Шестьдесят рассказов - Дональд Бартельми

Случайные образчики критических суждений

— Он умеет трепаться.

— Вот уж кто умеет трепаться!

— Я не слыхал такого качественного трепа с того раза, как…

— Этот придурок только и умеет, что трепаться.

Селеста перелетает из одной сферы в другую

— Она смылась, — сказал мистер Хокинс.

— Вчистую, — сказал мистер Беллоуз, — как корова языком слизнула.

— Не так-то просто привить себе чувство стадности, — сказал мистер Хокинс, — Это удается далеко не каждому.

— Да, — сказал мистер Беллоуз, — в том-то вся и проблема, в жидеологии. На этой штуке можно крупно вхряпаться, на жидеологии.

Пища

Я уготовлял трапезу для Селесты — трапезу, не лишенную изысканности, как то и принято при исправлении инициационных обрядов, к каковым можно смело отнести и прибытие. Первым числом следует упомянуть соленые бисквиты наилучшего качества, несравненно хрусткие и рассыпчатые, необыкновенно плоские и квадратные, приобретенные с немалым трудом и затратами по специальной заявке, поданной в Национальную Бисквитную Компанию через ее авторизованного нунция, ведающего нашим округом. Рукою щедрой и отнюдь не скаредной на них был возложен слой Тодцовского Печеночного Паштета, каковой деликатес был исхищен у гусей и прочих широко известных животных, а затем надлежаще разбавлен мелко дроблеными злаками и многими другими умело подобранными наполнителями, а также в меру сдобрен пропионатом кальция, долженствующим отсрочить процесс протухания. Далее следовали редкостные сырные изделия из Висконсина, обернутые золотой фольгой утонченнейших оттенков с напечатанными на оной прелюбопытнейшими орнаментами, в число коих входили весьма искусные изображения коров, несомненно пребывавших в добром здравии и наилучшем расположении духа. Далее соусы, разнообразнейшего свойства, в том числе креветочный, из бекона с хреном и луковый суп со сметаной, каковые почтили стол своим присутствием исключительно благодаря моему давнему знакомству с некоторыми весьма высокопоставленными сотрудниками компании «Берген». Далее «Фритос», изящно изогнутые, числом 224 (прибл.), сиречь полное содержимое рвущегося от полноты пакета о пятидесяти трех центах ценой. Далее Замороженные Сборные Закуски роскошества неописуемого, едва ли не силой вырванные у владельцев заведения, обслуживающего исключительно аристократию, высшее духовенство и немногих избранных горожан низкого происхождения, добившихся многих высоких успехов на избранном ими поприще, припионат кальция добавлен в качестве консерванта. С ними соседствовали Сборные Орехи, собранные, не считаясь с трудом и затратами, концерном плантаторов в висячих садах чужедальних стран, каждый орех чуть припорошен солью, не имеющей себе равных. Далее драже от кашля производства фирмы «Смит и сыновья», корично-коричневые и пряные, в чаше, чьим давним владельцем был Бран Иконокласт. А еще — зеленые маслины, в чью юную, нежную плоть искусными стараниями низкооплачиваемых португальцев были внедрены крошечные, но при том зрелые и румяные стручки перца, доподлинная ручная работа на каждой стадии технологического процесса. Миниатюрные «жемчужные» луковицы, скрупулезно отделенные от своих корпулентных подружек хитроумной машиной, которая доставила совету управляющих концерна S & W бессчетное число бессонных ночей и прошла практические испытания как раз ко времени описываемого мной пиршества, еле-еле успели внести в него свой вклад. Маринованные корнишоны, пред чьей заслуженной славой бледнеют любые слова. Далее плавленые сыры филадельфийского происхождения, завернутые в драгоценную серебряную фольгу, — деликатес, бывший в старое доброе время не по карману даже султану. И наконец — фальшивые ортоланы в тесте, приготовленные из наилучшей соевой субстанции, подобных коим не подают даже в самых изысканных домах Лондона, Парижа и Рима. Для запивки всего вышепоименованного имелись обширные запасы крепчайшего «таба», изготовленного на винокурнях компании Кока-Кола, каковая хранит древний рецепт в тайне, не внимая бесчисленным просьбам сделать его достоянием широкой общественности, однако выпускает ежегодно небольшую партию огненного напитка для распределения в узком круге тонких знатоков и крутых питухов, чьи рекомендации и послужные списки способны удовлетворить высокие требования Хранителя Погреба. И вся эта грандиозная обжираловка — не более чем легкое скерцо, предваряющее главную тему — сосиски с чили.

— Что это? — спросила милая Селеста, сопровождая слова свои недоуменным взмахом руки, — Где еда?

— Тебе не по духу духовно приготовленная трапеза, — сказал я, болезненно уязвленный в себя-любие.

— Наш союз будет счастливым, — улыбнулась Селеста. — Я люблю готовить.

Заключение

Я сложил мистера Хокинса и мистера Беллоуза в несколько раз, завернул их в пергаментную бумагу и спрятал в ящик письменного стола, где уже лежали король, королева и кардинал. Я был временно счастлив и доволен, зная, однако, что наступит время, когда я не буду счастлив и доволен, тогда я смогу развернуть их и отправить в дальнейшие странствия. Два дубля — Домье в третьем лице и Домье во втором лице — также были завернуты в бумагу и положены в ящик, Домье во втором лице — поближе, чтобы был под рукой. Когда-нибудь, когда мне будет больно и тошно, я достану его и послушаю, что он скажет. А сейчас Селеста готовит daube[44], так что я сейчас пойду на кухню и посмотрю, как Селеста готовит daube. Для начала она кладет на дно котла полоски свинины со шкурой. Амелия, когда она готовит daube, тоже кладет на дно котла полоски свинины со шкурой, и все же тут есть… От «Я» не убежишь, не спрячешься, однако при умелой и упорной работе его можно на время отвлечь. Возможности есть всегда и везде, нужно их только найти. Всегда найдется к чему приложить руки.

ВЕЧЕРИНКА

Я пошел на вечеринку и поправил произношение. Человек, чье произношение я поправил, ушел на кухню. Я похвалил Боннара. Это был не Боннар. Это все мои новые очки, объяснил я, и вы извините, но я как-то не заметил существенных отличий, водка плохо на меня действует, я тоже был молодым, деятельность основных служб поддерживается. За окном барабаны, барабаны, барабаны. Я думал, если только удастся вынудить тебя сказать «нет», сфера моей ответственности уменьшится или изменится, откроется путь к другой жизни — жизни, отличной от той, которой мы с тобой наслаждались, пусть и не без скепсиса, прежде. Но ты ушла в другую комнату проверять реакцию населения на твою мятую блузку и длинную бордовую юбку. В окна просунулись огромные, черные, густо поросшие шерстью руки. Ну да, Кинг-Конг снова на боевой тропе, все гости отозвались на его появление раздраженными и утомленными возгласами, оценивая ситуацию в свете своих собственных чувств и потребностей, надеясь, что обезьяна настоящая или бутафорская — в зависимости от своих темпераментов, либо задаваясь вопросом, возможны ли в этой хрупкой, прозрачной ночи другие, более увлекательные, развлечения.

— Вы видели его?

— Вознесем свои молитвы.

Зачастую важнейшие из стоящих перед обществом задач препоручаются людям трагически ущербным. Ну конечно же мы старались, старались изо всех сил, это представлялось единственным разумным курсом, экстраординарные усилия были будничной прозой. Но вряд ли есть смысл переносить в личную жизнь установки, успешно послужившие в сфере государственного управления. А что до пылкости, кому-то она в радость, кому-то нет. Я знаю, что роли меняются. Возьмите Конга, теперь он доцент истории искусства в Ратджерсе, соавтор исследования по надгробным памятникам, и если он заявляется на вечеринку через окно, так это просто попытка привлечь к себе внимание. Незнакомая женщина держала в руках букет орхидей. «Сперва я старалась наладить с этой группой отношения, да где там, — сказала она, обращаясь ко мне. — Это все равно что учить кирпичи плавать». А что до пылкости, кому-то она в радость, кому - то нет. Ты откликнулась на зов козодоев. А мне пришлось бегать с фонарем по улицам, стучать во все двери, спрашивать незнакомых людей, не видели ли они тебя. О'кей. Можно, конечно, и так. Никто не жалуется. Но не лучше ли тебе прямо признать, что ты сверх всякой меры полагаешься на работу, на конкретные, точно сформулированные указания, подтвердить: да, то, что выглядит для постороннего наблюдателя как своего рода карьера, служит для тебя — до некоторой степени — анестетиком. Преуспевай, сколько душе угодно, только не забывай о возможных прорехах. Помнится, ты рассказывала мне, что в юности считала мастурбацию чем-то таким «только для мужчин». Как знать, не ошибаешься ли ты и в других вопросах?