Шестьдесят рассказов - Дональд Бартельми
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Так какая все-таки у вас конфессия? — настаивал мистер Филлипс.
— Я умею заказывать сны, — сказала Сесилия. — Любые, какие захочу. Чтобы увидеть во сне, как я развлекаюсь в Париже или в любом другом городе, мне только и надо, что уснуть, и все это приснится. Я могу видеть во сне все, что захочу.
— Ну и что же вы видите во сне, по большей части? — заинтересовался мистер Филлипс.
— Да так, — махнула рукой Сесилия, — всякие сексуальные штуки.
Она его больше не боялась.
— Престер не такой город, — сказал мистер Филлипс, отводя глаза.
Они вышли на лестницу и начали спускаться.
По обеим сторонам улицы из церквей выходили люди. Они сбивались в кучки и стояли у распахнутых дверей, глядя на Сесилию и мистера Филлипса.
Некий молодой человек вышел вперед и выкрикнул: «У всех жителей этого города есть машины! В этом городе нет никого, кто хотел бы машину!»
— Это правда? — спросила Сесилия своего провожатого.
— Да, — кивнул мистер Филлипс, — это правда. В нашем городе никто не возьмет машину напрокат. Ни сейчас, ни через сто лет. Никогда.
— Тогда я и задерживаться здесь не стану, — сказала Сесилия, — Поеду куда-нибудь еще.
— Вы должны остаться, — твердо сказал мистер Филлипс. — Прокатная контора уже готова. На первом этаже баптистской церкви Горы Мориа. Там есть конторка, телефон и стеллаж с ключами от машин. И календарь.
— Зачем же мне тут оставаться? — возмутилась Сесилия, — К этому нет никаких деловых оснований.
— Мы хотим вас, — сказал мистер Филлипс. — Мы хотим, чтобы вы стояли за конторкой автопрокатной конторы, в нормальные рабочие часы. Это придаст нашему городу завершенность.
— Я не останусь, — сказала Сесилия, — Пусть кто-нибудь другой.
— Вы должны. Это чрезвычайно важно.
— Я буду видеть сны. Они вряд ли вам понравятся.
— Мы недовольны, — вздохнул мистер Филлипс. — Страшно, страшно недовольны. Что-то здесь не так.
— Я присню тайну, — сказала Сесилия, — Вы еще пожалеете.
— Наш город такой же, как все, с одной-единственной разницей: он безупречен, — сказал мистер Филлипс, — Нам необходима полная безупречность, только она может сдержать наше недовольство. Поэтому нам нужна автопрокатная контора — и девушка, стоящая за конторкой.
— Я присню такое, что вам не поздоровится, — пригрозила Сесилия.
— Ты наша, — сказал мистер Филлипс, хватая ее за локоть. — Наша автопрокатная девушка. Веди себя пристойно, ты ничего не сможешь сделать.
— Поживем — увидим, — сказала Сесилия.
ДОМЬЕ
Никто из нас не понимал Билли Кида
Я разговаривал с Амелией.
— Термин «самоуничтожение» кажется мне излишне резким. Скорее уж порождение дублей. Можешь понимать это как своеобразную трансплантацию.
— Домье, — сказала она, — все это мне не нравится.
— Чем займутся ложные эго? Крикливые и разнузданные, полные юношеского задора, они будут изводить, убивать, выпихивать и подвергать всяким прочим неприятностям эго исходное, аутентичное, каковое есть не что иное, как омерзительный негодяй, что охотно подтвердит под присягой любой человек, хоть единожды за всю свою жизнь пребывавший в здравом уме и твердой памяти.
— А еще оно танцует, — напомнила Амелия, — Иногда.
— Да, — сказал я, — это не ускользнуло от моего внимания, только не слишком ли дорого приходится платить за джигу-другую? И ты знаешь, в чем состоит главная особенность эго? Оно ненасытно. Ему всегда, ну всегда чего-то надо. Оно невероятно прожорливо. В мире нет сил, способных набить его огромную, огнедышащую пасть. Мне достаточно сослаться на имена Александра Македонского, Бонапарта, Мессалины и Билли Кида.
— Ты не понимаешь Билли Кида, — проворковала Амелия.
— В то время как дубль, заместитель, принципиально насыщаем. Насыщаемость заранее заложена в его конструкцию.
— Ты уже делаешь что-нибудь? — спросила она. — Или все это как всегда?
— Один уже запушен в степи и прерии сознания, — отрапортовал я, — и этот Домье добился вполне ощутимых успехов, можешь мне поверить. У него серьезная должность в крупной организации. Он регулярно присылает мне донесения.
— А что он за парень?
— Прекрасный парень, на которого можно положиться, — сказал я, — и он трезво оценивает свои возможности. Никогда не выходит за рамки. Его желания сведены до минимума. Столько, сколько надо для нормального функционирования, и ни граммом больше. Он пользуется всеобщей любовью и уважением.
— Чушь, — сказала Амелия, — Чушь и плешь.
— Ты тоже захочешь себе такого, — сказал я, — когда увидишь, на что они похожи.
— Никто из нас не понимал Билли Кида, — сказала она при прощании.
Длинная фраза,
в которой
прямо у вас на глазах
творится
чудо дублирования
Недремлющим глазом своего разума, который открыт во все времена, включая сюда даже часы сна и сновидений, а к тому же голубоват — в тон покрывала на гостиничных кроватях, а к тому же во все времена имеет в уголках своих тонкие кровавые прожилки и во все времена закупорен весьма приличного качества моноклем, каковой прикреплен посредством длинных тонких черных струящихся лент к шее его разума, так вот, этим, весьма небесполезным, глазом Домье обозрел ситуацию.
Мистер Беллоуз, мистер Хокинс, трэфик, сосиски с чили
Двое мужчин в костюмах для верховой езды стояли посреди равнины, их отношение друг к другу явно указывало на близкое знакомство или сотрудничество. На переднем плане равнины выделялся большой, желтый, продолговатый соляной лизунец, приобретший, благодаря многолетним стараниям овец и прочих солелюбивых животных, причудливые очертания. Две лошади, располагавшиеся в левом верхнем углу ситуации, ни на мгновение не спускали с мужчин своих пугливых лошадиных глаз.
Мистер Беллоуз обратился к своей лошади:
— Стой спокойно, лошадь.
Мистер Хокинс сидел на соляном лизунце и набивал короткую латунную, восточного вида, трубку.
— Как там у них, тихо?
— Тихо, как в могиле, — сказал мистер Беллоуз. — Не знаю только, чем мы будем поддерживать тишину, когда кончится трава.
— До этого еще далеко.
— А Домье?
— Впереди, разведывает дорогу, — сказал мистер Хокинс.
— У него бесспорно есть серьезные проблемы.
— Им же самим и созданные, как мне кажется.
Мистер Хокинс глубоко затянулся своей трубчонкой.
— Стадо, — сказал он.
— И королева.
— И ожерелье.
— И кардинал.
— Старая история, — констатировал мистер Хокинс. — Одно слово королевы — и он мчится куда-то, сломя голову мечется по всей стране. А бизнес стоит.
— Да, бизнес нуждается в неусыпном внимании, — сказал мистер Беллоуз. — Некоторые люди просто неспособны усвоить эту прописную истину.
— И ведь он — третье поколение, Трэфиком занимались и дед его, и отец, — добавил мистер Хокинс. Секунду спустя он заметил: — Недавно здесь были очень симпатичные синенькие цветочки. Вы, наверное, и не заметили.
— Я заметил, — сказал мистер Беллоуз. — Я даже нарвал букет.
— Как интересно. И где же они сейчас?
— Я отдал их кое-кому, — сказал мистер Беллоуз.
— Кое-кому. Какому кое-кому?
Молчание вместо ответа.
— Полагаю, вам знаком Устав, — сказал мистер Хокинс.
— А я полагаю, что в Уставе ни словом не затрагивается дарение васильков, — парировал мистер Беллоуз.
— Так значит, это были васильки? Прелестно. Весьма прелестно.
— Ни васильки, ни цветы как таковые ни разу не упомянуты в Уставе.
— Мы обещали доставить эту вот, значит, партию…
— А что такого я сделал партии?
— Мы обещали доставить это вот, значит, стадо аи- pair девушек на железнодорожную станцию в полной сохранности, как физической, так и духовной, — поправился мистер Хокинс. — А дарение васильков представляет собой вмешательство в духовную жизнь девушки, на этот счет не может быть двух мнений.
— Она была совсем как в воду опущенная.
— Не ваше дело. Не ваше дело.
Мистер Беллоуз решил сменить тему.
— Как вы думаете, вернется Домье к жратве?
— А какая сегодня жратва?
— Сосиски с чили.
— Вернется. Домье любит сосиски с чили.
Резюме сюжета оно же фабула
Игнатий Лойола XVIII, вожак конной шайки фанатичных иезуитов, поклялся захватить стадо и освободить девушек из так называемых тенет Трэфика, организации, видными и опытными сотрудниками которой являются
Домье, мистер Хокинс и мистер Беллоуз. Тем временем Домье отвлекся от своих основных обязанностей на устранение опасности, угрожавшей королеве в связи с делом об ожерелье (см. А.Дюма, «Ожерелье королевы», стр. 76-105).