Вопросы цены и стоимости - Виктория Абзалова

- Позвать кого-нибудь?…

- Не надо!!!

На сей раз Равилю не удалось сдержаться полностью. Он обругал себя, что в довершении ко всем своим недостаткам еще и истеричная шлюха, если срывается на абсолютно незнакомом человеке, тем более, что даже такую пустячную помощь ему в жизни предлагали не часто. В последнее время особенно. И тут же горько усмехнулся - знал бы этот херувимчик с гитарой кому…

И вновь Августин понял знак иначе, к тому же неверное освещение скрадывало многие детали, несмотря на то, что в отсутствии наблюдательности его упрекнуть было трудно.

- Пожалуй, вы правы и следует подождать вашего друга. Хотя не думаю, что ему позволят быстро уйти… - жизнерадостно заметил менестрель, за неимением лучшей идеи пытаясь немного отвлечь так и не назвавшегося юношу. - Да, теперь я понимаю, почему Кантор, когда разойдется, постоянно вспоминает его!

Густо восхищенно присвистнул, со своего места наблюдая за работой товарища по призванию.

- Почему же? - вырвалось у Равиля с долей насмешки: да уж, действительно, куда ему до синеглазого чуда - все знают, все восторгаются… Но даже эта привычная ядовито-горькая зависть к счастливчику, на котором рабское прошлое постельной игрушки не оставило следа, оказалась пустой, какой-то блеклой и не настоящей.

В свою очередь, музыкант от изумления едва не лишился дара речи от подобного заявления, но потом подумал, что человек ведь не в себе сейчас и ему простительно задавать странные вопросы.

- Ты послушай просто! - Августин многозначительно поднял палец, подчеркивая необходимость крайнего внимания, и опять отвернулся, глядя на знаменитость. Равиль пожал плечами, покорно прислушался… и онемевшее от боли сердце словно прошило огненной иглой, когда к музыке прибавился теплый мягкий голос:

- Мы знать не знаем и не помним,

Пока не встретимся с бедой,

Что весь наш мир, такой огромный

Висит на ниточке одной…

Сомнительно, что у него не было других песен, и что именно эта больше всего подходила для самодовольного сборища набобов местного разлива! Догадка КОМУ на самом деле предназначается песня - точно кипятком окатила. Одновременно хотелось броситься, крикнуть «Да что ты знаешь!», заставить замолчать, а к глазам неудержимым потоком подступали слезы…

- В часы, когда все бесполезно,

И смысла нет на свете жить,

Над черной бездной, жуткой бездной

Нас держит тоненькая нить.

Равиля уже колотило всем телом: а ведь песня права, смысла жить у него не осталось. Или нет?

- Она надеждою зовется, и верить хочется,

Так верить хочется,

Что эта нить не оборвется…

Надежда… это как раз самое страшное испытание, и ты похоже, об этом знаешь! - юноша коротко взглянул на против обещаний быстро возвратившегося Айсена. Тот спокойно выдержал его взгляд, тоже ответив одними глазами, а вслух произнес совсем другое:

- Держи, - и, как нечто совершенно естественное и ожидаемое, протянул бутылку и один из захваченных стаканов.

Равиль не выдержал и рассмеялся, выпуская хотя бы часть накопившегося напряжения: почему-то всем хочется его напоить!

- Не стоит, - еле смог выговорить он, - на меня очень сильно вино действует…

- Да? - Айсен усиленно делал вид, что не замечает, как юноша лихорадочно утирает выступившие слезы, а глухой смех все больше похож на всхлипы.

Он сел так, чтобы прикрывать Равиля от случайных любопытных взглядов, в том числе частично от Августина, и ровно продолжил, тем не менее заставляя юношу сделать несколько глотков:

- На меня тоже. Хватало одного запаха… Получается, именно вам придется разводить нас по домам, - последнее относилось уже к смущенному парню, топчущемуся рядом, пока он растирал вздрагивающие ледяные руки.

Наверное впервые не зная куда себя деть от неловкости, ясно чувствуя себя третьим лишним, и разрываясь от желания помочь, - а судя по всему, его помощь действительно могла понадобиться, - Густо уже открыл было рот для какой-нибудь шуточки, чтобы разрядить обстановку, и поперхнулся собственными словами от равнодушного сообщения:

- У меня нет дома.

Эээ… да что здесь, черт побери, творится?! У него было впечатление, что воздух вокруг можно резать ножом, а эти двое сейчас неслышно проговаривают друг другу какие-то жуткие тайны, маскируя их пустой обрывочной болтовней…

Потому что Айсен воспринял слова юноши абсолютно спокойно, и в свою очередь ошеломил заявлением, определив самым обыденным тоном:

- Тогда, значит, к нам!

У Равиля даже истерика пропала! Он безропотно позволил поправить на себе одежду и поставить на ноги, лишь слегка пошатнувшись, а когда его поддержали, бездумно вцепился в тонкую, но вполне твердую руку.

- Тем более что тебе без всяких споров нужно к врачу, - закончил Айсен.

Слезы снова покатились по щекам юноши: одновременно от мучительного стыда за себя такого и признательности. Может, он и правда святой, - вот так запросто протянуть руку человеку, которого видит второй раз в жизни, ничего почти не знает о нем и наверняка слышал последнюю фразу Грие, которого явно уважает? А никакого пренебрежения ни в словах, ни в обращении не было, и синие глаза как будто омывали душу теплым светом…

И не так уж замечательно у него все было, - пристыжено напомнил себе Равиль подслушанный однажды разговор, а кожа на запястье, за которое он цеплялся, под смятыми манжетами была шероховатой от шрамов. Ожье прав в своем мнении, в отличие от лиса, Айсен бы не предал доверия, и никакого прощения не понадобилось бы!

- Я не могу… - вырвалось само собой.

Айсен слегка нахмурился и отпускать его не торопился.

«Почему? Чего ты боишься?»

«Нового удара».

Более очевидный ответ пришел сам собой в лице приближающегося Ксавьера. Он шел в их сторону и явно искал Равиля - это выражение лица рыжик знал слишком хорошо. Не раздумывая, что им движет, прежде чем мужчина заметил их сам, юноша резко отстранился и шагнул на свет, потянув за собой окончательно потерявшегося Августина, так, чтобы уже они вдвоем загораживали оставшегося в тени Айсена: с Таша станется выдать того церковникам только потому, что видел их рядом, к тому же Айсен был куда дороже для Ожье.

- Вот ты где, лисенок! - маневр удался, и все внимание досталось Равилю, от довольной улыбки сразу же замутило. - Я уж забеспокоился, не сбежал ли…

- Нет, как видишь.

- Вашему знакомому стало плохо, - сухо произнес Августин, совершенно переставая понимать происходящее, но вступая в игру.

- И вы ему, конечно, помогли. Достойно, достойно… - дернул губами мужчина, окинув нахального мальчишку небрежным взглядом, и распорядился. - Идем.

Он ушел, не сомневаясь, что Равиль следует за ним. На прощание, юноша с бледной улыбкой кивнул хмурому Густо, и отыскал глазами в волнении кусавшего губы Айсена.

Глядя в след удаляющейся паре, мрачный Августин поинтересовался:

- Ну, и что это была за скотина?!

- Пока не знаю, - отозвался не менее мрачный Айсен, не задумываясь над тем, что четверть часа назад они вовсе не знали друг друга.

Поискав глазами кого-то среди гостей и не обнаружив, он нахмурился еще больше, и направился в сторону Филиппа.

Мари Таш, урожденная Тиль, не знала таких слов как печаль и грусть - на глупости у нее всегда было мало времени. Шутка ли, десятеро детей, из которых семеро выжили, дом, который еще надо было построить, - а значит, в первую очередь позаботиться, чтобы было на что… Это восторженная идиотка Клеманс да красавчик Дамиан, которого при рождении Господь тоже обделил мозгами, думают, что монеты в сундуке берутся сами собой и плодятся навроде кроликов в садке, или растут аки листья на деревьях в саду, дожидаючись в нетерпении пока их сорвут. А Мари еще помнила, как скребла полы в захудалой скобяной лавке своего отца! Может, просто память была хорошая, несмотря на возраст…

Да, возраст! Возраст не шутки, тем более, когда твоему сыну сейчас было бы тридцать, а то что осталось… Ни украсть, ни покараулить! Катарина вроде еще ничего оказалась на удивление, но старухе Смерти следовало быть готовой к тому, что другая старуха встретит ее словами:

- Ты куда смотрела, курва костлявая?! Кого взяла!

Потеря старшего сына, любимого, первенца, а не очередного младенца - вопящего куска мяса в вечно мокрых пеленках, - стала ударом, от которого до неприличия успешное семейство так и не смогло оправиться до конца, по правде сказать. В общем, заказывали службу за здравие, а слушали за упокой, хватило одного удара ножа в темном переулке.

Но даже самая острая боль, если не проходит, то притупляется, и от части, любимого сына заменил любимый племянник. Всем хорош был Ксавьер! Парень сметливый, расторопный, к тетке и дяде льнул пуще родных детей и чем им обязан - не забывал. И даже лицом, как покойник Гримо-младший пошел в мужнину породу… Что ж, любящее сердце слишком часто бывает слепо и глухо!