Меч Руса. Волхв - Вячеслав Перевощиков

– Матушка, матушка, посмотри, как я научился скакать на лошадке!

Ребенок подбежал к окну совсем близко, и женщина нагнулась к нему, протягивая навстречу руки, как вдруг отпрянула, словно пораженная громом. С лица ее сына на нее смотрели в точности такие же глаза, как глаза отрока, которого она совсем недавно спасла от смерти.

– Не может быть! – вскрикнула она, вскакивая с резной лавки, на которой сидела перед окном. – Светлые Боги, этого не может быть!

Она заметалась по светлице, не зная, что и подумать, как объяснить для себя столь явное и разительное сходство. И вдруг ее поразила одна мысль, которая явилась в ее возбужденное сознание неизвестно откуда и которая настолько ее ошеломила, что она остановилась, сложив руки перед собой, словно собираясь молиться. Только теперь она поняла, что ее заставило позвать к себе отрока, ведь сын ее был необычайно похож на своего отца и ее погибшего мужа, и оттого глаза отрока имели сходство скорее с его глазами. «Конечно же, – подумала она, – это были глаза, которыми семь лет тому назад смотрел на нее ее любимый, ее славный боярин Володарь».

Карамея скрестила руки на груди, словно пытаясь удержать в ней сошедшее с ума сердце. Теперь она понимала, для чего появился этот отрок. Без сомнения, это была земная тень ее погибшего мужа, которая помогла ей свершить задуманную месть. Ведь она так долго мечтала об этой мести, но убить даже одного монаха было невозможно, ибо этих людей охраняла могучая сила церкви, и они были над законом и вне закона. Они могли убить кого угодно, но никто даже и не смел подумать о том, чтобы сразиться с ними. И тут такая удача – она убила монаха на глазах у всех, защищая юношу, а значит, ни церковь, ни город не смогут предъявить ей даже виры.

Конечно же, решила Карамея, в образе этого юноши к ней явилась душа любимого супруга, которого она оплакивала столько лет, по которому она безутешно горевала, взывая к Карне и Желе. И вот Светлые Боги услышали ее голос и помогли ей свершить эту столь желанную месть, чтобы душа ее могла утешиться. Она еще раз припомнила глаза отрока, поразившись тому, как на совершенно другом, непохожем на ее мужа, лице могли быть эти до боли знакомые и любимые очи с тем же неповторимым выражением любви и сияния чистого света.

Осознав все это, боярыня немного успокоилась и вновь села на лавку у окна. Невольно она предалась воспоминаниям того счастья, когда боярин Володарь был жив и, держа ее за руки, смотрел ей прямо в очи. Сердце невольно захолонуло, затрепетало в сладостной истоме, словно ее муж стоял рядом, за ее спиной, и протягивал руки, чтобы обнять ее плечи. На какой-то момент ей даже показалось, что она чувствует тепло этих рук, и она вся напряглась, выпрямляя спину и оборачиваясь, чтобы встретить губами любимые губы, но вокруг по-прежнему была пустота, и только ветерок из окна разметал по плечам легкую ткань ее двурогой кики.

Карамея вздохнула и хотела вновь повернуться к окну, но слезы брызнули из ее глаз, заставив ее торопливо прикрыть лицо ладонью. Никто не должен был видеть, как боярыня страдает, никто не должен был знать, как ей плохо, только властное лицо непреклонной воли должно быть доступно ее слугам. Она задержала дыхание, чтобы не всхлипнуть и не разрыдаться, и вовремя, потому что в следующую секунду скрипнула дверь и в светлице появилась здоровенного роста девица. Она потопталась на месте, видимо чувствуя, что пришла не ко времени, но потом лицо ее приобрело упрямый и непреклонный вид, и она молвила зычным голосом:

– Боярыня, тут эта… нить золотая кончилась, которой вы велели вашу свиту в узоры расшить.

Видя, что госпожа никак не отвечает и словно не слышит ее, девка еще раз переступила с ноги на ногу, и вид ее стал еще более упрямым, а левая бровь сабелькой изогнулась вверх.

– Так послать к ромейским купцам за нитью, что ли… – скривив губы, прогнусавила она противным голосом. Видимо, хорошо зная, что именно такие интонации возымеют на ее госпожу должное действие.

И она не ошиблась.

– Дарина, прекрати сейчас же! – вскричала Карамея, отрывая от лица ладонь.

– Я-то что, – вновь загнусавила девка, – а вот златошвеи жалуются, что заказов у них полно, а они сидят тут у нас без дела.

– Нельзя сейчас идти к купцам ромейским, – вздохнула боярыня, – а если жалуются, то пусть идут себе со двора, насильно держать их не стану.

– А че ж к купцам-то нельзя? – не унималась Дарина, сменив гнусавые интонации на обычный голос.

– Да монаха я ихнего подстрелила, – коротко и нервно хохотнув, отвечала Карамея.

– Ой, боярыня, душенька моя! – чуть не подпрыгнув на месте, вскричала Дарина, сжав кулаки совсем не женского размера и быстро быстро постучав ими друг о друга, – какая ж вы молодец!

Как же, как же вы на такое решились? – Она проскочила светлицу в два огромных прыжка и, очутившись рядом со своей госпожой, сжала ее ладонь в своих огромных ладонях.

Боже ты мой! Что же теперь будет? – Она упала на колени перед Карамеей, заглядывая ей в глаза снизу вверх. – Они же убьют вас непременно. Я же их знаю – это страшные люди.

– Не убьют, – боярыня, чуть улыбнувшись, погладила служанку свободной рукой по голове, – ничего мне не сделают, потому что я его на защите убила при всех.

– Ой, все равно страшно, – не унималась Дарина, – это ж ужасные негодяи, им что защита, что не защита. Они такие мстительные, и поп их страшный такой, все время на меня глаза пялит.

– Ничего не бойся, – усмехнулась Карамея, – ты помнишь, как мы с тобой на Купалу березку защищали. Так вот, так же встанем с тобой, взявшись за руки, и никого не пропустим в терем, а гриди наши помогут нам.

Сказав эти слова, молодая женщина мечтательно улыбнулась, и глаза ее чуть затуманились воспоминанием прошлого. Она все еще смотрела на свою служанку, но словно не видела ее, или видела, но совсем в другое время и в другом месте. Несколько секунд она сидела так молча, не замечая преданного взгляда ее верной девицы, но потом словно тень пробежала по ее лицу, стирая с него и улыбку, и сияние глаз, и она, горестно вздохнув, отвернулась к окну.

Однако для Дарины слова ее госпожи не прошли даром. Плечи ее только что согнутые, словно пришибленные страхом, вдруг распрямились, глаза полыхнули голубоватым огнем, и она – уже больше не замечая происходящих с ее госпожой перемен, произнесла мечтательно:

– Да, какая Купала была! Ай да какая Купала!

<>Она отпустила ладонь госпожи и, подняв вверх свои по-мужски крупные руки, воскликнула нараспев:

– Слава Купале! Слава русским Богам! Гой Купала!

Дарина с сияющими глазами, снова крепко сжав ладонь госпожи в своих ладонях, залепетала громким горячим шепотом:

– Помните, помните, как волхв тогда сказывал – кто не выйдет на Купалу, тот пень-колода, а кто выйдет на Купалу, тот клен-береза! А мы с вами, боярыня, вышли!

Она повела плечами и так задорно тряхнула головой, что толстая русая коса с вплетенной в нее красной лентой, висевшая у нее за спиной, перелетела вперед, описав в воздухе длинную золотисто-красную дугу, похожую на мелькнувший солнечный блик.

– А про березку я-то все помню. Я-то думала, что вы не помните.

– Еще бы не помнить, – усмехнулась Карамея, – ты же тогда всех парней пораскидала и моего жениха чуть не прибила.

– Да уж, – смутилась девка, покраснев, – маленько я тогда разошлась.

– Да не маленько, – сквозь невольный смех отвечала боярыня, – мужики-то, как горох, от тебя во все стороны сыпались. Им бы и не видать березки на тот год, кабы не мой молодец.

– Ой, да уж какой хитрый был! – Дарина мечтательно покачала головой. – Это ж надо такое удумать – связанные пояса мне под ноги кинуть. Я-то, дура, о таком злодействе и думать не могла, хожу себе похаживаю вокруг березки-то нашей, кулак им, значит, показываю, чтоб они дурного ничего не удумали. А они как дернут за пояса, тут и с ног меня долой.

– Глупая ты, – чуть вздрагивая от легкого смеха, проговорила Карамея, – ведь это же забава шутейная, чтоб молодцев потешить да и самим девам потешиться, а ты как взаправду с ними биться стала. Так мужики потом чуть было не разобиделись, говорят, нельзя богатырку Дарину на Купалу звать, мы из-за нее без баб останемся.

– Это как без баб? – нахмурилась служанка.

– Как, как, – рассмеялась боярыня, – что ж ты слов-то волхва не помнишь, что березка есть образ девичьей чести. И пока молодцы ее не добудут и в реке ее не утопят, нельзя им к девам подходить, никак нельзя.

– А как же тогда ваш боярин целовать вас стал до сроку?

– Так мы же с ним случайно поцеловались, – Карамея тихонько вздохнула с грустной улыбкой на устах, – как ты упала, так он к березке кинулся, а я, значит, дорогу ему преградила; вот мы и столкнулись, да так столкнулись, что прямо губы к губам. Так вот и вышел первый наш поцелуй.

– Ах, как же это лепо и дивно вышло, – помолчав, задумчиво произнесла Дарина, – видать, сама Лада держала вас за руки.