Бывших ведьмаков не бывает - Галина Романова

— Чего ж не принять гостей дорогих? — ответил тот неласково. — Только у меня печь не топлена, ничего не готовлено.

— Да мы что птицы небесные — нам бы воды глоток да хлебца чуток, — ответил мужик и вдруг заметил Владиславу. Загорелое его лицо с широкими скулами и отвислыми усами сразу как-то изменилось. — Эге, а откуда у тебя такая краля красоты неземной?

Он подмигнул девушке, и Владислава испугалась. Этот человек пока не сказал ни одного грубого слова, все шутил и балагурил, но на нее вдруг словно повеяло могильным холодом.

— Откуда-откуда… оттуда, — грубо оборвал колдун. — Ты, Тимошка, свое место знай. Аль забыл, кем ты был и кем стал?

— Место я свое, хозяин, помню, — процедил тот. — А и ты свое не забывай! Я чего хочу, то и беру, потому меня называют Хочухой!

Услышав это слово, девушка обмерла и вынуждена была привалиться к стене, чтоб удержаться на ногах. Имя Тимофея Хочухи гремело не только по Загорскому уделу, но и в окрестных волостях. Среди мужиков ходило поверье, что это сам Степан Тимофеич Разин в его лице заново на свет народился, потому и силен он так, и удачлив без меры. Ходил, сказывают, и в степи, и на Восток, и до самого моря. Пробовали с ним воевать, да он как сквозь землю проваливается. И войско против него высылали, а без толку. Никто не знал, где его дом. Одни говорили, что на острове посреди реки, другие селили его в пещерах, третьи — на высокой каменной горе, четвертые — в непролазных чащах, куда он ходит подземными тропами. Поговаривали также, что люди его — и не люди совсем, а звери-оборотни. Вот окружат их солдаты, а Тимофей Игорыч топнет ногой, свистнет в два пальца — и оборачиваются разбойнички кто собакой, кто кошкой, кто вороной, кто мышью, а сам он — орлом сизокрылым. Проскользнут мимо — и в условном месте опять людьми становятся. Народная молва рисовала его писаным красавцем, у которого царская дочка в невестах ходила, но княжна Владислава, столкнувшись со знаменитым разбойником лицом к лицу, видела лишь обветренные скулы, маленькие прищуренные глазки и прыщ на носу. Ну какой из него орел? Даже нос не орлиный! Да кто угодно красивее его! Даже ее отчим, уж на что она не могла вспоминать без содрогания его объятия. А уж Петр Михайлик…

При воспоминании об этом человеке, который в облике коня сейчас стоял один на привязи в темном стойле, девушка содрогнулась. И тут же ее обожгло ужасом — ведь тот малый, Степка, как раз и повел разбойничьего коня туда же!

— И где этого Степку носит? — как подслушал ее мысли разбойник. — Небось опять где-нибудь стоит, рот разиня. Одно слово — Разиня он разиня и есть!.. Эй, Степа-ан! — гаркнул он.

— Посади блоху в карма-ан! — протяжно откликнулся один из разбойников.

Все захохотали, но смех оборвался, когда из дверей конюшни выскочил сам парень. Едва взглянув на его лицо, Владислава поняла, что случилось то, чего она больше всего боялась.

— Тебя где носит, бесов сын? — напустился Тимофей Хочуха на подручного.

— Там это… ну… — Степка отчаянно замахал руками. — На конюшне-то… Конь-огонь стоит! Одна шерстинка золотая, другая серебряная!

— Да будет тебе заливать-то! У нашего хозяина всего вдоволь, но вот лошадей отродясь не бывало. Так ведь? — Атаман подмигнул старому колдуну.

— Да побожусь! — Степка попытался размашисто перекреститься. — Чтоб меня на первом же суку вздернули! Чтоб на каторгу загреметь! Чтоб вас всех за медный грош продать! Стоит, глаз горит, из ноздрей пламя пышет, из ушей дым валит!..

Разбойники от души похохотали над парнем, а Владислава стояла ни жива ни мертва. Вот сейчас они пойдут в конюшню и… Что будет?

— Повеселились — и хватит, — оборвал смех Тимофей Хочуха. — Ночь коротка, а дел много. Зачаруй нам добро, колдун.

Старик кивнул и пошел к возу, из которого успели выпрячь лошадей. На ходу достал знакомую плеть, несколько раз обошел слева направо воз, хлеща каждый мешок и сундук по три раза и бормоча что-то себе под нос.

— Пень да вода, огонь да трава, — разобрала Владислава несколько слов, — из земли пришло, в землю ушло… Стоит дом светел, в том дому живет петел…[7]

Обойдя воз, взял горсть пыли прямо из-под ног, дунул сперва на воз, потом — на собравшихся разбойников.

— Вот так. Зарыть до рассвета на крутом берегу. Место камнем приметить. А камень тот сыщет лишь тот, кто сам добро в землю зарывал. Прочие — век ищи, не отыщут! Мою-то долю отложили?

— Давно отложили, хозяин ласковый, — прищурился Тимофей Хочуха, указав на два мешка и один сундучок, окованный медью. — Глядеть будешь, чего положили?

— Пошто? Так поверю. Потому как знаю, коли солжешь, то не только новой добычи тебе не видать, а и все старые клады свои забудешь куда хоронил… Теперь прошу в дом. Только уж не взыщите, есть-то у меня почти что нечего. А ты, — колдун зыркнул исподлобья на княжну, — с нами ступай.

Он первым прошел через сени в большую комнату, где стоял стол и лавки. Теперь Владислава знала, для кого они предназначены.

И сейчас стол ломился от яств и вин. Жбаны, миски, блюда и тарелки всех размеров с разнообразной снедью стояли так плотно, что почти не видно было камчатной скатерти. Пироги, кулебяки, каши, жареная и пареная рыба, репа и редька, соленые огурцы, квашеная капуста, моченые яблоки и клюква, потроха, бараний бок, окорока, домашние колбасы…

— Ну, хозяин, шельма! — рассмеялся Тимофей Хочуха. — И это, по-твоему, «есть нечего»? Лукавишь, бесов брат!

— На том стоим, — степенно ответил старик. — Нам без этого нельзя.

— Налетай, ребята! А ты, красавица, — атаман первым уселся во главе стола, — поухаживай за гостями. Налей-ка вина!

Владислава дрожащими руками взялась за оплетенную лозой бутыль, из которой уже была вынута пробка. Больше всего ей хотелось исчезнуть, провалиться сквозь землю, но бежать было некуда. Старый колдун не спешил садиться за стол вместе со всеми. Он стоял у порога и только зыркал на гостей светлыми водянистыми глазами.

Разбойники ничего не замечали. Они ели каждый за троих, подгребая себе то миску с капустой и редькой, то запуская всю пятерню в глубокую тарелку с грибами, то ломая пироги и сразу спеша выесть начинку.

А сколько они пили! Владислава в жизни не думала, что мужчина способен столько выпить. В доме ее отца пили мало; князь Владислав Загорский и сам вина не любил, и с теми, кто его потреблял сверх меры, тоже дружбы не водил. Для девушки то, что творилось сейчас, было в диковинку — вернее, казалось дикостью.

По мере того как гости наедались и напивались, за столом зазвучали разговоры. Вспоминали былое, одни хвастались своими подвигами, другие тут же кидались перебивать: «Врешь! Не было такого!» Орали друг на дружку через стол, кидались костями. Всякий раз Владислава невольно вздрагивала и втягивала голову в плечи, боясь драки.