Не заплывайте за горизонт или Материалы к жизнеописанию одного компромиста - П Шуваев

Сдает Сашка, явно сдает, не только бессюжетно у него выходит, но и алогично притом, и уж до того эклектично, до того все подряд перемешано, что прямо диву даешься. Ну к чему все эти рассуждения о разговорах, что выше понимания толика (абстрактного толика, разумеется), а потом вдруг без какого бы то ни было перехода - ползучий бытовизм про кофе и папу Людочки (или она тоже абстрактная людочка?) Нет, чушь... (так он искреннейше полагал, забыв напрочь, что когда-то, не так даже и давно, прикупив поздно вечером бутылку "Саян", далеко за полночь длил пышношумное пиршество, и правильно, что забыл, ведь тогда он еще не был настоящим Толиком), и он почти блаженствовал, стрельнув у которой неимоверно длинную, какую-то металлически-синеватую сигарету, а разговор вокруг все шел, что-то там такое уже и на повышенных тонах, кажется, обсуждалось, что-то там им не понравилось, а Толику-то какое дело? Толику хотелось, раз уж не получилось выспаться как следует, спокойно посидеть, подумать и, может быть, даже вспомнить, что с ним имело произойти, точнее даже, пожалуй, ему хотелось разобраться, как бы это с Людочкой выкрутиться (из Людочки, то есть, не подумал Толик), - но Сашка вдруг встал, заторопил его, и оказалось, что которая уже давно собралась, давно уже стоит подле стола, широченные черные клеши, белая рубашка с неимоверно распахнутым воротом (о господи, подумал добродетельный Толик), через плечо огромная клеенчато-пластиковая сумища. Вставать Толику не хотелось, поэтому он что-то такое попытался произнести и даже, на взгляд Толика, не попытался, а именно четко и не без присущего ему красноречия сформулировал, но Толику не вняли.

- В самом деле, ну зачем в такую рань из дому выбираться?

- А что в такую рань дома делать? Притом утро замечательное...

- Хоть недалеко?

- Да нет, совсем рядом.

- И куда?

- Ты идешь или, может, тебе Людочку вызвать?

- Не вызвать, а разбудить!

Толик вздрогнул: Людочки только недоставало! Или, с приятной жутью в мыслях подумал он, это там в самом деле Людочка дрыхнет?

Кажется, все-таки не было у Сашки иной цели, кроме как поабсурдистее чего-нибудь сочинить, собственно, теперь можно не сомневаться, что на самом деле Людочка у него там и спала, на самом деле абстрактный толик оказался добродетельней некуда, что почему-то вызывает у Сашки блудливую ухмылку, в самом деле, почему?

- Ладно, - сказал Толик, - после Людочку. Пока пошли.

И они пошли, хотя Толик, как ни старался, не мог разобраться с окружившим его пространством. То есть пространство-то как раз было, возможно, вполне ничего, трехмерное, а вот координаты Толика в этом пространстве едва ли поддавались однозначному определению. Ведь никогда он такого не видывал, чтобы город, пусть даже в столь ранний утренний час, был до такой степени на себя непохож, что и в голову с трудом приходит задуматься об адресе, хотя, вот незадача какая, именно адрес Толику вдруг и вспомнился - Сашкин или свой, он по-прежнему не в состоянии был вычленить. Но улица была совсем уж на обычную московскую улицу непохожа, и вовсе никакого она не могла иметь отношения к давно покойному, сталинских времен погромщику, чье имя гордо носили сколько-то там погонных метров ночлежек. Как раз вовсе не видно было ночлежек, и Толик с ужасом понял, что Сашкино отделение, квартира то бишь, оказалась совершенно не по-людски расположена: не мог Толик вспомнить, чтобы спускались они с пятого этажа по лестнице, и подъезда знакомого словно никогда не существовало, и на двери не значилось, что побывали здесь Садист, Мусалини (странным образом Толик ни разу не предположил, что это мог быть вполне обычный Муса) и почему-то Бузгалттер.

Нет, не было нормальной улицы, даже и зеленых насаждений вроде бы не получалось, потому что когда всюду растут уж такие деревья, что за ними не видно ни домов, ни самой улицы - нет, это называется как-то иначе, это не насадили, оно само выросло. Впрочем, возможно, дело было всего-навсего в том, что уже много лет как Толик ни разу не позволил себе не то что выйти на улицу ранним утром, а хотя бы проснуться и выглянуть в окно? А иначе, кто знает, может быть, эти впечатления оказались бы для него менее устрашающими? Кто знает?

Они всё шли куда-то, и Толик едва поспевал, хотя ни Сашка, ни тем более которая (она двигалась впереди, и походка у нее была тоже какая-то странная) вовсе и не спешили, они-то как раз очень мило прогуливались, беседуя на сей раз о чем-то отвлеченном и не вызывающем особых эмоций. Так, по крайней мере, казалось Толику, потому что разговор шел, кажется, спокойно, не слышно было ни возмущения, ни даже особого волнения, а что непонятно, так к этому Толик давно уже притерпелся настолько, что и не обижался даже. Только вот куда это понадобилось так торопиться? Они шли, и темно-серые, словно бы мокрые тротуары странно то ли потрескивали, то ли посвистывали, а над ними какой-то чуть ли не металлической листвой громко шумели деревья (Толик даже взглянул вверх - нет, самые обычные листья), а еще откуда-то издалека доносилось уверенное, хозяйское гудение, совсем негромкое, но почему-то не вписывающееся в нормальный гул большого города, каким его помнил Толик.

Они всё шли, улица (если это была улица) давно уже кончилась, давно уже пересекли они очень ровную широкую площадь, даже спокойнее стало у Толика на душе, что вот площадь, вот даже и памятник кому-то стоит, даже и знакомый, кажется, кто-то, даже и видел его где-то Толик, была, кажется, в какой-то книге репродукция с дрянной стародавней фотографии, но, с другой стороны, подумал бдительный Толик, вот уж этого-то быть не может, конечно, мало ли кому ставят памятники, но не до такой же степени... Любопытно, что бдительность в Толике проснулась настолько быстро, что потом он уже так и не смог попристальнее заняться идентификацией, чем был, пожалуй, и доволен: ну стоит памятник, ну и пусть, какое, собственно, Толику дело, что там за тип в бронзе воплощен (по наивности своей он не то чтобы принял материал за бронзу, но решил, что иного и быть не бывает).

Ну вот, подумал Толик, наконец-то Сашка перестал так уж невесть зачем паясничать и начал писать о том, что знает и понимает. И слава богу, потому что, право же, пусть лучше его абстрактный толик сходствует с дураком в странной, но хоть вроде бы научно-фантастической обстановке, нежели в стандартной двухкомнатной квартире. Только вот с чего это Сашку вдруг потянуло поминать всяких там погромщиков, памятник, надо полагать, с той же темой связан, но зачем? Нет, решительно непонятно, зачем, сколько можно все об одном и том же. Толику уже четверть века как надоело.

А потом как-то незаметно и площадь кончилась, снова они нырнули под непонятные дерева, только попалась на глаза надпись, почему-то оранжевыми буквами, и Толику показалось, что "Шоссе Экклезиаста".