Русская история. Часть II - М. Воробьев

Впоследствии Достоевский устами одного из своих героев скажет: «Начиная от безграничной свободы, я заключаю безграничным деспотизмом».

Дальше — республика, которая управляется следующим образом: двухстепенные выборы в законодательную власть, которая, видимо, ничего не решает, потому что все сосредоточивается в исполнительной власти. А ею управляют 5 директоров во главе, конечно, с главным директором — Пестелем. Он свою фамилию туда скромно не помещал, но это подразумевалось. Если у Муравьева была бесконечная автономия, то здесь — жесточайшая централизация. Никаких местных языков — один русский. Господствующая религия — Православие (сам Пестель был лютеранином). Мусульманская религия, с которой приходилось считаться, должна была быть реформирована с целью раскрепощения женщин. Он додумался даже до кардинального решения еврейского вопроса: черным по белому написано, что поскольку евреи являются эксплуататорами крестьянских масс, их необходимо принудительно всех выселить {70} в Палестину при помощи воинской команды. Это был единственный пункт, в котором он разошелся с большевиками.

Вопрос с землей Пестель тоже решал по-большевистски: крестьяне ничего не получали, кроме личной свободы. А земля делилась всего на две части: так называемую коммунальную (находившуюся в общественном управлении) и казенную (которую можно было кому-то и дать — по усмотрению властей; надо полагать, что руководство получило бы здесь преимущества).

Свести эти два проекта воедино, как вы сами понимаете, не представлялось никакой возможности. Поэтому все кончалось обсуждениями, переписываниями, списываниями, чтением доступной политической литературы, изучением трудов Сен-Симона и испанской конституции. Программа Пестеля носила название «Русская правда»

Все это продолжалось до 1825 года. Осуществлялись какие-то контакты, но единого плана действий не было — тут они договориться не смогли. Северное общество, где читали малопонятную испанскую конституцию, было абсолютно либеральным учреждением по сравнению с тем, что зрело на Юге, где планировался военный переворот.

7. Вопрос о престолонаследии в 1825 г.

В 1825 году во главе Северного общества встал чиновник Российской американской компании Кондратий Федорович Рылеев. Осенью император Александр уехал с императрицей в Таганрог, где 19 ноября умер (надо полагать, в результате тяжелого воспаления легких). Курьер скакал в Петербург, чтобы сообщить это ужасное известие, десять суток, а когда прискакал, то были вскрыты конверты, хранившиеся в Сенате и Синоде (а в Москве такой конверт лежал на престоле Успенского собора в Кремле), на которых рукою императора было написано: «В случае моей смерти вскрыть прежде любого другого действия». В конвертах лежал манифест, датированный 1819 годом, в котором император сообщал о том, что, во-первых, его второй по старшинству брат Константин давно отрекся от престола и наследником престола не является, а является им третий брат — великий князь Николай Павлович. Николай Павлович знал об этом уже несколько лет, и это его не радовало. Он написал мемуары для семьи, которые не предназначались для печати (они были опубликованы у нас только в 20-е годы очень небольшим тиражом), где рассказывает о том, что он служил в армии, получал, как полагалось, чин за чином и дошел, наконец, до командования бригадой (два полка). Он был военный инженер, артиллерист, и будущее представлялось ему очень приятным. У него была семья: жена, которая любила его, и которую он любил, дети», полный материальный достаток, положение в обществе и никаких особых обязанностей, если не считать обязанностей бригадного генерала.

Однажды на смотре его бригады присутствовал государь. Если Александр и Константин были в очень близких отношениях, то особой близости между Александром и Николаем не было. У них была большая разница в возрасте и совершенно разное воспитание. После смотра Александр удостоил своего младшего брата визитом и во время обеда стал говорить, что с удовольствием видит его прекрасную семью, замечательных детей, и во всем этом — знак Божией милости, потому что сам он не имеет детей и в этом видит волю Божию (это был намек на косвенное участие в покушении на жизнь императора Павла). За чаем он поведал о том, что Константин не желает царствовать. Он ушел в частную жизнь, женился вторым браком на польской аристократке, происходившей не из владетельного дома, из-за чего потерял право на наследование российского престола в соответствии с российским законом. Таким образом, наследником престола является Николай.

В своих мемуарах Николай пишет, что это известие повергло его в ужас. Он почувствовал себя как на краю внезапно разверзшейся пропасти. Беззаботная, счастливая и спокойная жизнь кончилась. Известно, что он сразу после этого стал что-то спешно изучать, вникать в какие-то вопросы. До сих пор все это было абсолютно не интересно бригадному генералу. Почему Александр не обнародовал свой манифест в 1819 году, а запечатал и отдал на хранение, мы никогда не узнаем. Каков был его расчет, сказались ли здесь какие-то мистические настроения — неизвестно.

Вскрыв конверт и осознав, что он уже император, Николай понял, что если он объявит о вступлении на престол, то в глазах гвардии будет узурпатором власти, потому что гвардия ничего не знает об отречении Константина. Армия знает Константина, он — второй по старшинству брат. Значит, Николай устраивает государственный переворот. Поэтому он срочно шлет курьера в Варшаву с просьбой, чтобы Константин явился в Петербург и сам принес присягу на верность своему брату. В это время Константин в Варшаве, узнав о смерти государя и помня о своем отречении, принес торжественную присягу Николаю. Когда примчался фельдъегерь с просьбой приехать в Петербург, Константин сказал, что в Петербург не поедет — присяга принесена, все решено. Переписка между Петербургом и Варшавой заняла дней десять. Она не могла оставаться тайной, и было решено действовать, хотя все предчувствовали, что ничего не добьются. Была произнесена масса высокопарных слов — и пошли подымать полки, поскольку на следующий день уже было назначено принесение присяги Николаю.

И вот наступило 14 декабря 1825 года, в 11 часов утра ко дворцу стали съезжаться люди для присяги (и Синод, и Сенат уже присягнули), и вот Николай получил известие о том, что в Московском лейб-гвардии полку бунт, в гренадерском полку бунт, что оба полка идут на Сенатскую площадь, а с ними часть московского гвардейского экипажа, что несколько старших офицеров ранено бунтовщиками Николай приказал построить батальон Преображенского полка, который приветствовал его как командира и государя, и пошел во главе батальона на Сенатскую площадь, куда стал подтягивать другие верные ему части: Измайловский полк, кавалергардов, конную гвардию и артиллерию.

{71}

Время шло, а декабрьские дни очень коротки. С одной стороны была Нева, а с другой строился Исаакиевский собор; голытьба сбегалась на зрелище, в верные Николаю части летели поленья и камни. Но Николай попытался кончить дело миром.

Сначала на переговоры отправился генерал-губернатор Петербурга Милорадович, который нес определенную ответственность за то, что произошло. Милорадович был очень популярен среди солдат, и нет сомнения, что он уговорил бы их разойтись по казармам. Но когда это стало совершенно очевидным, к нему подошел Каховский и выстрелил в него сзади в упор. Милорадович упал с лошади; его унесли в ближайшую казарму, где через два часа он умер. Умирал он в сознании и все время спрашивал, кто в него стрелял. Тот, кто был рядом, не мог понять такого интереса и сказал, что стрелял какой-то штатский. Тогда Милорадович улыбнулся и сказал, что он счастлив, потому что убит не солдатом. Видимо, ему было больно сознавать, что его могли убить солдаты, к которым он относился очень хорошо.

Затем к бунтовщикам был отправлен митрополит Серафим, первоприсутствующий член Синода. Но он не смог дойти до солдат, ему просто не дали говорить, угрожая расправой. Тогда Алексей Орлов (его родной брат Михаил был одним из деятельных заговорщиков и создателей тайного общества) повел в атаку кавалергардские конногвардейские полки, чтобы рассеять лошадьми восставших, но площадь была подо льдом, а лошади не были подкованы на лед, поэтому из этого ничего не вышло. Атака была предпринята без палашей (без холодного оружия), просто чтобы разбросать толпу, никого не калеча, т. е. намерения были достаточно гуманные.

Восставшие отвечали пулями, несколько человек были ранены. И тогда Васильчиков, обращаясь к императору, сказал: «Ваше величество! Ничего не поделаешь — нужна картечь». Начинало смеркаться, и оставлять все это на целые сутки было невозможно.

Николай ответил: «Неужели вы думаете, что в первый день своего царствования я должен пролить кровь своих подданных?» На что получил простой ответ: «Это необходимо, чтобы спасти империю».