Контур человека: мир под столом - Мария Александровна Аверина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но долгое затишье в моей комнате вызывало некоторое Бабушкино беспокойство. Она прибегала ко мне с вопросом «все ли в порядке?». И каждый раз, не рискуя оставить меня наедине с моими сладкими мечтами, на всякий случай сразу находила мне какое-нибудь то самое «важное дело», неумолимо извлекавшее меня из сладкого виде́ния солнечных лугов, в которые уводила меня моя разыгравшаяся фантазия.
Не думайте, у меня даже была кукла Барби! Ну, или, вернее, не совсем Барби, а как теперь, будучи взрослой, я понимаю, ее довольно некачественная копия. Но тогда для меня это было не важно: для меня она была Барби, которую звали… Кассандра. Вот ее как раз мне подарили на день рождения, счастливо пришедшийся на августовский день пребывания в деревне у Дяди Мити и, соответственно, на кучу родственников вокруг, которые, сложившись, и «выдохнули» мне этот подарок… Конечно же, имя ей было присвоено в честь знаменитой цыганки из Бабушкиного сериала, поскольку грива моей красавицы, наряженной в фиолетовое вечернее платье с пышнейшей юбкой, была черна как смоль. Судьба у нее была соответствующая всем приключениям «долгоиграющего» «телевизионного мыла», которую я добросовестно воспроизводила каждый день после просмотренной накануне вечером очередной серии. Доблестный красный ушастый Мышонок храбро сражался, отстаивая ее честь от покушений многочисленных врагов, Паровозик стремительно увозил от разнообразных погонь, а Лодочка неизменно доставляла ее к венцу, где крокодил из «Киндер-сюрприза» вручал ее руку с огненно-красным маникюром смущенному «мушкетеру».
Но беда была в том, что ни одну из этих игрушек я не могла положить с собой спать – правда-правда, я пробовала! Из Лодочки и Мышонка еще долго после купания вытекала вода, о Паровозик я поцарапала щеку, игрушки из «Киндера» терялись в постели, а Барби была слишком нарядной и слишком несчастной, чтобы ночами выслушивать еще и мои горести. Остается загадкой, почему никто из взрослых никогда не дарил мне мягких игрушек, но факт оставался фактом: друга у меня не было.
И тут, пока Бабушка, видимо, стояла в очереди за батоном, среди всего великолепия разнообразных игрушек я увидела именно его!
Он сидел в конце полки, свесив с нее мягкие белые ножки, обтянутые штанишками в сине-белую клеточку. Его передние белые лапки были приподняты и словно специально протянуты именно ко мне открытыми клетчатыми ладошками, а наивно распахнутые пуговки-глаза смотрели мне прямо в душу. И я представила, как бы я обняла его, а он меня…
Словно завороженная, я не могла оторвать от него глаз. Мишка, маленький плюшевый белый Мишка в комбинезоне в сине-белую клеточку с кармашком на груди и малюсенькой кепочкой между ушами… Я баюкала бы его, пела бы ему песенки, а он бы терся о мою щеку своим шелковистым мехом, и в его клетчатое, как и комбинезончик, ухо я рассказывала бы ему все свои приключения и фантазии.
– Что ты, девочка? Тебе что-то показать? – Продавщица явно скучала, кроме меня, возле игрушечной секции в этот вечер не было никого.
– Мишку, – одними губами выдохнула я. – Мишку в комбинезоне.
Продавщица лениво прошествовала вдоль всего стенда, с некоторым презрением к моему выбору сняла вожделенного Мишку с полки и посадила его на прилавок.
– Можно? – Я даже боялась протянуть к нему руки.
– Конечно, посмотри. – Она явно рассчитывала хоть на какую-нибудь покупку за этот длинный день и потому была излишне добра.
И я взяла его в руки.
Нет, вру, это не я взяла его в руки – он сам забрался в мои ладошки и немедленно приник к моей щеке. Обнимать меня ему было неудобно: шуба, шапка, шарф, клятые варежки до полу… Но он все равно смог – его мягкие белые лапки с клетчатыми ладошками гладили мое лицо, и он словно говорил: «Ну, вот мы и встретились». Я застыла, боясь пошевелиться, боясь уронить его, боясь потерять это очарование нашей с ним внезапной встречи…
– Ну вот, молодец, – раздался над ухом Бабушкин голос. – Никуда не ушла. Я купила хлеб, пойдем домой, а то уже совсем поздно.
И тут она увидела его.
– Отдай, пожалуйста, обратно игрушку, и пойдем домой, – усталым голосом попросила она. – Я еле держусь на ногах, а завтра рано вставать.
Но я не могла, понимаете, не могла его отдать! Я стояла, прижимая его рукавами шубы, и умоляюще смотрела на Бабушку.
– Что ты на меня смотришь. – Бабушка явно начала раздражаться. – Отдай, пожалуйста, игрушку, и пошли… У меня все равно нет денег его купить!
– Он недорого стоит, – аккуратно подсказала продавщица и указала на ценник возле того места, где сидел мой Мишка.
Бабушкины глаза скользнули по полке, обдали продавщицу холодом и снова обратились ко мне:
– Маша, пожалуйста, я тебя прошу, отдай тете игрушку, и пошли.
Второй раз за этот день из моих глаз молча потекли слезы. И тогда Бабушка совсем рассердилась:
– Ты меня слышишь? Идем домой…
Все происходило замедленно, словно в дурном сне: перегнувшаяся через прилавок продавщица мягко вытащила из моих рук моего Мишку, Бабушка нахлобучила мне мой противный синий колпак, взяла за руку и потянула за собой. Мои ноги автоматически шли, а глаза… глаза видели, как осунувшегося, как-то сразу смявшегося и понурившегося Мишку не очень церемонно водрузили обратно на полку, и он неловко, боком смотрел мне вслед погрустневшими глазами-пуговками до самого того момента, пока мы с Бабушкой не повернули за полки с кастрюлями.
На улице Бабушка вдруг начала на меня кричать:
– Прекрати плакать, слышишь? Если тебе так понравился Мишка, закажи такого же Деду Морозу, благо до Нового года осталось совсем чуть-чуть.
Я, может, и хотела бы перестать, но слезы сами текли и текли, и я ничего не могла с собой поделать. Я не хотела такого же, я хотела именно этого… Мне не нужен был другой – мне нужен был именно он, но Бабушка, видимо, этого не понимала. Как мог не понять бы, наверное, и Дед Мороз – мало ли Мишек заказывают ему дети! Вполне мог бы
