Легенда об Арсении и Марине - Адам Орех
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Эй! Эй! Ты что тут делаешь? — проговорил Сан’сан с каплей презрения к герою нашему.
— Да я вот к тебе как раз и шёл… — отвечал Тайлер, — Здравствуй!
— На кой я тебе понадобился-то? Уж ищут? Я совсем не причём! Это я по какой-то странности тогда пошёл, болезни: размышляя трезво, никогда, никогда бы не сделал этого.
— Вовсе не ищут… Вчера Арсений ушёл куда-то, да так и не вернулся — где, где же он? Я вот и пришёл к тебе, чтоб…
— Помочь? Да ни за что! У меня на это времени нет, да и если б было, то он, дурак этот, чистый дурак, урод, времени моего нисколько не заслуживает! — произнёсши это, Сан’сан пошёл дальше по дороге.
— Постой, постой, Сан’сан! — кричал Тайлер.
— Отстань!
— Ох, прошу!
— Да кто ты вообще такой? Взялся непонятно откуда. Я тебе кто? Ты мне кто? Мы друг друга не знали, не знаем и знать не должны. Что ты лезешь ко мне? Я, быть может, юридическое право имею тебя наказать по тому, что ты делаешь.
— Но мне-то как поступать?
— И ты, что ль, дурак? Да, конечно, конечно дурак! Нормальный с этим чудом не пойдёт никогда, а только на голову больной! А коль хочешь действительно полезно поступить, то вот совет: умитайся, убегай от меня, как от злой собаки иль от монстра какого-нибудь, вон, а Арсений сам вернётся.
— А вдруг не вернётся?
— Ну и пусть. Он-то что тебе?
Молчание длилось с минуту. Сан’сан продолжал идти, а Тайлер всё за ним, перенося какую-то думу на лице своём. Он было хотел что-то сказать, да не решался.
— Ну что? — прервал тишину сей жрец, как мы его называли ранее, обернувшись к Тайлеру. — Что всё идёшь за мной, а?
— А, вон что! — и разбойник сей указал пальцем на то, что было немного далее, позади Сан’сана. Тот обернулся и оба увидали лежащего в углу некоторого здания Арсения. — Как!
— Дурак! — прошипел жрец, глядя на главного героя повести сей. — Ха-ха-ха!
Герои двинулись к Арсению. Сан’сан подошёл да начал двигать, трогать его, однако тот никак не реагировал.
— Вот чудо! — проговорил жрец. — Ха-ха!
— Арсений! — обратился Тайлер.
Герой наш приоткрыл глаза, как будто это были не глаза, а ворота какие, но тотчас же их закрыл.
— Эй! — кричал Сан’сан. — Дурень!
— Лу… лу… Луновы-то… — наконец прошептал, столь тихо, устало, Господи, Арсений, что я уж и не знаю, что говорить.
— А?
— Лу… Луновы я… иду… Имение, похороны…
— Луновы? — вопросительно произнёс Сан’сан и обернулся на миг к Тайлеру. — Луновы?
Однако никто не отвечал. Так они простояли с минуты три. Сан’сан иногда теребил героя, вставал, садился, а Тайлер стоял, наверно превратившись в статую. Наконец тишина вновь была нарушена:
— Луновы… Да! — с каким-то торжеством произнёс герой наш, на этот раз достаточно здорово и чётко. — Мне Луновы нужны! — и он приподнялся и смотрел глазами на окружавших его Сан’сана да Тайлера, ожидая ответа.
— Имение Луновых… — задумчиво, с участием говорил жрец. — Далековато-то!
— Чёрт с ним! Куда, где? Как дойти? — с нетерпением спрашивал Арсений.
— Мы тебя проведём, — вдруг, точно какой выстрел пушечный, вырвалось у Тайлера.
Сан’сан смотрел на орка с бешенством, но было понятно, что жрец втайне согласился с предложением и никуда уж не денется. Он вдруг подал руку Арсению, тот встал, и они достаточно медленно, но уверенно пошли к Луновым.
Ох! Как было хорошо в тот день! Такой прекрасной погоды и не сыскать! Солнце грело так, что жарко не было, но при этом и холод не смел трогать живых существ. Ветерок слегка обдувал, придавая свежесть. Если бы кто посмотрел направо, то увидел бы неописуемую красоту: там расстилался зелёный ковёр, цвело поле. Цветы сияли, блестели, как раскинутые кристаллы, принимающие лучи светила и передающие их другому живому. Трава, точно какой-то зверь, поминутно шевелилась, являясь домом для тысяч тех, кого мы особо не замечаем. Вдали паслось стадо коров — чёрных, коричневых, белых… В другой стороне можно было заметить овец. Иногда, точками, размещались тут деревья, одинокие, как бы стражи сего, столь невинные, открытые. Далёко виднелся лес. Господи! Чудо! А вот, рядом с дорогой, растёт жёлтенький, ярко-жёлтенький, как золото, цветочек. Бам — а на нём уж пчёлка, сия работающая, трудящаяся особа, сидит; бам — и она взлетела, чтоб оказаться на другом цветке. А! рядом летает и бабочка — Господи! с крыльями королевского ковра — носитель пёстрых оттенков и узоров, ибо на синем бархате разливаются реки золотые…
— Что за похороны-то? — спросил вдруг Сан’сан.
— Марина… — отрезал Арсений, и вновь воцарилась тишина.
Так шли они, шли где-то часа, может быть, три или четыре, пока всё-таки не увидели издали известное место. Удивительно! Какой же интересный-то дом у этих Луновых! А впрочем, что мне до него? Дом сей был огромен, прям как у как какого-нибудь Собакевича, и ладно. Рядом стояла небольшая такая часовня, где все эти обряды, должно быть, проводиться должны. Подле этих построек толпился народ. А, так вот уж и наша троица, как будто члены её связаны какой-то невидимой цепью, которую разрушить невозможно, стала подходить к толпе! Арсению было жутко страшно, впрочем тревога началась в нём давно. Мысли, которые комарами влетали в голову его, он пытался изгнать, боролся с ними, ибо думать ему совсем не хотелось. Герой наш, быть может, отдал бы очень многое, чтоб уйти отсюда и, забыв про Марину и этих проклятых Луновых, отправиться куда-нибудь в самую глубь леса иль на какой-нибудь необитаемый остров, чтоб он не мог никого видеть и его никто не видел: в сей момент он страшно ненавидел людей, ибо ощущалось ему, что все они сговорились против него, замышляли что-то, но скрывали. «А пусть! — думал он. — Пусть казнят! Так, может быть, и лучше будет. Да вот только быстро, быстро казните иль хотя бы скажите мне, что хотите казнить… Полно, полно! За что? Разве я иду как убийца? Разве я её убил? Бред! Это эти господины убили, которых… А! Ха-ха! Нет, я скорблю ещё пуще их о смерти человека, если это, конечно, не оскорбление, нечеловеческой красоты… Прости меня, прости! Недостоин, недостоин! Уйти, надо непременно уйти. Народ всё на меня смотрит, что-то думает, думает… Да я ведь тоже думаю, не правда ль? Но полно…»
Троица направилась прямо ко гробу, который уж готовились помещать да закапывать.
— Как жаль! —
