Не заплывайте за горизонт или Материалы к жизнеописанию одного компромиста - П Шуваев

- Какого хрена? - поинтересовалась Софья. - Что-то шумновато стало. И воняет... Ох уж эти мне примитивные летательные аппараты!

В самом деле, чего ему надо, жужжит, тоже мне, бывший голубь, всё, конечно же, ясно, он символ, а символы - их хлебом не корми, дай только пообижаться, потому как всеобщие, почему мне не страшно? Сижу и жду, она тоже сидит и ждет, а чего ради?

- Вперед! - тихо скомандовала Софья.

Живое ископаемое (а почему бы и нет, вполне живое, раз летает) стремительно вознеслось куда-то чуть не в стратосферу, под самый потолок, где, шумя всеми своими моторами, болталось нечто крылатое и вооруженное. Рухнули на землю клочья мятого железа, и порядком помятая птица с крючковатым клювом, опустившись Дефлоринскому на плечо, внятно произнесла:

- Дур-р-р-рак!

Впрочем, этого Толик, скорее всего, уже и не видел, Толику было не до того: в самом деле, хорошо ведь сидим, решил он, и вина много, и Нашенька с Веденькой под боком, и, кажется, все малость поуспокоились, а что неизвестно, чья квартира, так теперь никто уже не вспоминает о праве собственности, если они все законные, это ведь будет групповой секс или как это называется, а вино-то, знаете, пожалуй, даже и вполне ничего, а?

Может быть, Толик был и прав, может быть, ему даже кто-то и ответил, даже и развеял малость некоторые его недоумения, может быть, все может быть, ну да ладно, с кем не бывает, скрылся Толик, смылся, и бог с ним, все равно торчал незаинтересованным наблюдателем, словно фаллос Приапа, терялся в догадках, покуда не поперла, наконец, непосредственная витальность, пёрла, пёрла, да и выперла всю честнУю компанию в соседнюю комнату, надо же, и впрямь всех выперло, раз уж начались труднообъяснимые приключения, это к ним совсем крохотный довесок, ну чего ты искришь, чего тебе надо? Тоже мне, громовержец выискался, Юпитер Копулятор и Юпитер Дефлоратор, электрических органов и то нету, а туда же, летел бы ты со своим орлом, да, вот именно, любопытно, что там будет происходить, в той-то комнате, при этаком скоплении народа, ну вот и всё, вот и порядок, вот уже только мы сидим. Да, только мы, вот и пришел, почему мне не страшно - а не страшно, и всё!

* Таким образом, можно считать несомненным, что Софья во времена теперь уже довольно давние получила по меньшей мере восьмилетнее образование.

** Софья не вполне права, употребляя в этом контексте термин, в сущности, искусствоведческий; так, например, Эрнст Барлах - русско-жидовский большевик.

XI. ТЕОРЕМА СУЩЕСТВОВАНИЯ

В чужом пиру похмелье

Ты вновь стоишь на лезвии судьбы.

Софокл, "Антигона"

Когда Толик проснулся, было уже светло; это, впрочем, для летнего утра только естественно. Было уже настолько светло и жарко, что, пожалуй, точнее будет сказать: Толик проснулся поздно. И был Толик один, хоть и был он абсолютно уверен, что совсем недавно на этих жеваных серовато-желтых простынях пребывал еще некто... м-м-м... ну, скажем так, женского полу. Вера, Надя, Дима... Тьфу, пропасть, подумал Толик, причем тут Дима?!

Комната была пуста и неуютна, и менее всего она походила на помещение, куда некто свалил свои пожитки - пусть даже и небогатый геолог. То есть как раз пожитков-то и не было - ничего не было, кроме старой древесно-стружечной кровати. Ну, валялись еще на полу брюки, которые Толик незамедлительно признал, а из-под брюк вытарчивали туфли. Черт, подумал Толик, и пол какой-то не такой... Не то чтоб грязен был пол, затоптан множеством немытых девичьих ног, хотя как раз это было бы только естественно, - так нет, вполне обычный несколько пыльный пол обычной нежилой комнаты. Продолжая брезгливо чертыхаться, Толик напялил брюки, рубашку и прочее, рассованное, как оказалось, куда попало, совершенно без разбора. Ох, и вид у меня, наверное, подумал Толик, снимая с радиатора невесть почему именно там аккуратно повязанный галстук. И какой идиот надумал? Вот ведь, представилось ему, выйду сейчас, а они сидят, все, сколько их там, умытые, небось, причесанные, будут глядеть на меня и нехорошо так ухмыляться. Сашка-то ладно, и Дефлоринский ладно, и Дима... а вот девицы. Господи, тут только дошло до Толика, и Людочка ведь там! Это же страшное дело, что она со мною сделает... Хотя сама хороша. Ладно, решил Толик, девицы - они и есть девицы, с девицами я нынче ночью разобрался, неплохо, кажется, разобрался, на то они и девицы, почему бы нет? Толик вообще был - в этом плане - высокого о себе мнения, и, пожалуй, именно потому дверь он распахнул мужественно и отважно.

Однако и во второй комнате никого не было, хотя - вот ведь воистину черт знает что! - доподлинно была Сашкина комната, и не видно было ни малейших следов вчерашнего бардака (ну, если угодно, пышношумной оргии). То есть выглядела комната точь-в-точь как накануне, когда они с Сашкой оттуда ушли. И никого. Нигде никого. Толик сел за столик, придвинул к себе стакан и бутылку красного вина: в самом деле, раз уж никто не видит, с утра бы не помешало.

Вино действительно оказалось кстати, настолько кстати, что Толик, выпив, смог задуматься: а откуда оно взялось, если это Сашкина комната, где оргий не случалось с основания Рима? Не было у Сашки этого портвейна (да, портвейн казахстанский марочный, уточнил Толик, повертев задумчиво бутылку в руках), совсем не в Сашкином духе, и стаканов граненых Толик тут прежде тоже не видал. Голова постепенно проходила, светлела голова, прояснялась, и Толик вновь, уже более осмысленным взором окинул помещение.

В самом деле, все было, как оно и бывало у Сашки: стол, секретер, на нем машинка, возле машинки стопка исписанных листов (наверное, давешнее, про Юпитера с копулятором и Софью Палеонтолог), диван, а на диване... Нет, наверное, не стоило с утра пить, потому что на диване тоже лежали машинописные листки, а поверх них, словно этакое пресс-папье, - да, шпага, которой вообще нечего делать в современной квартире, а у Сашки подавно, Сашка едва ли знает, за какой конец ее держать. Впрочем...

Поразмыслив, Толик взял шпагу за рукоять. Да, на вид самая настоящая, и даже непохоже, чтоб какая-нибудь спортивная: больно уж откровенно торчмя сверкало до игольной остроты заточенное острие. А она, оказывается, большая... Толик был знаком с этим видом оружия (как впрочем, с оружием вообще) более всего по кинофильмам, и казалось ему, что шпага должна быть тонка и изящна, чтоб ловчее было Жану Марэ или там Алену Делону; а этот экземпляр был, пожалуй, прямо увесист, и держать его Толику получалось неудобно. Нет, но откуда? И что за рукопись? То есть, само собой, машинопись, иного от Сашки ожидать просто неприлично, и, само собой, как раз Сашкина: вот и его "ф", более похожая на два нуля. Или, если угодно, на знак бесконечности.

Черт побери, подумал Толик, просыпаясь, и, согласимся, имел на то все основания. Во-первых, было неприлично рано, так рано, что свободному человеку, право же, стыдно пробуждаться ото сна в такой час, ежели только не понуждаем он к тому неотложными делами; в такую рань (эх, ни фига себе, подумал Толик, различив наконец стрелки часов) свободному человеку стыдно даже отходить ко сну. Во-вторых, хоть и чувствовал себя Толик, в общем, прилично, было все же у него ощущение, что выпил он накануне более, нежели необходимо (сколько необходимо тоже вопрос непростой, однако Толика он в тот момент не заинтересовал). Попросту говоря, не то чтобы похмельным он проснулся, но и не то чтобы пьяным, - а о трезвости Толиковой еще несколько часов вообще не стоило говорить. В-третьих же, наконец, рядом что-то было, и хоть Толик уверенно полагал себя прекрасным семьянином, ни на мгновение не пришло ему в голову отрицать, что это хоть и самка, но отнюдь не Людочка. Было не настолько светло, чтобы ее опознать, и оставалось полагаться на память. Вера, Надя, Дима? Бр-р-р-р, нет, подумал Толик, что угодно, только не это!