Контур человека: мир под столом - Мария Александровна Аверина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Белая коляска затормозила у самой кромки людского волнующегося водоворота, и тут Бабушка совершенно неожиданно поздоровалась с ее «хозяйкой», как со знакомой:
– Господи, как же вы сюда с этим танком на метро-то добрались?
– Ничего, Людмила Борисовна, – легко ответила «серая куртка». – Пришлось, а что делать? Ее же выкармливать чем-то надо, у меня молока-то не было… А они мне тут смеси дают… их же нынче днем с огнем не сыщешь.
Бабушка окинула оценивающим взглядом «поле битвы».
– Туда и подойти-то страшно… что они все никак по-человечески это организовать-то не могут? Как ни приедешь – все в бой.
– Людмила Борисовна, пусть Маша держится за коляску, так мы ее из виду не потеряем, – предложила «серая куртка». – Идите вы первая. Как Машу надо будет показать, махните мне, я ее подниму. А потом вы постоите, я пойду. А то ведь и ее в толпе затопчут, и мне коляску перевернут.
– Хорошо. Тогда мы после всего вас дождемся и вместе домой поедем – я вам помогу.
Разговор этот я слышала, но вглядываться, с кем Бабушка ведет беседу, мне было недосуг. Во‐первых, я уже устала так, что не держалась, а просто висела на коляске. А во‐вторых, не отрывая глаз от лица прочно вписанного в рамку козырька коляски пупса, я решала эту самую головоломку, которая застигла меня на половине того клятого моста: почему ребенок такого странного цвета? Может, он болен? А может, он не настоящий?
Но ребенок был вполне себе живой и, как только Бабушка зацепила мою руку за борт, вдруг сморщился и совсем взаправду начал хныкать. «Серая куртка» достала носовой платок, утерла ему нос, потом из-под плотно застегнутого кожуха возникла бутылочка с водой. Бронзовый пупс вполне с аппетитом почавкал соской, снова был утерт, и в этот момент земля ушла у меня из-под ног, и я увидела все происходящее словно с горы.
Где-то там, у одной из машин, плотно притиснутая к откинутому борту, активно жестикулировала и что-то кричала, показывая на меня, моя Бабушка. Женщина на машине, размахивая руками, покраснев от натуги, тоже орала… на мою Бабушку, а сбоку какой-то мужчина из толпы, белея от бешенства, что-то яростно доказывал обеим. Над всем этим стоял немыслимый грохот: ветер рвал и хлопал откинутым на кузовах грузовиков почему-то не закрепленным брезентом.
Мне стало очень страшно, я закричала: «Бабушка… не трогайте мою Бабушку!» – и тут же ухнула вниз, снова увидев перед собой странно бронзовую физиономию ребенка, а над собой услышала голос:
– Машенька, ничего… не бойся… сейчас бабушка вернется… сейчас…
И пока я распутывалась с запутавшимися между собой болтающимися своими варежками и пыталась размазать ими по замерзающей физиономии сопли и выступившие от ветра или от обиды слезы, Бабушка, со сбившейся шапкой, встрепанной прической и почти расстегнутым пальто, действительно вывернулась из толпы, таща перед собой, тяжело отдуваясь и фыркая, порванную картонную коробку с чем-то тяжелым.
– Ставьте, ставьте на край коляски, ей ничего не будет, – засуетилась «серая куртка». – У нас ножки еще очень маленькие, сюда не достают.
– Не надо… я так. – Бабушка все же уронила коробку на землю и, тяжело «отдыхиваясь», посоветовала: – Бегите, а то у них там что-то заканчивается… А я пока по сумкам переложу.
«Серая куртка» покопалась в карманах, вооружилась, как и все, кипой бумажек и с ними «наперевес» стала активно ввинчиваться в толпу, а Бабушка, кряхтя, стала перекладывать пакеты и банки по двум прихваченным из дому сумкам.
– Бабушка, бабушка, – решилась я задать вопрос, который мучил меня уже битый час. – Посмотри, пожалуйста, на него… Почему он такого странного цвета? Он что – больной?
Но Бабушке было совсем не до меня.
– Маша… во‐первых, это не он, а она… а во‐вторых, мне не до твоих глупых вопросов… Вот лучше ручку сумки подержи.
И я честно-честно держала, пока как в яме в ее глубине не исчезли привычные кульки с мукой и крупами, таинственные банки с пластиковыми крышками и пачки с маслом.
В этот момент ветер принес приглушенный его завываниями возглас:
– Людмила Борисовна-а!
Бабушка стремительно распрямилась, мгновенно выхватила пупса из коляски и, пыхтя, высоко поняла его над собой. Пупс с трудом покрутил круглой головой и… дал громкого ревака.
– Ну, с таким трубным гласом тебя везде услышат! – удовлетворенно констатировала Бабушка и только хотела посадить ребенка обратно в коляску, как ветер, упершись в козырек, словно в парус, отогнал ее на несколько метров.
– Маша, Маша, держи коляску! – закричала Бабушка, и я помчалась за белым экипажем, с трудом, повиснув на ручке всем телом, остановив его.
Догнавшая меня Бабушка стала запихивать ребенка обратно в коляску, решительно скомандовав мне:
– Беги к сумкам, они же остались без присмотра!
И я побежала обратно к сумкам.
В этот момент раздался истошный мужской крик:
– Женщина, женщина! Вы забыли, это тоже ваше!
Мы с Бабушкой обернулись. «Серая куртка», растерзанная, как из драки, вырываясь из толпы, так же тащила перед собой порванную картонную коробку, битком набитую ярко-желтыми упаковками, на которых были нарисованы бананы.
А ей вслед кричащий с борта машины мужчина с помятым лицом, сильно размахнувшись, запустил какой-то предмет, который, как снаряд, просвистел над толпой и шлепнулся аккурат в мои сапоги.
Я нагнулась, и в моих руках, чуть-чуть сбоку заляпанный грязью, оказался сшитый из голубовато-серебристой брезентовой ткани обаятельный и пухлый Слон, наряженный в розовую юбку с кружевами. Хобот его был победно вздернут вверх и знаком вопроса чуть-чуть изгибался на конце, рот улыбался от одного большого уха до другого, а круглый глаз, казалось, вот-вот лукаво‐заговорщицки подмигнет.
И только я подумала о том, что Бог, не дав мне клетчатого Мишку, буквально с неба посылает мне Лукавого Слона, как бронзовый карапуз на руках у Бабушки зашевелился, закряхтел и… стал тянуть к нему свои приподнятые комбинезоном ручки. Я прижала Слона к себе и вопросительно посмотрела на Бабушку.
Собственно, можно было ни о чем и не спрашивать – и так было понятно, что у меня есть Судьба. Слон явно полагался не мне, ведь не Бабушке вслед кричал с машины мужчина с помятым лицом, а «серой куртке», которая сейчас, подтащив к Бабушке ее сумки и пересчитав, переложив все «банановые» упаковки в свою, пристраивала ее в нижнюю корзинку коляски.
– Людмила Борисовна, – озабоченно сказала она. – Тут еще остается место – давайте, я какую-нибудь из ваших сумок сюда закреплю.
Бабушка, потряхивая бронзового малыша и становясь так, чтобы ветер хотя бы не лупил его по физиономии, немедленно согласилась, и «серая куртка» стала пристегивать в нижней корзинке коляски и наши сумки.
Но ветер, вышибающий
