Приключения Геркулеса Арди, или Гвиана в 1772 году - Эжен Сю

Капитан же, избавившись, к счастью своему, от всех напастей, стал таким, каким он и был от природы, — доверчивым, простодушным и добрым. В нем стала даже приметна некая тихая веселость, которой прежде не было: ведь война закончилась победой и вскоре предстояло вернуться в Европу. Адоя нравилась ему, он желал нравиться ей. Он любил ее и был покоен за свое будущее — следовательно, он был любезен. Он был любим и знал это. С тем же нетерпением, что и Адоя, ожидал он день свадебного торжества.

День настал: Геркулес должен был жениться. И в этот самый день злобный Улток замыслил новое преступление.

Плантатор продолжал мерить шагами поляну. Наконец Тарпойн приложил палец к губам и сказал хозяину:

— Вот и Силиба, массера!

В самом деле, в тот же миг из-за ветвей появился второй мулат и воскликнул:

— Ушли, массера! Все ушли! Я видел — в Спортерфигдте остались только больные. Все рабы на плантации, даже домашние и кухонные слуги. На юге небо пылает, как печка. Еще чуть-чуть, и весь урожай погибнет.

Улток молча подошел к лошади, достал из седельной сумки и засунул за пояс пару двуствольных пистолетов, намотал на руку длинный красный полотняный платок и тогда сказал Силибе:

— Стой с лошадьми на опушке против моста.

— Понял, — сказал мулат.

— А ты, — сказал хозяин Тарпойну, — иди со мной и стань у моста с этой стороны. Увидишь кого-нибудь — свистни.

— Понял, — сказал мулат.

Улток-Одноглазый поспешил к поселению. Все невольники были на работе, ибо надвигался ураган.

Все небо в густой красноватой дымке. Эта пелена не вовсе закрывала солнце, но странно преображала его лучи: все предметы виделись в неверном красноватом свете, словно через цветное стекло.

Душный воздух был совершенно недвижен, но от мощных электрических волн вершины деревьев по временам будто бы судорожно колебались. Птицы пронзительно кричали и, повинуясь инстинкту, тучами собирались у подножия деревьев, хоронясь в мох и в высокие травы. Змеи же присмирели; они, напротив, забирались на самые высокие ветви и крепко обвивались вокруг них.

Волнами распространялся запах цветов, словно бы растениям не хватало воздуха и они прерывисто дышали, испуская бальзамический аромат.

В мертвой тишине по временам раздавался глухой странный звук. Вначале слышался негромкий шелест, будто волна тихо гладила гальку. Звук становился громче, громче, наконец грохотал, как дальние раскаты грома, потом постепенно замирал, и вновь наступала гробовая тишина.

Адоя гуляла в апельсиновом садочке возле дома.

Следы недавно перенесенных страшных потрясений изгладились с ее лица, и расцвела на нем счастливая улыбка. Ее переполняло счастье грядущего соединения с Геркулесом; она наслаждалась мечтами об этом блаженном миге.

Счастливая любовь — призма, окрашивающая в радужные цвета даже нерадостные вещи. Наступление бури нравилось Адое: счастливая, покойная, в надежном убежище, она весело глядела на приближающийся ураган.

Нагулявшись в сени апельсиновых деревьев, она подошла, чтобы насладиться этим зрелищем, одним из самых величественных в природе, к выдвижному мосту, откуда открывался широкий вид на луга и леса.

Два черных малыша играли у ворот поселения, и кроме них в Спортерфигдте не было никого. Даже Мами-За уехала в Суринам принимать драгоценный груз — короб модных платьев из Парижа.

Адоя хотела перейти мост. В этот миг на другом конце его появился Улток-Одноглазый и быстро направился к ней. Кровожадно и ехидно было лицо злодея. Девушка в ужасе отпрянула назад и огляделась вокруг. Взяв себя в руки, она сказала Ултоку:

— Я думала, сударь, вы уехали…

— Я уехал, но вернулся за тобой, непокорная! Теперь ты моя! — воскликнул он, схватив Адою за руку, и набросил на голову ей платок.

— Помогите! — закричала Адоя. Вырываясь, ей удалось сбросить платок с головы.

— К чему кричать? — сказал Улток. — Никто тебя не слышит.

Он стал связывать Адое руки, чтобы было удобней отнести к лошади.

— Помогите! Помогите! Господи!

— Господь глух, — молвил Улток.

Он привязал платок к одной руке Адои, обмотал вокруг талии и пытался схватить другую руку.

— Капитан, помогите! — кричала несчастная девушка.

Два негритенка в ужасе затворили ворота поселения и спрятались.

— Твой жених в Суринаме, — сказал Улток. — Сейчас он вернется, не найдет тебя и тоже будет звать на помощь.

Неожиданное сопротивление креолки бесило его. Он мертвой хваткой больно сжал нежные руки девушки. В конце концов ему удалось связать их за спиной. Адоя была теперь беззащитна. Ей оставалось лишь по-прежнему жалобно звать на помощь.

Поднялся ветер. Его долгие завывания заглушили ее голос. Улток мог теперь как угодно распоряжаться своей добычей. Он взял девушку на руки и с этим легким грузом поспешил по мосту прочь из Спортерфигдта к Силибе, ожидавшему с лошадьми.

Но едва он перешел через мост, раздался свист Тарпойна, и Улток увидел в сотне шагов перед собой толпу негров во главе с Белькоссимом. Добежать до лошади плантатор не успевал.

Улток увидел, что попал в ловушку. Не долго думая, он бросился с Адоей на руках за ограду поселения, выпустил девушку из рук (она упала на землю), ухватился за веревки моста и убрал его в тот самый миг, когда к мосту подбежал управляющий.

— А, Белькоссим! — насмешливо закричал Улток из-за ворот поселения. — Ты сам так славно укрепил Спортерфигдт! На вал ты теперь не заберешься — мы здесь с твоей хозяйкой одни.

Он крепко привязал веревки и обернулся к своей жертве, намереваясь овладеть ею.

Адоя была ловка, и ее подгонял страх. Пока плантатор убирал мост, она вскочила и, хотя ей мешали связанные за спиной руки, стремительно бросилась под тамаринд массеры. Она добежала до дерева без сил, задыхаясь, рухнула на колени и стала молить Бога и тень отца своего избавить ее от посягательств Ултока.

Улток же видел, как она убегает, но не спешил за ней вслед: он хотел с рассчитанной жестокостью насладиться отчаяньем жертвы.

Он медленно подошел к густой изгороди, окружавшей опасную куртину, и со злобным смехом произнес:

— Теперь, упрямая гордячка, я буду отомщен за твое презрение, за твою холодность! Гром грохочет над моей головой — он мой покровитель! При его раскатах, посреди содроганий природы, устрашенной моим злодеянием, ты станешь моей! Раньше чем через час люди не смогут переплыть ров и залезть на вал. Мы одни. Я сильнее тебя. Нет такой мощи — ни человеческой, ни божеской, — что вырвет тебя из моих рук. Слышишь, дочь Спортерфигдта?

Эти последние слова Улток громко прокричал, подойдя уже к самой изгороди.