Русская история. Часть II - М. Воробьев

Восставшие отвечали пулями, несколько человек были ранены. И тогда Васильчиков, обращаясь к императору, сказал: «Ваше величество! Ничего не поделаешь — нужна картечь». Начинало смеркаться, и оставлять все это на целые сутки было невозможно.

Николай ответил: «Неужели вы думаете, что в первый день своего царствования я должен пролить кровь своих подданных?» На что получил простой ответ: «Это необходимо, чтобы спасти империю».

Был дан выстрел несколькими пушками (а отнюдь не залпы батарей), и сразу все побежали к Неве. Площадь была мгновенно очищена, стали ловить заговорщиков. Солдат возвращали, куда следует, но не наказывали: выяснилось, что они просто ничего не понимали, их обманули. Что касается заговорщиков, то некоторые стали сдаваться сами, а некоторых пришлось искать день-два, но собрали их быстро. Сразу удалось выяснить, что диктатором был назначен князь Трубецкой, но он на площадь не явился, а спрятался в доме австрийского посла (они были женаты на родных сестрах — урожденных маркизах Лаваль). Туда для переговоров был послан министр иностранных дел, который убедил посла выдать Трубецкого.

К этому времени в руках Николая был черновик, написанный рукою Трубецкого, где была изложена программа действий на Сенатской площади. Он лично допрашивал Трубецкого, не показывая ему этого черновика и убеждая покаяться, рассказать обо всем, и тогда, может быть, все кончилось бы более или менее благополучно. Но князь все отрицал. Тогда Николай показал Трубецкому его черновик, и тот полностью потерял самообладание.

9. Следствие по делу декабристов

Всего к следствию было привлечено около 500 человек. Очень быстро половину отпустили — это были люди, которые ни в каком обществе никогда не состояли. Они угодили в списки в качестве пресловутых «друзей», на них показывали, как на членов общества, но это никем не подтверждалось. Поэтому их с извинениями отпускали обратно. Некоторых повысили в чине, другим дали ордена — извинялись, как могли.

Осталось приблизительно 250 человек. Было следствие, которое заняло полгода, верховный суд, судивший заочно. Самым легким приговором была ссылка. Когда вердикт верховного суда подали Николаю, он пришел в ужас, потому что нужно было вешать, колесовать, рубить и т. д. Вместо 39 человек, которых решили предать смертной казни, он утвердил смертный приговор в отношении пятерых. Тем, кому полагалось пожизненное заключение на каторге, он утвердил 25 лет; 25 лет заменялось на 20, 20 лет — на 15 и т. д. Ссылка на поселение заменялась ссылкой в имение. Короче говоря, из приблизительно 250 членов общества половина (около 130 человек) были сосланы в собственные имения под надзор полиции или в полки к дальнейшему прохождению службы, где их потом журили усатые полковники: «Ну, Иван Иваныч, не ожидал!» И ругали за то, что им вменялось в обязанность каждый месяц писать наверх рапорт об их поведении.

Оставалось еще 120 человек, из которых пятерых повесили, а остальных сослали «во глубину сибирских руд» на поселение. Необходимо уточнить, что такое «глубина сибирских руд». Это рудники, и там действительно надо было работать. Известна даже норма выработки: три пуда на брата за смену. Три пуда — это 48 килограммов, а 48 килограммов — это три ведра камней. Декабристы имели право писать письма, а также получать посылки; они сочиняли стихи, играли в камерах на клавикордах, а один из Бестужевых писал портреты всех своих товарищей и оставил картину под названием «Камера»: шкаф, стол, что-то вроде дивана, клавикорды, ковер на стене. Остается добавить, что во время следствия их не пытали, не били, с ними обращались на «вы», их нормально кормили, никакие методы воздействия к ним не применялись. (Вспомните, что Петр сделал со стрельцами). В результате императора Николая Павловича ославили как палача декабристов. Назовите другое такое государство, где за попытку государственного переворота военных не повесили бы. По уставу любой армии офицер, дерзнувший на такое дело, приговаривается военно-полевым судом только к одному наказанию — казни через повешение или расстрел.

Поэтому, когда говорят о жестокости Николая, надо вспомнить, кого и за что казнили. Пестеля — за планы государственного переворота, цареубийства и т. д. Муравьева-Апостола — за бунт Черниговского {72} полка, кончившийся смертоубийством многих солдат (это был настоящий вооруженный бунт, потекший за собой настоящие военные действия, атаки и контратаки) Бестужева-Рюмина — за соучастие. Каховского казнили за уголовное преступление — убийство генерал-губернатора Петербурга. И, наконец, кто-то должен был расписаться за весь этот кровавый кошмар на Сенатской площади — и расписался глава Северного общества Рылеев. По-моему, достаточно убедительно. Поэтому наша историография и литературная традиция в определенном смысле лукавят, когда изображают всех этих людей как безвинных страдальцев.

Надо сказать, что пребывание в Сибири подействовало на них очень положительно. Никто из них впоследствии не хвастался тем, что они совершили в 1825 году. Очень многие дожили до амнистии — смертность там была не выше, чем в других частях Российской империи, среди тех, кто был на свободе. Все, кто дожил до воцарения Александра II, получили амнистию. Некоторым по прямому приказанию Александра были возвращены имения.

Вернувшись, они отошли от политической деятельности. Некоторые сделали очень много хорошего для освобождения крестьян, участвовали в реформах Александра II. Но не как политические деятели, а как деловые люди.

В Сибири они фактически начали дело образования. Там о них до сих пор сохраняется благоговейная память именно как о просветителях, а отнюдь не как о политиках. Тем более что в Сибири все это было вообще непонятно, поскольку там не было крепостного права.

10. Жены декабристов

Особняком стоит подвиг (думаю, что слово это здесь вполне уместно) жен этих людей, которые на свой страх и риск, отчетливо понимая свой долг, отправились в Сибирь, будь то француженка маркиза Лаваль (княгиня Трубецкая), или княгиня Волконская (дочь генерала Раевского), или какие-то малоизвестные женщины — например, гувернантка семьи Анненковых Полина Гебль, которая даже русского языка не знала как следует и никогда бы не вышла за Ивана Анненкова, потому что мать не разрешила бы ему жениться на безродной «французской твари». Но когда сын ее стал государственным преступником, она дала Полине кучу денег, и та уехала в Сибирь, где обвенчалась с государственным преступником, которому на время венчания разрешено было снять кандалы, и дожила с ним до глубокой старости, родив 14 детей (в живых осталось 6) и написав интереснейшие воспоминания. На фоне этих воспоминаний героями выглядят отнюдь не декабристы, а эти женщины, которые действительно совершили подвиг и действительно являются настоящими героинями.

Существуют воспоминания Марии Волконской, написанные ею для собственного сына, существуют записки некоторых декабристов. Но в целом эта история выглядит так, как я постарался вам рассказать, хотя я и не убежден, что мое повествование должно претендовать на какую-то законченность.

Что касается неудачи самого восстания, то причины ее крылись не в какой-то там неподготовленности. Войти в Зимний дворец и перерезать всех, кто там находился, можно было за два часа, учитывая богатый опыт гвардии. Думаю, что эти мечтатели, фантазеры, мальчишки, как называл их Грибоедов, нутром понимали, что творится что-то не то. Политические обольстители — их руководители — видимо, сумели им навязать свою волю, но по-настоящему повести за собой не смогли. То, что случилось с ними 14 декабря (что могло быть глупее, чем полк, стоявший на Сенатской площади час, два, три, четыре, пока по нему не пальнули картечью) — это нонсенс. Все они были военными, имели боевой опыт, некоторые — золотое оружие за храбрость. Таких людей не упрекнешь в трусости, в неумении командовать. Но здесь налицо некий паралич — следствие внутренней раздвоенности. Трубецкой не был трусом, но, видимо, в чем-то сомневался.

Некоторые получили ссылку на Кавказ, где сложили головы — в частности, писатель Бестужев-Марлинский, блестящий гвардейский адъютант. Но многие выслужились. Одного человека Николай помиловал. Генерал Михаил Орлов, довольно беззастенчивый тип и один из руководителей всей этой истории, был схвачен, очень вызывающе вел себя во время допроса у императора, и судьба его, вероятно, была бы печальной, если бы за него не вступился брат — Алексей Орлов, командир полка кавалергардов и личный друг императора. Николай ему ответил: «Сам не знаешь, о чем просишь. Этого прощу — остальных тоже придется прощать». Но обаяние Алексея Орлова было столь велико, что император выполнил его просьбу и отправил Михаила Орлова в имение, чтобы и духу его больше не было в столице (потом, правда, ему было разрешено жить в Москве). Алексей Орлов обещал, что всю свою жизнь посвятит императору, и слово свое сдержал. О его роли в русской истории мы еще будем говорить, она необычна — это был действительно замечательный русский патриот. И так же бестрепетно, как он вел свой полк на декабристов-бунтовщиков, он немало послужил отечеству на другом поприще — дипломатическом.