Девушка сбитого летчика - Инна Бачинская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Я не решился, тетя Аида. – Голос его дрогнул. – После смерти тети Амалии, которая меня воспитала, я был в состоянии стресса… сами понимаете. Это было трудное для меня время, я был как рыцарь на распутье, я остался совсем один…
В голосе Круизера звучали трагические нотки. Он излагал, как по писаному, и все время повторял: тетя Амалия, тетя Аида – никак Карнеги начитался, артист разговорного жанра!
– Тебя воспитала Амалия? – удивилась Аичка. – А где же мама?
– Мама вышла замуж и уехала в Германию, когда мне было одиннадцать.
– А капитан дальнего плавания из Риги? Что случилось с капитаном? Почему ты не в Риге?
– Я не все помню, тетя Аида. Знаете, переезд, отчим, новая школа… Я помню, мне было очень тяжело, я стал нервным, раздражительным, перестал спать. Помню только, как однажды мама сказала, что нам нужно поехать в Киев к ее подружке, у нее что-то случилось, какая-то трагедия, и мы уехали.
– В Киев?
– Да.
– Это правда, что ты теперь Кот? Напрасно, напрасно, я не одобряю. Не понимаю, как Амалия согласилась!
Я выглянула из прихожей. Тетя Аида величественно восседала в кресле, Круизер стоял перед ней навытяжку; Федор продолжал ухмыляться. Взволнованная Лелечка сидела в подушках и шевелила губами – не иначе повторяла про себя каждое слово новоявленного Николеньки Биллера. У Ольгицы было лицо человека, у которого болят зубы, – она ничего не понимала. Баська пожирала взглядом Круизера.
Обстановочка, как говорил Саша Черный…
Глава 34
Воспоминания детства
Мы просидели за столом до одиннадцати, и гости стали потихоньку расходиться. Первыми ушли Владик и Веник, вернее, папа Владик унес спящего Веника – тот уснул на диване.
Потом поднялась Аичка, посмотрела на Лелечку и сказала:
– Леля, пошли домой, сколько можно? Я допускаю, что была неправа. Но мы сестры и должны быть вместе. У нас больше никого нет!
«А я?» – подумала я.
Лелечка виновато посмотрела на меня, я кивнула. И она побежала за вещами.
– А вы, молодой человек, – обратилась она к Валерию, – зайдите как-нибудь, нам есть о чем поговорить. Я очень рада, что ваша мама жива. Ваша тетя Амалия была замечательным человеком и замечательной женщиной.
Оказывается, «замечательный человек» – далеко не то же самое, что «замечательная женщина», и можно быть или тем, или другим по отдельности. Есть, правда, исключения. Амалия, например, или Аичка.
Похоже, Аичка его приняла. Правда, с некоторыми сомнениями. Первый Николенька Биллер понравился ей гораздо больше: манеры, воспитание – ах, такой шарман! А этот… даже не Биллер, а вовсе Кот!
В половине двенадцатого убыла Ольгица. Потом засобирался Федор, и Валерий взглянул на часы. Баська тут же вскочила…
И я осталась одна. В пустой квартире. Часы показывали половину первого. Праздник закончен, и гаснут свечи. Карета превратилась в тыкву, мыши разбежались, и алгоритм имени Золушки рассыпался с печальным хрустальным звоном…
Я переоделась в джинсы и свитер, включила радио с ночными шлягерами и принялась убирать со стола. Баська так спешила удрать с Круизером, что даже не предложила помочь. Она даже не спросила меня как в прошлый раз: ты не будешь против, если я… А если бы спросила, я бы ответила, как тогда: руки прочь от моего Круизера!
Около двух в дверь позвонили.
– Я увидел в окнах свет, – сказал он. – Можно?
Я посторонилась, и он вошел. Мы не смотрели друг на друга. Я вернулась к мытью посуды, он уселся на табуретку. Пауза затягивалась. Что-то носилось в воздухе.
– Помнишь, как ты меня укусила? – спросил он.
Я покачала головой – нет.
– С какой радости?
– Я дал тебе фломастеры и подсунул дядин Сенин график, и ты его раскрасила… помнишь? Тебе было, наверное, четыре или пять. Был страшный бенц, тебя отшлепали, а я смеялся. А ты подошла и укусила меня за щеку. Я заорал, как ошпаренный. Неужели не помнишь?
Я пожала плечами. Я вспомнила, как фальшивый Николенька Биллер тоже предавался воспоминаниям детства, он даже вспомнил, как я разбила любимую Аичкину вазу в виде ладьи…
– А как мы дрались? – настаивал он. – Тоже не помнишь? Ты называла меня Змей-Бармалей, а я тебя – Анька-Шапокляк. У тебя была синяя вязаная шапка с помпонами, в конце концов я их оторвал, а тебе устроили выволочку. Ты была отчаянная! Тетя Амалия рассказывала…
– Амалия рассказывала? – закричала я. Ее имя подействовало на меня, как красная тряпка на быка. – Я была маленькая, глупая и неуверенная в себе, я как огня боялась твою Амалию! Она меня ненавидела, она вбивала в меня свое воспитание, и никогда, слышишь, никогда она не нашла для меня ни одного теплого слова, ни одного теплого жеста! Я до сих пор помню твою… Белую крысу! Она мне до сих пор снится! Если бы мы жили в Спарте, она сбросила бы меня с Тарпейской скалы!
– Тарпейская скала – в Древнем Риме. В Спарте – пропасть Кеадос[11].
– Откуда ты знаешь?
– Читал когда-то. Вообще люблю историю.
– Какая разница! Даже наш пес Ральф боялся ее как огня! И мне не нужен ваш чертов медальон! Вы, Биллеры, мне тоже не нужны! Уходи!
Я принялась расстегивать цепочку. Руки у меня дрожали. Мне хотелось плакать, я чувствовала, что вернулись мои детские страхи и постоянное чувство вины. И этот Биллер… достойный наследничек Амалии! Замочек не расстегивался, я дергала все сильнее. И вдруг расплакалась.
Он молчал, лицо у него было каменным, и я подумала, что он сейчас поднимется и уйдет. Ну и пусть!
Вдруг он сказал ни с того ни с сего:
– Оставь, не возись. Домоешь завтра.
– Ненавижу оставлять немытую посуду! – взвилась я, тут же забыв о медальоне. – Мог бы помочь!
– Кухня – женское дело. Что, Амалия выдрессировала?
– Женское? А мужское какое? Гонять на агрегате и дуть виски? – завопила я. – Мотаться по свету и валять дурака?
– В том числе, – ухмыльнулся он. – Мужик должен перебеситься. Ну и характерец у тебя, Анька! Орать-то зачем? Амалии нет уже, отпусти ее с миром. Она меня тоже доставала будь здоров, но и я ей не спускал. Правда, я был постарше тебя и мужик. Между прочим, тетка работала директором городского лицея, и у них не брали взяток. Диплом лицея – со знаком качества, все в городе знали. У нее была сильная команда. Думаешь, она не понимала про себя? Все понимала. И с людьми не умела, и с детей спрос, как со взрослых, никаких поблажек, да и себе тоже. Наверное, так воспитывали в Спарте. Получались или бойцы, или ломались, и тогда их сбрасывали… – Он снова ухмыльнулся. – Знаешь, Анька, не похоже, что ты сломалась. Просто зануда. Все теперь в прошлом, считай, что ты выстояла и победила. И я выстоял и победил, поняла? И я не Биллер, я – Кот.
– Я – зануда?! – задохнулась я от возмущения. – А ты кто?
– Я же сказал. Я – Кот. Можно бродячий. Я необидчивый. – Он помолчал немного, потом добавил: – Кстати, о твоей собаке, Ральфе. Ты помнишь, как ты напялила на него шляпу Амалии?
– Какую шляпу? Мужскую, с полями?
– Ну! Даже я не позволил бы себе ничего подобного! Шляпа Амалии – это святое.
– А зачем ты обсуждал меня с фальшивым Биллером? Откуда он все про нас знал?
– Ага, как канадские лесорубы – о работе и о бабах. Я видел тебя в последний раз, когда тебе было четыре года, чего тут обсуждать? Ты была зловредная и непослушная девчонка, ты надела на Ральфа шляпу Амалии. Я просто упомянул этому, как ты говоришь, фальшивому Биллеру – мы жили в одном доме, – что выполнил теткину последнюю волю и отдал тебе семейную реликвию.
– Очень надо! И не помню я никакой шляпы. Как ты не понимаешь, твоя Амалия мне до сих пор, снится! Я стою навытяжку перед ней, руки за спиной, а она меня… – Я запнулась.
– Не моя Амалия, а наша. А вообще, в твоем возрасте должны сниться другие сны, – ухмыльнулся он. – Ты почему не замужем?
– Не твое дело! – Я швырнула в него тарелку. Промахнулась, и тарелка грохнулась оземь.
Он не шелохнулся. Смотрел молча, скалил зубы. Потом встал, и я попятилась. Он открыл дверцу буфета, достал коробку с кофе, засыпал в кофеварку, налил воды. Щелкнул кнопкой. Сказал:
– Хорошо сидим. Кофе будешь?
– Иди ты!
– Дура ты, Анька! А подружка у тебя классная. Рассказала о новом сценарии… что-то про Золушку и алгоритм. Непонятно, каким боком одно к другому, но красиво.
– Какого черта ты вернулся?
– А как по-твоему?
Он смотрел на меня в упор, улыбаясь своей волчьей улыбкой. Я, к своему неудовольствию, почувствовала, что краснею, и не нашлась что сказать. Пауза затягивалась. Он налил себе кофе, взглянул вопросительно. Я неожиданно для себя кивнула. Он налил, протянул мне чашку. Похоже, он везде был как дома.
Мы молча пили кофе. Часы показывали без пятнадцати три. Теперь точно не уснуть.
– Отбой, – сказал он, допив кофе. – Постели мне на диване. Завтрак в восемь.
– Чего?!
– А то уйду к Басе.
– Ты! – Я задохнулась и бросилась на него с кулаками. – Ты! Чертов змей!
