Аашмеди. Скрижали. Скрижаль 2. Столпотворение - Семар Сел-Азар
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Дождавшись пока все утихомирится, Аш убежал во дворец Азуфа, чтобы заручиться обещанием влиятельного царедворца о помощи, и тут же поспешил обратно, опасаясь, что снова начнется свара. Но, по возвращении с облегчением заметил, что женщины еще недавно готовые было накинуться друг на друга с кулаками, нашли общий язык. Элилу настолько обжилась, что успела обворожить и старого гальнара и глупого Хуваву, и даже своенравная Эги обращалась с ней теперь с почтенным обожанием. И только Нин никак не могла смириться с тем, что чья-то изнеженная женушка смеет вертеть их мужчинами, как вертит наверно мужем, вынуждая ради себя подвергать опасности жизни, а их самих использует как свою прислугу. И за время пока сомнительная особа пребывала у них, юная бродяжка ни разу не обмолвилась с ней словом, еле сдерживаясь от гнева, а чтобы снова не начать их маленькую войну, вела себя с ней отстраненно и держала на расстоянии.
***
Вскоре объявился вестовой всесильного козлоборода, чтобы увести, наконец, злосчастную гостью с собой. Однако даже перед отбытием, та сумела насолить Нин.
Несмотря на то, что возничий был одет своеобразно слугам, держался он слишком надменно и независимо для своего положения: его осанка, несмотря на молодость, выдавала в нем человека привыкшего задирать голову. Доложившись о прибытии, он не стал дожидаться и принимать скарб беглянок, приказав лишь следовать за ним. И своенравная гашан поплелась за гордым простолюдином до повозки, вместе со скоморохами и своей служанкой неся на себе скарб.
Лишь только увидев испещренное лицо возничего, Элилу обратила молящий взор в сторону Аша, в ужасе от мысли с кем им с Тешгу придеться разделять путь. Внимая безмолвной просьбе, эштарот вызвался сопровождать их до передовой, чтобы убедиться, что за время пути с его подопечными ничего не случится. Беспокойство Аша о вельможной красавице горячо задело бродяжку. Ревность и стыд за некогда трезвомыслящего юношу, потерявшего голову от внимания благородной красавицы, заставили ее открыто посмеяться над внезапно вспыхнувшими чувствами коварной гашан. Не выдержав и не желая выслушивать насмешек какой-то замарашки, Элилу воспользовавшись временем, пока Аш договоривался с возничим, решила незаметно высказаться ей в ответ, чем-то жалящим и обидным.
— Эй ты, замарашка! — Надменно с высоты обоза обратилась она к обидчице, которая невольно потерла лицо рукой. — Ты, что же, решила, что он любит тебя? Бедняжка, ты и вправду решила, что эштарот — послушник Великой матери, привыкший жить в роскоши и неге; которого обхаживали лучшие жены Нибиру, по которому вздыхали благородные девы, обратит свой взор на какую-то побродяжку?
— Врешь! Ты сама это придумала! — Густо покраснела Нин.
— Ах, а тебе и вправду показалось, что он тебя любит. А-ха-ха-ха, мне жаль тебя, он поигрался с тобой как ему и положено по его званию. Сколько у него еще таких было. Смирись. Любовь гала как у всякой блудницы порочна и продажна, сегодня с тобой завтра с другой. Ты что же, вообразила себе, что с тобой по-другому будет? Охолонись девочка, он тебя не любит.
— Лгунья! — На этот раз, скоморошка возмущенно вскипела, сжимая кулачки от наглой лжи. — Ты сама клеишься к Ашу, и от злобы, что он не принимает твоих жалких ужимок вокруг него, клевещешь на него из злобы и… и… из ревности!
— Из ревности?? Я?? Уж, не к тебе ли соплячка?
— Да, ко мне! — Вскинула голову Нин, с гордостью осознав, что скрывать своих чувств больше не хочет, особенно перед этой самонадеянной гашан, чье недостойное поведение только утвердило уверенность в любви к ней Аша.
— Была б забота к замарашке ревновать, когда он итак мой. — Стараясь казаться беззаботной, дразнила бродяжку молодая супруга беглого сановника. — Ведь это со мной, он едет.
— Ага, ну да. Потянула рыло. Он только проводит вас, до твоего трусливого супружника. Вот когда вы с муженьком соеденитесь, ты со своим боровом и обжимайся, сколько душа возжелает. Вы с ним бесподобно смотритесь: его трепыхающиеся телеса, очень складны с твоим лизоблюдным рыльцем.
— Ах ты…! Маленькая побирушка! — Не найдя, что ответить выругалась Элилу.
Не ожидая от себя такой уязвимости к колкостям бродяжки, Элилу кипела от досады и негодования, оттого, что в споре ее разделывает какая-то замарашка. В ее красивой головке стремительно и отчаянно носились мысли, как бы поставить эту нахалку на место. Злость в сообществе с волнением пробирали до самой макушки, и гордая гашан раскрасневшись, будто какая-то простолюдинка, горела как на жаровне. Наконец, она решилась на отчаянный ход, на который ни за что бы не пошла, будь она в другом окружении, среди таких же благородных и достойных как она. Но здесь, в кругу бродяг, да еще и уедененно, где нет даже ушей и языков, что смогут донести ее слова до ушей завистливых гашан или самолюбивого мужа, она могла себе позволить сознаться в недостойном для благородной эрес поступке, сделанным ей когда-то в порыве отрочьего неразумия.
— А знаешь ли ты нахалка, что мы с Ашем давно любим друг друга, и пред небом повенчаны на священных скрижалях клятвой верности? — Кинула она уничтожительно. — И этому свидетелем само небо.
— Ты врешь.
— Не веришь? Так спроси его сама.
— Ты врешь!
— Что ты повторяешь одно и то же? Сказать больше нечего?
— Да! Потому, что ты лгунья! Ты не можешь быть с ним повенчана, у тебя же муж есть! — В отчаянии кричала Нин, чувствуя правду в словах соперницы.
— Муж. А что мне мешает иметь второго мужа? — Ликовала Элилу своей маленькой победе.
— Я тебе не верю!
— Ну, вот он идет. Сейчас у него самого и спросим. — Окончательно решила добить скоморошку жестокая гашан.
— Скажи ей Аш! — Гордецки выпрямившись, потребовала она у ничего не подозревающего юноши.
— Что сказать? — Изумленно вытаращил глаза эштарот.
— Скажи ей о нашей клятве.
— Какой клятве?
— Да-да, какой? — Как за соломинку ухватилась Нин за его недоумение. — Скажи ей, пусть не лжет.
— Да о чем вы?
— Аш, заклинаю тебя именем царицы небес и возлюбленного ее Дамузи, расскажи ей о нашей клятве, произнесенной на их скрижалях! — Повысила голос Элилу, разозлившись на напускное непонимание названного супруга.
Поняв, наконец, что от него требуют, Аш потускнел.
— А, ты об этом. Но это же было давно, мы были детьми тогда. Да и скрижали те, лишь чьи-то черты на глине. — Попытался оправдаться растерянный парень, потом словно ища
