Художник зыбкого мира - Исигуро Кадзуо

– Извини, но, судя по тому, что сказал мне Таро-сан, доктор Сайто никогда ничего толком не знал о том, как ты строил свою карьеру. Он, разумеется, всегда знал, что ты, папа, его сосед. Но, похоже, до прошлого года и понятия не имел, что ты вообще имеешь какое-то отношение к миру искусства, – во всяком случае, до тех пор, пока вы не начали брачные переговоры.

– А вот тут ты глубоко заблуждаешься, Сэцуко, – усмехнулся я. – Мы с доктором Сайто друг о друге знали давно и частенько, встретившись на улице, обменивались новостями, касавшимися как раз мира искусства.

– Ну, тогда я, конечно же, ошибаюсь. Прости, папа. И все-таки мне очень хотелось бы подчеркнуть, что никто и никогда не рассматривал твое, папа, прошлое с позиций обвинения. И мы все очень надеемся, что ты перестанешь наконец думать о себе так, как некоторые люди вроде того несчастного композитора.

Я не стал настаивать на продолжении этого спора. Помнится, мы с Сэцуко вскоре принялись обсуждать какие-то повседневные вопросы. И все же моя дочь, несомненно, серьезно заблуждалась относительно того, о чем говорила со мной в то утро. Совершенно невозможно, например, чтобы доктор Сайто все эти годы действительно ничего не знал о моей репутации как художника. И когда я в тот вечер, после нашего семейного ужина, попытался заставить Таро хотя бы косвенно подтвердить мою правоту, то затеял это исключительно ради Сэцуко; ведь сам я никаких сомнений на сей счет никогда не имел. И я отлично помню тот солнечный день, лет шестнадцать назад, когда я как раз поправлял изгородь возле нашего нового дома, а доктор Сайто остановился рядом со мной и, прочитав мою фамилию на стойке ворот, сказал: «Для нас большая честь иметь в соседях такого знаменитого художника, как вы». Я совершенно отчетливо помню эту встречу. Нет, Сэцуко, конечно же, ошибается.

Июнь, 1950

Вчера утром, получив известие о смерти Мацуды, я приготовил себе легкий ланч и вышел прогуляться.

Денек выдался приятно теплый; я спустился к подножию холма, ступил на Мост Сомнений и огляделся. Небо сияло чистой синевой, а невдалеке, на берегу реки, примерно там, где начинались новые кварталы многоквартирных домов, я увидел двух маленьких мальчиков с удочками и некоторое время наблюдал за ними, одновременно прокручивая в голове печальное известие о смерти Мацуды.

С тех пор как мы с ним восстановили отношения – во время переговоров по поводу брака Норико, – я намеревался почаще наведываться к нему, однако мне удалось снова выбраться в Аракаву лишь где-то с месяц назад. Решение поехать к Мацуде возникло у меня абсолютно спонтанно; я и понятия не имел в то время, как близок его конец. Возможно, Мацуда умер чуть более счастливым, оттого что сумел в тот день поделиться со мною своими мыслями.

Я приехал к нему около полудня. Госпожа Судзуки сразу меня узнала и, немного волнуясь, повела в дом. Это наводило на мысли о том, что гости у Мацуды, с тех пор как я полтора года назад заезжал к нему, бывали нечасто.

– Он сейчас гораздо крепче, чем когда вы его в прошлый раз видели, – радостно заверила меня госпожа Судзуки.

Она проводила меня в гостиную, и через несколько минут туда совершенно самостоятельно вошел Мацуда, одетый в свободное кимоно. Он был явно рад меня видеть. Какое-то время мы говорили о всяких пустяках и общих знакомых, и лишь когда госпожа Судзуки принесла нам чай, после чего тактично удалилась, я вспомнил, что нужно поблагодарить Мацуду за теплое, полное сочувствия письмо, которое я получил от него во время своей недавней болезни.

– Ты отлично выглядишь, Оно! Похоже, ты совсем поправился, – заметил он. – Глядя на тебя, и не подумаешь, что совсем недавно ты серьезно хворал.

– Да, сейчас я значительно лучше себя чувствую, – кивнул я. – Но мне велели быть осторожным, не переутомляться и повсюду ходить только с палкой. А в остальном я так же здоров, как раньше.

– Ну, Оно, ты совсем меня разочаровал! Я-то думал, что мы с тобой, два старичка, всласть побеседуем о своих недугах. А ты вон какой! В точности как в прошлый раз, ни капли не изменился! Что ж, мне остается только смотреть на тебя да здоровью твоему завидовать.

– Чепуха, Мацуда! Ты очень хорошо выглядишь.

– Нет уж, в этом-то тебе вряд ли удастся меня убедить! – возразил он со смехом. – Хотя за этот год я действительно немного прибавил в весе. Ты лучше расскажи: счастлива ли Норико-сан? Я слышал, что свадьба ее прошла вполне успешно. А ведь когда ты в последний раз приходил сюда, то очень о ней тревожился.

– Да, все сложилось на редкость удачно. И к осени Норико уже ждет ребенка. После стольких треволнений жизнь ее складывается пока удивительно хорошо. Я и надеяться на такое не мог.

– Ты, значит, к осени внука получишь? Что ж, такого события, должно быть, ждут с особым нетерпением.

– Между прочим, – заметил я, – моя старшая дочь тоже через месяц рожать собирается – второго уже. Она давно очень хотела второго ребенка, так что для всех нас это событие будет особенно приятным.

– Да уж, двое внуков, которых ждут с нетерпением… – Мацуда немного помолчал, улыбаясь и кивая, словно в подтверждение собственных мыслей. Потом вдруг сказал: – Ты, Оно, конечно, помнишь, я всегда был слишком занят проблемами улучшения нашего мира, чтобы подумать о женитьбе. Припоминаешь наши споры перед тем, как вы с Митико-сан поженились?

Мы оба засмеялись.

– Двое внуков! – повторил Мацуда. – Да уж, тебе есть ради чего жить.

– Это правда. И с дочерьми мне очень повезло.

– А скажи, ты живопись-то не совсем еще забросил?

– Ну, иногда пишу – так, акварельки, чтобы время провести. В основном растения, цветы. Для собственного развлечения.

– И все-таки хорошо, что ты снова за кисть взялся! Когда мы виделись в последний раз, мне показалось, что ты бросил живопись навсегда. И полностью в ней разочаровался.

– Так и было. Я ведь действительно долгое время даже не брал в руки кисть.

– Да, Оно, ты, похоже, тогда не только в живописи разочаровался, но и все свои прежние иллюзии утратил. – Мацуда вдруг улыбнулся и посмотрел на меня. – А ведь когда-то тебе ужасно хотелось внести свой весомый вклад в общее дело.

Я тоже улыбнулся и сказал:

– Но ведь и тебе, Мацуда, этого хотелось. И ты ставил перед собой не менее высокие цели. В конце концов, ведь именно ты сочинил тот манифест для антикитайской кампании. И вряд ли он отражал самые скромные из наших надежд.

Мы снова немного посмеялись.

– А ты помнишь, Оно, как я называл тебя наивным? Как издевался над узостью твоего кругозора? А как ты сердился на меня, помнишь? Что ж, похоже, широты кругозора нам обоим тогда не хватало.

– Да, наверное. Но если бы тогда мы видели вещи более ясно, то такие, как мы с тобой, Мацуда… Кто знает? Возможно, нам удалось бы совершить что-то действительно хорошее. У нас ведь всего хватало – и сил, и смелости, и куража. Нет, правда, все это у нас было в избытке, иначе мы не смогли бы руководить той кампанией по созданию Новой Японии, помнишь?

– Конечно помню. Хотя тогда у нас и противники имелись весьма могущественные. Вполне можно было самообладание утратить. И больше всего, наверное, нам помогала наша безоглядная решимость.

– Хотя я, например, довольно плохо себе в целом все это представлял. Страдал «узостью кругозора», как ты говоришь. Да и сейчас мне, пожалуй, сложно представить себе тот мир, что простирается за пределами нашего города.

– А мне сейчас, – подхватил Мацуда, – сложно представить себе даже тот мир, что простирается за пределами моего сада. Так что сейчас у тебя, Оно, кругозор куда шире, чем у меня.

Мы еще посмеялись, и Мацуда, сделав глоток чая, сказал:

– Впрочем, не стоит понапрасну винить себя. Ведь мы тогда действовали во имя того, во что свято верили, и отдавали этому все свои силы. Вот только выяснилось под конец, что люди-то мы – самые обыкновенные, не слишком проницательные. Нам просто не повезло, Оно, что мы с тобой оказались всего лишь обыкновенными людьми во время таких необыкновенных событий.