!Их перехватывалиГде-нибудьВ Саратове или Туле,Но иные прорывались,Чтобы полечь костьми,

Чтобы сгинутьВ призейских глухих просторах:Не вини, пащенок, ежели слаб!Уцелевших жеПриискатели вошь в проборахЗаставляли искать.И любили заместо баб.

А в трехстах верстах от ЗейскаГрохотали бутары  —Аж в ЗейскеСлышен былКирокСтук:Артемию Федулычу СиницынуНе хватало тары  —Для заброски товара!На мельницах не хватало рук!

Мельницы ждалиЕго руки мановенья.Монополия его, вот он каков!Населению мелетЛишьДля потребленья —Остальное для себяИ для приисков.

И за пуды мукиОрудует,Как захочет!Не давая очухатьсяИ дела постичь,Захватывает россыпиЗа площадью площадь,Проценты беретС золотых добыч!

Он оборачивался,Оборотливый,Скоро.Он брал и веху ставил:«Трогать не сметь!»Он непослушныхСмирял измором,Он дьяконовМог заставитьСлаву петь:«…Слава пресвятомуОборотному капиталу —Родителю богатств,МашинИ красот.Да преклонятся перед нимОт стара до мала,Да увеличитсяИ возрастет!

Слава стопе его,Что крепко всталаНа тех, кто безропотен,НищИ наг,  —Слава, слава оборотному капиталу,Творцу и вседержителюВсяких благ!»

Впрочем,И другие не дремали, к слову,Тоже подрабатывали,Как могли:Ангелы кожевенные — Ивановы,Ангелы скобяные — ЗолотаревыИ прочие многиеКороли.

Разрастался вкруг ЗейскаКупецкий нерест —Кто крал втихомолку,Кто прямо брал…Купцы надвигалисьВ поддевках черезРвущий надвое закатыУрал.

Купцы надвигалисьСквозь одичалые пурги,Улыбчивые,Ноздри крылами раздув,И вот ужеОрел изСанкт-ПетербургаПовернул на востокЗолоченый клюв.

Так хищник степной,Оглядывая просторы,Круглую голову утопив в плечах,На сопке сидит,Кривую отставив шпору,С недобрымиЯнтарями в очах.

И вдруг обеспокоится,Заметив что-то —Там, далеко,Где с небом земля сошлась, —Чуть привстает,И вздрагиваетПеред полетом,И с клекотом срывается,Почти смеясь!

И на крыльяхЗолотом отливает Сила:Сбить добычу!Прокусить ей тонкое горло! Ага!Но, нырнувшая сбоку,С размаху когти вцепилаОпередившая добытчикаПустельга.

Но Синицын вцепился. Крепок, прочен.Он ставил веху,И чтоб трогать не сметь!Треть государству,Треть — для прочихИ Артемию Федулычу третья треть!

Зануздали золото!Ого!Пора зануздать воду! —На первой пристаниОркестромИсполнен марш:Артемий ФедуловичИзволили пустить пароходыИ стаюТяжелых девушек —Барж.

Первая пристаньВ зелень убрана,Подняты копья литых якорей.Ура!ПароходыДымятТрубами.Ура!Да здравствует РоссияИ город Зейск!

Ура!Букеты!Якоря подняты!Капитан в белом кителе:«Полный ход!»Генерал-губернаторНа пляшущих сходняхАртемию Федуловичу руку жмет.

Платки.Пароход захлебнулся ревом.Чайка.Чайки!Чайки летят с песка!На своем пароходе,В костюме чесучовом,Артемий Федулович —На свои прииска!

И покуда пароходуЧалки отдалиИ он, пошевеливая лапами,Пошел,  —Верст за триста отсюда,В сукне и крахмале,УправляющихВыстраивалсяЧастокол.

Сам наехал!Веселый,Дорогою не измучен —«Все так ездить будете», —Он не жалеет затрат.СотняУкрашенных лентамиТаратаек гремучихВ пыль и смятенье одела тракт.

«Сухо! Леса близки!Не горите ли?Ха! Бараки отстроили?Давно пора!»…Выстроенные в шеренгуОткормленные смотрители,Выставив груди,Прогрохотали: «Ура!»

Сам наехал!И на первом празднике званомОглядел барак,Обращенный стараньем в зал,Подошел к инженерше Марье ИваннеИ«На сопках Маньчжурии» —Приказал.

И в сверканье плеч ее,До ласки охочих,Плыл по заводям вальса!Король!Парил!И, разыгравшись,Гонцов от «рабочих»Именными наградами одарил.

Но когда наутроС помпой,С трескомОбходил рабочих,Выстроенных в парад,Кто-то из рядов спокойно и вескоПослал ему вдогонку:«Наехал, гад».

Он не обернулся,Улыбчив прошел, однакоПриставу пальцем погрозил:«Смотри,Как же это так,Любезный вояка,У тебя, оказывается,Есть бунтари?..»

И красные околышиТех словНе забыли…Время спустя за бараком в пылиНочью кому-тоДолгоРуки крутилиИ, саблями позвякивая,Увели.

А при отъездеВ последние горестные минутыАртемий ФедуловичСказал управляющим:«Господа,Набирайте китайцев,Китайцев вербуйте,Они понадежнее да посмирнее. Да».

И пошлиГолоплечие, фланелевые кули,ВыходцыИз соседнихГлухих песков.Заработок упал.Управляющие вздохнулиЛегче, подняв доход приисков.

Зейск же расцветал.Под самыми приискамиЦветом, невиданнымВ этих местах.По улицам,ОдетымВ гололобый камень,Рысаки проходилиВ белых бинтах.

И франтов в галстукахИ клетчатых брюкахНачинала по ночамВыплевывать тьма,И к мощеным набережнымНа каменных брюхахШестиэтажные

Ползли дома.Река отступила.Осетры ее покорились навекиЭтому,С железом на хребте,Осетру.Целые ночи без усталиМчали улицы-реки,Пьяных на отмеляхОставляя к утру.

В дыму кабаков зейскихЗейскиеСобственные цыганеСторублевый, аховыйПолучали заказ —Приискатель, упав,Башку раскроив в стакане,Топал каблуками на них;«А ну еще раз!»

И выскакивала Гордая,Ровные зубы скаля.«Ну, пошел, что ли!»В гарусе до колен, —Еще раз! — веселая —Цыгане гуляли —В синих и желтыхВоронках лент.

И бровями поигрывала —Эх!  —Привозная,И волной ходилаОт гребня до пят!У гитар запутаны струны. Сейчас узнаем,Как под башмакамиДешевые деньгиХрустят.

За праздничными лентамиШибко леталиХлопки голубями.Девочки в чаду табакаНа плечах у кавалеровДо слез хохотали,Вынимали пудреницыИз-за чулка.Они шептали: «Закажи нам, душка,Милый».И опять хохотали,Чтобы потом —Утром раскрыть глазаНа мятых подушкахИ деньги пересчитатьС оглядкой,Зверьком.

Лавочнику отдать, заплатить портному,Подарить хозяйке,Чтобы не ходила ворча,По лестнице взбежать.Позвонить.И по-деловомуТело заголить под шприцем врача.

Шприц входилКостяной иглой скорпиона…Город пробуждался. Быстрее, спорей —Грохотом пролеток,Колокольным звоном,Хлопаньем магазинныхЖелезных дверей.

Дома поднималиТяжелые веки — шторы,Проходили и проходилиЛюдиВ оконной тьме,Счетов деревянную икруНачиналиМетать конторы,И дежурные «параши»Очищали в тюрьме.

И сотрясался от кашля,Носом в ботинок тыча,Чеботарь с харкотиной вместо зрачков,И проворная кошкаЛизала, мурлыча,Кровавые пятна его харчков.

Город пробуждался.В залпах цветочной пылиНа крестах — деревянных Христах —Ржавели венки,Мимо кладбища, крестясь,РумяныеВ город входилиНа заработок плотники,ПильщикиИ печники.

Город пробуждался.В охранном отделении,Вздувая шарыЛощеных утренних щек,Гостя хозяин встречал: «А! Мое-с почтенье,Что у нас нового?» —Ложкой мешал чаек.

И гость в хохоток, в хохотокНа его допросы:«По порядочку, по порядочку,Как же-с, ась?»На ухо шептал. Принимал папиросуИ в креслах под конецОткидывался,Дымясь.

И над всем этим роскошеством —Золотая пенка  —Вывеска плавала, видимая далеко,Букв откормленныхВымуштрованнаяШеренга:«Контора Артемий Синицын и Кº».

Флаг трехцветныйПохлопывал, рея,Как на флагманском броненосцеПеред бедой.

Властелин чаевыхВ пудовой ливрееУ стеклянных дверей сверкал бородой.

Секретари в коридорахИграли в жмурки,Сталкивались, лапками хватая мрак,Наглухо,До ворота,Застегивали тужуркиИ садилисьЧернитьСнега бумаг.

Запятые, кувыркаясь, летели,В пыльном удушьеОборваться грозил бумажный обвал, —И клиентовВо тьмеКолыхались туши,Но хозяина плюшевый кабинетПустовал.

Но хозяин на даче,Хмурый и валкий,Под лиственною овчиной террасВ сумеркахЛежалВ плетеной качалке,Ногти грыз и суживал глаз.Июньское небо,Высокое,Золотого крапа…«Следственно — природа…Следственно — прииска…»Встав на дыбыИ раскинув лапы,На него медведем шла тоска.

Может быть, та самая,Что когда-тоУходила отца. И в горькой ее тениОн молча сиделРябой, бородатый,И слушал, как прислугаЗажигает огни.

О чем он думал?Может быть,Далекое детствоВдруг проблеснуло водопоем,Залаял пес?Некуда, Артемий Федулыч,От памяти деться —Ладонью не спрячешьСедых волос!

О чем он думал,Вглядываясь долгоВ садовую мглу, губой шевеля?Или нарыскавшегосяМатерого волкаТугоПредчувствияЗахлестнула петля?

Однако с чего бы?Деньги чтили присягу,Барыши с высотНе катились вниз,И давно провезлиНа приискиПервую драгу —Закутанную в рогожиАмериканскую мисс.

Однако с чего бы?Стерегут крученые плеткиПеред злобой низовСомненье и страх.И, просеянныеСквозь решето решетки,Агитаторы на казенных хлебах.

Ну и всё же на даче,При звездах,Валкий,Он просиживал ночи,Угрюм и тих,На соломенной тихойВолне качалки…Но однажды решил:«В Москву! Никаких!»

И через недельки двеНа вокзале мореные костиПоразмял. Оглядел каретные кузова…Вся в ёканье, в грохоте,Заморского гостя  —Мать купечества — принимала Москва.

Вывески саженныеВыстроились в шпалеры,Рванулась навстречуСкаредная красотаПопечительницыВерноподданности и верыВ господа тихого Иисуса Христа.

Церкви мелькали:Та, сгорбившаяся, без сил,КороваС колоколами на шее,Та коньком златогривым.И лишь соборХриста Спасителя стыл,Неподвижный,Как скала перед взрывом.

Из раскрытых чайных вываливались люди,Бычьей кровью вскормленные.Вели разговор.Лебеди плескалисьНа летящем в воздухе блюде,И мелькали кулакиИзвозчичьих ссор.

Мытари на углахПротягивали руки в муке, —Слепые, с прошением на груди:«Богом обиженному…»А те, что безруки,Глазами приказывали:«Пощади».

Из переулка,В коляске,Встречных шараша, —БабаВ драгоценной собольейПыли…Артемий поглядел:«Соболи-то! Наши!Ишь куда, сердечных, их упекли».

Этак зажил в Москве,Уже знаемой им когда-то,Обменялся визитамиС тузамиГрада сего.

Секретарь всё допрашивал: «Как?»— «Скучновато…Ну, а впрочем, вглядеться,Так ничего…»

«Ну, а впрочем, вглядеться, так…»Так на рассветеВглядывается хмурый, ушастый сыч…..Провожатый — обжилсяВ синицынской каретеИ обвык,Собакой приставший хлыщ.

И однажды,Букет заказав подороже,Заглянул в глаза Артемию:«Нельзя!Всё же, понимаете, Артемий Федулыч, всё же,Хоть захудавшие, а князья».

Но АртемиюПонравилась нежданно фамилья:«Синицын к Горлицыным!»Он сказал: «Ускорь».Пара серых в яблоках,Морды мыля,Понесла ихНа рысяхПо Тверской.

Хлыщ заранееПодготовил встречу как надо,Подмигнул:«Золотопромышленник! Миллионер!»И пропахшая шубамиПередней прохладаИх встречала торжественно,На особый манер.

Глаженый лакей,Пудреный, гладколицый,Карточки на серебряный принял поднос,В залы прошелИ «Господин Синицын»Басом внушительнейшим произнес.

«Просить!»…………………………………………………..Мадам Горлицына, просто мадам,Фелица Дмитриевна — тень Фелицы —Накопила одышку,Но к сорока трем годамВсё еще по паркету ходила львицей.Кутежом,Прокученными деньгамиОт нее разило,«Катьками», загубленными зазря.Вовремя Фелица сообразила —Выкрасила волосы,Бросила якоря.Вовремя Фелица сообразила —Тщеславия и шика последний заслон —Дом оставила,Где дочь растилаИ держалаЛитературный салон.

Здесь бывалВнимательный к обедам мужчина,Пахнущий табаком,Стриженный свирепо в скобу,По неизвестным и темным причинамВызвавшийсяПрославить избу.

И его ненавистник,В штанах полосатыхКарапуз, щебечущий про асфальт,В стихах коегоБылЛишь один достаток —Богом ему ниспосланныйМальчишеский альт.

И третий… четвертый…Досужей толпы забавы,СлавословыОскудевшей от слав луны,Дикие и злые охвостья славы,Хвост цивилизации —Льстецы и говоруны.

Синицыну не дали опомниться хозяйка и стаяПрочих:Ренн, Кобылочкин,Дочь хозяйки — Ирен…«Садитесь, прошу вас,Сейчас читаетСтихи в честь ИриныПоэтРенн».

Что ж?Артемий спокойноПримостился в кресле,Слушать приготовился,Хоть не понималНи аза.Ренн с бумагой в руке поднялся,И вдруг полезлиКруглые под бровь Ренна глаза:

Среди пиров корявости,В дыму пивных шумношатающихся стоекЯ не позабудуТвой глазастый праздник:Десятый день парное солнышко,Лукавствуют уральские топазыВ теплой ресничной рощице.Май твой нежностью набухаетВ зелени, в пенных яблонях полощется,Высокая Ирина Горлицына.Крепкоплечая!Смотри,Весны переворот:Двадцатый деньКолючее ведрышкоЗасухой рвется.

В задыхающихся поляхСхвати над трехгорьемБескровное облачко,Примани им                      хмурые тучи,Помоги нам пролитьсяЦистернами пильзенских строкПеред твоимиУзконебоскребными ногами, —Глав обольстительница,Ирина Первостолицына!

«Браво! Браво!»Хлыщ склонился: «Артемий Федулыч,Хлопайте!» Но Синицын суров,Тих сидел.Драгоценнейшим ветром дулоВ скулы, огрубелые от ветров.Он в кресло ушел,Хуже сделался, меньше,Он гляделВсё внимательнее и веселей,Он товар оценивал — знаменитый                                             оценщик,  —Как когда-то оценивал соболей.И на сам делеНе дивиться нельзяНа Ирину Горлицыну —Волосы стянуты узлищем тугим,И глаза, попыхивающие под ресницамиОтсветом долгим,Отсветом золотым и густым.

Вокруг нее охотниковКруги сужались,Но покуда ещеНикому не довелосьПриручить, прикрутить,Окольцевать ей палец,Захватить хоть горстьОт пепла ее волос.

…………………………………….