Особо дикая магия - Эллисон Сафт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Когда он вновь решается вглядеться в гущу леса, там ничего нет. Ночь тиха и спокойна, как стоячая вода в пруду. Не трещат сучки, не шелестят кусты. Он один.
А потом ветер шипит «Уэстон» пронзительным, призрачным голосом.
Он моргает и вдруг в зарослях папоротников видит кое-что. Белые глаза без зрачков, вперяющие в него взгляд. Они блестят, как лужицы звездного света. Поначалу ему кажется, что у него галлюцинации, что, наверное, алхимические испарения наконец подействовали на него, но нет.
Там и вправду лис, белый, как кость.
Уэс неловко пятится. Тот самый хала смотрит на него почти так же пристально, как человек. Кровь Уэса холодеет. Он уже видел хала, но тогда рядом были другие люди, а увидеть его среди ночи одному – совсем другое дело. Когда между ним и хала стояла Маргарет с ее ружьем, случившееся казалось чудом. Теперь же вселяет в него животный ужас. Спрятаться негде, расстояние между ними не превышает десяти шагов.
Мать учила, что при встрече с демиургом полагается сделать две вещи. Как доброму и набожному юноше сумистской веры, ему надлежит попросить прощения за все свои греховные мысли и поступки. Согласно банвитянским суевериям, требуется предложить и нечто более осязаемое – кровь, сливки, ломтик хлеба, сбрызнутый медом, – но этот корабль уже уплыл.
Все, что ему остается, – молиться.
Уэс падает на колени. Должно быть, хала делает шаг вперед, но самого движения он не видит. Только замечает, что теперь он ближе. Стоны ветра усиливаются. Уэс затаивает дыхание, стук сердца гулко отдается в ушах.
Боже, защити меня. Направь меня.
Теперь он так близко, что слышен запах. Соли, серы и железа. Бездонные глаза словно притягивают его, пока в голове не начинает гудеть от страха. Хала разевает пасть широко, как змея, и становится видно, как поблескивает кровь на губах. Леденящее душу дыхание овевает лицо Уэса.
Он умрет.
«Беги, – лихорадочно шепчет ветер. – Беги, беги, беги».
Едва хала делает выпад, Уэс вскакивает и бросается наутек. Его ничто не останавливает – ни ветки и листья, рвущие кожу, ни взрыв боли в коленях, когда он спотыкается о торчащий корень, ни легкие, которые рвет в клочки каждый колкий глоток воздуха. Он не знает, далеко ли приходится бежать, но вдруг прямо перед собой видит калитку усадьбы, качающуюся туда-сюда в петлях.
Уэс вбегает в нее, затем взлетает на ступеньки веранды. У него так трясутся руки, что ключом в замочную скважину он попадает далеко не с первой попытки. Наконец ввалившись в дверь, он запирает ее за собой на замок и на засов, и оседает кучей на полу, привалившись к двери спиной.
Болит все. Ноют ноги, дергает подвернутую щиколотку, голую полосу кожи над носками жжет от открытых ран. Но он жив. Жив.
– Проклятье, – задыхаясь, он разражается истерическим хохотом и смеется, пока слезы не начинают течь по лицу.
– Ты чего?
– Маргарет… – всхлипывает он.
Она возвышается над ним, поставив руку на бедро. Волосы свободно ниспадают вдоль щек, и он так рад ее видеть, что думает лишь об одном: набрать бы полные горсти этих прядей, притянуть ее к себе и поцеловать прямо в губы. И хотя он ужасается одной только мысли об этом, он спешит отдышаться и снова обрести дар речи:
– Я видел его. Господи, я его видел.
– Видел? – Она садится на пол рядом с ним. Окидывая тревожным взглядом его лицо, она тянется, чтобы коснуться щеки. Он вздрагивает, на ее пальцах остается красная влага. – У тебя кровь.
Уэс берет ее за запястье, и на этот раз она не вырывает руку.
– Этого нам делать нельзя.
Она вновь вся ощетинивается.
– Что ты несешь?
– Он там, снаружи, ждет. Это было… – Он лохматит пятерней и без того встрепанные ветром волосы. – Было… Как же мы сумеем?..
– Уэс, помедленнее.
– Ты смотрела ему в глаза? – Он не может выразить весь этот ужас. Объяснить, что утратил бы самого себя, если бы не отвернулся. Впервые за все время он наконец-то понимает, почему сумисты поклоняются хала. – Это был ужас.
– Знаю, – долгое время она молчит. – Хочешь отказаться?
«Да».
Господи, да. Если это означает, что больше ему не придется встречаться лицом к лицу с этим существом, тогда да, конечно, он хочет. Тем более что в ближайший месяц оно обещает стать еще более агрессивным. Но отказаться – не вариант, как не вариант бросить на произвол судьбы свою семью. Его жизнь – против жизни, достойной, чтобы ее вести. Его жизнь против жизни его сестер. Он скорее умрет, чем снова разочарует их.
– Нет, – хрипит он. – Я дал клятву им и тебе. Теперь на попятный я уже не пойду.
Ее губы приоткрываются. Судя по удивлению на ее лице, ясно, что она ждала совсем другого ответа.
– Понятно. Это благородно с твоей стороны.
– Я знаю, что серьезность мне не идет…
– Нет. Прости меня. Нехорошо было так говорить, я не хотела. Я была расстроена, вот и…
– Все в порядке, – думать, что она доверилась ему из чувства вины, невыносимо. – Я сам напрашивался целый день. Так что заслужил.
– Почему ты всегда такой упрямый? – От досады ее голос срывается. – Ничего не в порядке.
– А я сказал, что все, – бурчит он. – Может, позволишь мне хотя бы это решить самому?
– Ладно. Где ты был?
Уэс хмурится. Быстро же она перешла к критике.
– Ходил прогуляться. Надо было подышать минутку, проветрить голову.
– Минутку? Ты ушел больше чем на час, не сказав мне, куда идешь и надолго ли, а когда я выглянула в окно и увидела, как ты несешься, я думала…
– Ах, Мэгги, рано меня еще оплакивать.
– Не смей! Не смей сводить все к шутке, – она стискивает кулаки на коленях. – Оплакивать тебя я и не собиралась. Тем более если ты сам напросился, беспечно отправившись бродить по округе в потемках. Мало того, что это существо разгуливает на свободе, так ты еще успел нажить себе врагов – вообще не представляю, о чем ты только думал. Что бы мне пришлось делать, если бы ты погиб? Что стало бы с твоей семьей? Все, о чем ты мечтал и ради чего трудился, пошло бы прахом!
– Ладно,
