Невероятная и печальная судьба Ивана и Иваны - Мариз Конде

– Мы не журналисты, – возразил адвокат и объяснил, что является президентом и основателем благотворительной ассоциации «Рука помощи».

Контора названной ассоциации располагалась на небольшой площади с курьезным названием «Буржуа из Кале». В скудно меблированном зале целая толпа французов, усевшихся на стульях, расставленных полукругом вдоль длинного стола, словно взяла в оцепление кучку мигрантов. При виде Анри Дювиньё один из них, с белоснежными волосами и бородой на зависть Санта-Клаусу, вскочил с места и воскликнул:

– Мы вас ждали намного раньше! Большинство наших протеже вынуждены подчиняться своим работодателям и уже покинули лагерь.

Дювиньё занял свое место за столом и начал произносить речь. Ивана снова охватило привычное чувство отчуждения; он уселся на стул в последнем ряду. Вдруг его сосед, молодой парень, обратился к нему с широкой улыбкой:

– Меня зовут Улисс Темерлан. А вас?

– Иван Немеле. Я родом из Гваделупы.

– Вот как? Значит, здесь есть эмигранты и оттуда? – ответил тот. – Я приехал из Сомали, из деревни Мангара. Мой отец был директором школы, так что вас не должно удивлять, что нас с братом назвали Улисс и Дедал.

Вообще-то эти имена не вызвали у Ивана никаких ассоциаций, поскольку он никогда не слышал о Джеймсе Джойсе. Но красота нового знакомого не ускользнула от него. Улисс был высоким юношей почти двухметрового роста. Кудрявая шевелюра, украшавшая его голову, была разделена на ровные пряди. Одет он был не слишком стильно – что-то вроде парки бежевого цвета и коротковатые зеленые штаны, но физиономия его сияла довольством.

Поскольку господин Дювиньё все разглагольствовал о совершенно непонятных вещах, раскрывая папку за папкой с документами, Иван с Улиссом, улучив момент, выскользнули наружу. В ближайшем баре Улисс заказал себе пива.

– Ты пьешь алкоголь? – с явным упреком спросил Иван. – Выходит, ты не мусульманин?

Улисс пожал плечами.

– Ну как, я мусульманин. Но, понимаешь, все эти ограничения… Я бы хотел узнать о Гваделупе как можно больше. Ты не поверишь – но в детстве у меня была гувернантка родом из Вьё-Абитана. Она заставляла нас заучивать строки: «Я родился на острове, влюбленном в ветер, что пахнет ароматом сахара да тростника» и так далее в этом роде. Знаешь это стихотворение?

Нет, Иван не знал, кто такой Даниэль Тали[62]. Впрочем, Улисс и не слышал его ответа, настолько он сам любил поговорить. Он тут же пустился в воспоминания:

– Мангара, моя родная деревня, – просто рай на земле. Ее история началась в шестнадцатом веке. Я помню тамошние ночи как наяву. Только представь – холмы, усеянные домиками, ослы, несущие поклажу вдоль узких улочек… По субботам на базар приводили животных на продажу, и мы, мальчишки, дразнили огромных, как нам казалось, коров с глазищами цвета янтаря.

…К сожалению, когда мне было десять лет, отец умер. Ходили слухи, что его отравили соседи-завистники. Я до сих пор точно не знаю, правда ли это. Но самое главное, что после этого моя мать, лишившись источника дохода, была вынуждена уехать в столицу, Могадишо, где нас приютила ее сестра. Вот когда начался сущий ад. Мы с братом, как и наши кузены, старались раздобыть деньжат всеми возможными и невозможными способами. Мы воровали все, что плохо лежит. Однажды мы обокрали иностранцев, которые совершали кругосветное путешествие на роскошной яхте; нас поймали – у машины накрылся двигатель. Но те туристы пожалели нас и даже стали постоянно покупать нам овощи и фрукты. Устав от вечной голодухи, мои кузены эмигрировали в Европу. Два года они там поскитались, а потом переехали в Англию – там они преуспели, и о нас не забыли. Они пригласили нас к себе, потому что устроились на работу. На работу! С того дня мы с братом мечтаем только об одном: уехать вслед за ними.

Мы с Дедалом отправились в Ливию, откуда, по верным слухам, в европейские города отправлялись буквально сотни судов. Увы, Ливия встретила нас полным хаосом. Когда мы выходили из одного бара, брат ввязался в драку и был убит. Так что мне пришлось ехать дальше одному. И вот уже три года как я торчу здесь, в Камбрези.

Я уж сбился со счету, сколько раз пытался попасть в Англию, однако меня каждый раз отфутболивали. И в конце концов мне пришлось отказаться от этой идеи.

– Выходит, ты решил остаться во Франции? – с удивлением спросил его Иван. – Ты будешь просить здесь политического убежища?

Улисс поморщился.

– Пока не знаю.

Почему у Ивана создалось впечатление, что Улисс рассказал ему только часть правды?.. И оно только усилилось, когда они вернулись в зал заседаний и Улисс вдруг попросил адвоката Дювиньё подвезти его в Париж.

– В Париж? – изумился тот.

– Ага! – с подкупающей непосредственностью ответил тот. – Друзья пригласили меня провести у них несколько дней. Они живут на бульваре Вольтера, но вы можете высадить меня где угодно, я сам доберусь.

Незадолго до этого, несмотря на полное отсутствие желания, Иван принял предложение Моны и вышел на работу в коллеж Марслéн Бертлó. Но ему пришлось вовсе не в столовой помогать, о чем изначально шла речь; его поставили на самую «грязную» должность – уборщика. Он должен был мыть полы в классах, опорожнять мусорные корзины, наполнять коробочки мелом, натирать черные доски специальным составом вроде воска. Самое неприятное было подметать обледенелые площадки для спортивных занятий – из-за инея они становились совсем скользкими, того и гляди навернешься. А поскольку все это следовало подготовить до прихода учеников и открытия ворот – то есть до восьми часов утра, то каждый день Ивану приходилось вставать чуть свет, проглатывать чашку кофе «Блю Маунтин», если повезет, потом дрожа от стужи топать через парковки кондоминиума, продуваемые всеми ветрами, а потом все так же пешком по улицам, с которых понемногу отступал ночной мрак, – до коллежа.

Когда он пытался осмыслить свою жизнь, то… упирался в тупик. Раз за разом он спрашивал себя, а стоило ли отказываться от стажировки на шоколадной фабрике, чтобы в результате очутиться в таком жалком положении. Когда он жил на Гваделупе, то сердце у него часто билось от радостного ожидания. Что же с ним стало? Почему его по пятам преследует неудача? И друзей у него нет. Не на кого положиться, не с кем разделить свои горести. Даже Ивана, кажется, все более равнодушна к нему. Она едва успевала чмокнуть его в лоб утром, потом чмокнуть вечером и сразу запиралась в своей комнате. И ему до чертиков надоели упреки Уго и особенно Моны, которая, на