Аашмеди. Скрижали. Скрижаль 2. Столпотворение - Семар Сел-Азар

— Где? — Спросил гальнар не находя старого друга среди кучки ополченцев. И укрепившись в своем подозрении, чтоб не огорчать девочку, попытался смягчить отрицание. — Прости. У меня глаз уже не тот, наверно. Что-то я совсем ничего не вижу.

— Ну, смотри, это же его друг там! Помнишь, который сманил его в войско? — Не смутившись, ответила бродяжка.

— Ааа, да, и вправду он. — Обрадовался Пузур, увидев среди новоприбывших знакомое лицо. — А я тебе не верил.

— Он наверно, ищет нас. А мы тут.

— Пойду, разузнаю. — Собравшись с духом, выдохнул Пузур.

Нин с волнением ждала возвращения гальнара с Гиром. Или без, но с известием о том, как он и где. Как назло, ей никак не удавалось разглядеть выражений лиц Пузура и его собеседника, но отсутсвие оживленной беседы, несколько настораживало. И вот, наконец, Пузур отделился от толпы ополченцев и направился обратно. У Нин защемило сердце, она все еще надеялась, что он даст ей знать, что все хорошо, но вид подходящего Пузура, молча надвигавшегося на нее, навеял чем-то далеким: не забытым, но скрытого где-то в глубинах, страшного, причиняющего боль прошлого. В ужасе от вновь пережитого, бродяжка задрожала как лист осины.

— Аааа!!! — Зажмурясь от пугающего проявления забытых страхов, закрыв руками уши, чтоб не услышать этой правды, Нин ринулась прочь, чтоб суровая действительность не догнала ее и не сумела бы снова причинить боль, и не оставила бы опять одну в этом мире страданий. — Аааа!!! — Отмахиваясь, словно надеясь, что видение прекратиться и уйдет, как рассеиваются жуткие сны с пробуждением и приходом рассвета.

***

Огромный людской поток несло волной на врага, как заносятся весенние воды на низины во время половодья, не очень скоротечно, но заполняя все вокруг незаметно и быстро. Находясь в самой гуще, Гир как опытный боец, ругал про себя старшин за безобразное построение полков, сведенных в одну громадную тучу.

— Что ты там под нос бормочешь? — Надсмеялся над осторожным «старичком», его молодой, рвущийся в бой товарищ, услышав недовольство.

— Беспокоюсь, какой умник собрал нас перед боем как овец на убой. Когда начнут разворачивать полки?

— Тебе не понять замысла лушара и совета кингалей, потому, что не слушаешь когда говорит наш са-каль: мы всей глыбой, одним мощным ударом снесем всю защиту загессцев, и тогда ничто не спасет их от гибели.

Здесь в самой гуще человеческой реки, невозможно было увидеть хотя бы краем глаза, что происходит там впереди, и приходилось вслушиваться к каждому дуновению ветра, приносящему оттуда какие-то звуки, прорывающиеся сквозь гул людских дыханий и голосов, сквозь топот тысячи ног и бряцания оружия. Где-то вдалеке впереди едва уловимо послышались ликующие возгласы передовых полков, которые подхватывая своим упоением других, встречным потоком принеслись криками ополченцев, и, поддаваясь общему заражению, из глотки Гира, как и из глоток его соратников рядом, вырвались эти первобытные, первородные звуки — «Уааа!!!». По мере уверенности, перерождавшийся в гордый славящий клич саг-гиг-га; этот крепкий, рычащий, пугающий робких варваров ревом дикого зверя, «уурр» — набравшего воздух и готовящегося к прыжку, и на подлете — «р-ааа» — выдыхающего разрывающим выстрелом всеобъемлющего рыка, будто сами боги войны с неба грозили неразумным недругам — «Ууррр-ааа!!!». И прибавляя шагу, люди понеслись вперед, вслед за кличем, обуреваемые его воодушевляющей силой и жаждой славы отцов, и, прибавляя скорости своего шага, они неслись, переходя на бег и все более ускоряясь. Волна потекла с быстротой горного потока, увлекая за собой толпу ополченцев, оказавшуюся вдруг ее стремниной, сметающую все на своем пути, пожирающую как саранча встречающуюся поросль. Иногда эта стремнина замедлялась, чтобы после недолгого замешательства, снова ринуться вперед с прежней силой. Это где-то там впереди, кто-то бессильно пытался противостоять неодолимой силе и биться с ее ударными волнами, но лучшие воины, что бились во главе их огромного войска, легко сносили отчаянную преграду. И мысли об этом, вызывали у находящихся в самой сердцевине, восторг и гордость от сознания того, что и они являются частью этой силы, и дикое желание самим вступить в схватку и зависти к славе передних. И не мешали уже, ни клубившаяся под ногами пыль, поднимавшаяся и оседавшая на их взмокших телах, ни усталость от долгого перехода, ни зной, ни духота, и ничто иное, но только единственное желание наказать несносного соседа посягнувшего на их земли и творящего злодеяния. Они бежали или шли шагом, быстро или медленно, но все продвигались, продвигались, вкушая скорую победу. Казалось еще немного и враг будет разбит и повержен, и униженно падет ниц, прося о пощаде…. но вдруг… там впереди что-то ухнуло и затрещало, а вздох ужаса заставил замереть от замешательства и приостановить победоносное шествие.

А волна только, что подхватывавшая за собой, вдруг повернула к ним бледные лица перетянутые испугом и стала толкать назад, стараясь убежать от неизвестного, но чего-то ужасного, что разбило непобедимых передовых и не просто остановило их неодолимую силу, но заставло отступить и броситься бежать. И, заражаясь этим ужасом, захотелось уйти от него, убежать, но сзади не осознавали еще, что что-то изменилось и продолжали напирать, и напирали, напирали, а поняв, точно так же не могли продвинуться обратно из-за узкого перехода над обрывистым берегом и толкающих в спину. И случилось то страшное: из-за стречения двух потоков в человечьей реке, в человеческом море, приключилось человеческое наводнение и находящиеся в самой гуще этого бедствия начали тонуть в этих «водах», задыхаясь и погибая, раздавленными под ногами толпы.

Привыкшее ко всяким невзгодам и опасностям сердце Гира колотилось как бешенное, осознавая неумолимый конец. Глаза натыкались на одни взмокшие тела и перекошенные растерянностью и ужасом лица ополченцев, становившиеся все ближе и тесней, сжимая вокруг него живую стену. Рядом послышался возглас отчаянного ужаса. Узнав голос, Гир крепко ухватил дрожащую руку, чтобы поддержать дух своего молодого друга, единственного родного человека оставшегося возле него. Остальные его соратники, были или уже растоптаны толпой или унесены волнами людского потока; еще раньше, едва услышав первые отзвуки тревоги, почуяв неладное исчез его вертлявый друг, ужом проскользнув сквозь человеческое море. Поддерживая дух неразумного паренька, он еще сам верил в спасение, яро защищая его от наваливавшихся тел и оря на них, что есть мочи, хотя и те другие были так же напуганы и злы от бессилия. Многие, понимая уже безвыходность своего положения, отдались судьбе моля грозного Энлиля о лучшей участи в загробном мире, или позабыв о единобожии молясь своим родным богам, и