Воспоминания.Том 1 - Владимир Джунковский

А. И. Гучков указывал, что положение гораздо опаснее, чем думают гласные В. В. Пржевальский, Н. Н. Щепкин и М. В. Челноков, и обратил внимание гласных на то, что городское управление собственными руками гласных явилось "цитаделью революции", что "во главе революции идут служащие города" и потому, "если бы полиция перешла в наши руки, — говорит Гучков, — то во главе ее стал бы генерал-майор Аверьянов, и, вероятно, он и был бы обер-полицеймейстером, а как ни плох нынешний градоначальник, все же он его предпочитает Аверьянову". Далее Гучков предлагал отвергнуть все резолюции, так как считает, что "городское управление все равно при настоящих условиях справиться ни с чем не сможет, и не диктовать ему поэтому надо условия, а помогать". Такой вывод, сделанный Гучковым, вызвал в публике большие аплодисменты.

В заседании 15 октября {Так в тексте. Правильно: 15 декабря.} отличался, если так можно выразиться, М. В. Челноков. Шли дебаты о воззвании к населению. Он говорил против воззвания, основываясь на том, что "население и так совершенно спокойно", и при этом прибавил: "Вы обращаетесь к населению с просьбой прекратить кровопролитие, но население участвует только в том, что его кровь проливают, революционеров у нас мало".

В последнем заседании, 16 декабря, городским головой были доложены результаты заседания, бывшего накануне у генерал-губернатора, в котором принимали участие и представители думы. Этот доклад, по-видимому, удовлетворил гласных, так как он разъяснил все бывшие недоразумения и осветил с правильной точки зрения все распоряжения генерал-губернатора, только один H. M. Кишкин не мог успокоиться и протестовал, но поддержки не встретил.

С этого дня у генерал-губернатора постоянно происходили совещания, на которых докладывались все принятые меры, выслушивались мнения представителей общественных учреждений, а также и доклады губернатора и градоначальника, после чего давались соответствующие директивы.

Председатель губернской земской управы Ф. А. Головин относился к совещаниям, по-видимому, не особенно сочувственно, так как на первом же заседании предложил генерал-губернатору вопрос: как понимать приглашения на эти совещания, являются ли члены ответственными за все меры, принимаемые для усмирения восставших, или же их только приглашают, чтобы они были в курсе дел. На это генерал-губернатор его успокоил, сказав, что члены совещания ни за какие действия, безусловно, не будут нести ответственности, что приглашает он их, чтобы выслушать мнения каждого и узнать, что происходит в подведомственном члену совещания учреждении, и чтобы на основании этих данных иметь возможность обсудить, как прийти на помощь, если в таковой учреждение нуждается. "Поэтому, — прибавил Ф. В. Дубасов, — вы можете быть покойны, никто от вас ответа не потребует, за все неудачи я беру ответственность всецело только на себя, успех же, конечно, я разделю со всеми членами совещания, так как считаю, что каждый присутствующий и высказывающий свое мнение тем самым приносит пользу, помогая мне ориентироваться".

К 17 декабря, как я говорил выше, остались только два района, занятых революционными дружинами: 1) Московско-Казанская ж. д. от Москвы до Коломны, тот участок, который служил подвозом боевых дружин из окрестностей, и г) Пресня с фабриками Прохорова и Шмидта, где формировались главные боевые кадры мятежников. В эти районы и направлены были войска вечером 16 числа. Для восстановления движения по Московско-Казанской ж. д. и освобождения ее от мятежных элементов было отправлено 6 рот Лейб-гвардии Семеновского полка, 2 орудия Лейб-гвардии 1-й артиллерийской бригады и 2 пулемета 5-й Туркестанской пулеметной роты под командой полковника Римана. Цель и назначение отряда, согласно приказу командира Лейб-гвардии Семеновского полка флигель-адъютанта Мина, были: "захватить постепенно станции Перово, Люберцы и Коломну, уничтожить боевые дружины и восстановить железнодорожное движение".

Экспедиция эта выполнила задание к 20 декабря, когда весь участок был освобожден от мятежников, водворены законные агенты, восстановлена правильная их служба и открыто правильное железнодорожное движение по расписанию. Полковник Риман выполнил данную ему задачу, но, насколько мне кажется, жестокость его приемов не вполне оправдывалась положением дела. Он расстрелял, насколько мне память не изменяет, 63 человека, причем нескольких собственноручно, что, конечно, было не нужно. Сделал он это очевидно, считая своим долгом показать пример своим подчиненным, но пример, не вызывавшийся обстоятельствами. Мне кажется, что ему следовало назначить военно-полевой суд — это было бы все-таки известное правосудие, и тогда нареканий не могло бы быть. Но Риман был человеком, понимавшим приказ в буквальном смысле, а в приказе было написано "арестованных не иметь и действовать беспощадно". Но, конечно, это надо было понимать — в случае сопротивления, а экспедиция Римана сразу навела панику на революционные дружины, и потому сопротивления уже не было. Эта экспедиция Римана и оставила поэтому какой-то неприятный осадок, какую-то черную страницу на общем фоне усмирения мятежа.

Для выполнения второй задачи — освобождения Пресни и засевших там боевых дружин — направлены были 10 рот Лейб-гвардии Семеновского полка, Ладожский пехотный полк, артиллерия и конно-гренадеры. Рано утром в 5 часов означенные войсковые части двинулись к Пресне под общей командой флигель-адъютанта полковника Мина. Артиллерия занимала позицию у Ваганькова кладбища, у Москвы-реки и у Зоологического сада. В задачу входило намерение выбить из частных домов мятежников и, заставив их сосредоточиться в каком-нибудь одном пункте, забрать их всех вместе.

Как только войска вступили в район Пресни, тотчас из домов — окон, чердаков и крыш раздались выстрелы. Семеновцы и ладожцы, не перестроившись еще в боевой порядок, были застигнуты врасплох и сразу понесли потери. Мосты Пресненский и Горбатый были забаррикадированы, и их пришлось брать штурмом, при этом был убит фельдфебель роты его величества Основин и несколько нижних чинов. Особенно сильному обстрелу подверглись семеновцы из дома Купчинской, который тоже пришлось брать штурмом. Войска продвигались по Пресне, встречая сильное сопротивление, и приходилось брать один дом за другим.

Главный контингент революционеров засел на фабрике Шмидта, где и помещался склад боевых снарядов всех дружин, вещевой склад и главная их касса. Фабрику бомбардировали, и она вся погибла под развалинами. Сам Шмидт был арестован в доме Плевако на Новинском бульваре во время происходившего там совещания присяжных поверенных. Кроме фабрики Шмидта пришлось предать огню и несколько других домов, из которых мятежники открывали огонь по войскам. К вечеру широкое огненное зарево от пылающих домов на Пресне освещало весь город. В ночь на 18 декабря часть рабочих Прохоровской мануфактуры пришли к начальнику отряда флигель-адъютанту полковнику Мину с ходатайством не стрелять по жилым помещениям этой мануфактуры, чтобы дать возможность женщинам и детям оставить помещения. Поэтому все военные действия были прекращены на все 18 число.