Арысь-поле - Сергей Дубянский

— Дальше? Дальше захотелось побродить на природе — знаешь, мне это сильно помогает в таком настроении. Это меня Игорь научил; мы с ним, когда на наше место выезжали…

— Дальше-то чего?.. — Катя даже перестала жевать. Юлина манера рассказывать — очень эмоционально, с никому не нужными подробностями и отступлениями от темы, ее постоянно бесила, — Юлька, у тебя что-то случилось или нет?

— Конечно, случилось! Короче, подрываюсь я и еду в дендропарк лесотехнической академии. Знаешь, да?.. А куда я еще могу поехать без машины?.. Кстати, это Игорь показал мне его. Мы туда часто ездили, особенно, осенью. Там такая красотища — реально, ковер из листьев; идешь, они шуршат…

Катя демонстративно вздохнула — ей хотелось узнать новости, а не то, как шуршат листья.

— Ладно, фиг с ним… Приехала туда — тишина, птицы поют… Ой, а весной там!.. Знаешь, сколько там соловьев?..

— Знаю, — Катя начала злиться, — дальше чего?

— Короче, иду — смотрю, парень прямо на земле сидит, возле дерева. Вообще, это нормально — студенты расслабляются, но чувствую, вроде, знакомый. Подхожу — Игорь. Я и охренела!..

— Да, ты что?! — воскликнула Катя. Наконец-то рассказ становился интересным.

— Я его сначала-то не узнала — он никогда амбалом не был, а тут совсем усох. Щеки ввалились — ну, вылитый наркоша. Я, кстати, так сначала и подумала — тогда ведь ясно, и почему меня бросил, и почему от жены ушел. Сидит, короче, смотрит в одну точку и даже не моргает. А я подойти боюсь — я ж никогда с наркошами не общалась. Кто знает, что у него на уме — может, ломка какая идет?.. Кинется еще и начнет убивать. Постояла я минут пять, а он даже не шевелится. Думаю, может, вообще не живой уже? Страшно так стало, но подошла. А он меня не видит — не то, что не хочет видеть (это сразу заметно, если человек глаза прячет), а он натурально смотрит сквозь меня и не видит. Глаза широко раскрыты — страшно, жуть! Прикинь, да?

— Угу, — Катя кивнула, заодно глотая последний кусок, — я б, точно, со страха померла.

— Так и я чуть не померла! Но ты ж знаешь мой гнусный характер — во всем разобраться до конца. Встала я рядом, а саму, аж колотит. Сначала от злости, потом от страха, а потом вижу, что-то, конкретно, с мужиком происходит; если это передоз, думаю, надо же «Скорую» вызывать. Говорю ему, ласково так, типа, Игорек, это я — Юля. Ты узнаешь меня?.. Он медленно, так, голову поднимает, смотрит в упор и говорит: — Узнаю; и все, больше никаких эмоций. Ага, думаю, все ты, гад, соображаешь — ну, тут меня понесло!.. Ты знаешь, как я умею… Короче, все я ему выдала на эмоциях, а он молчит. И стою я, дура дурой. А он сидит, смотрит на меня и даже пальцем не пошевелит. Думаю, во, прикидывается, падла. И что я ему такого сделала, чтоб так по-хамски меня отшивать? Хотела его треснуть. А что мне оставалось — сам же довел…

— Кофе будешь? — перебила Катя.

— Кофе я всегда буду… Вот, и тут он говорит: — Очень мне плохо, Юль. Я так и обалдела. Сам меня бросил, а теперь ему, видите ли, плохо!.. Жалуется, блин!.. И что же тебе, спрашиваю, плохо? А он еле рот открывает: — Посмотри на меня. Думаешь, почему я здесь сижу? Я отдыхаю — до конца аллеи дошел и к остановке возвращался, но устал. Но я-то знаю, какие он рюкзаки тягает — совсем что ли меня за идиотку держит?.. Обессилел, блин, за полмесяца!.. Не иначе, какая-нибудь сучка затрахала, бедного. Спрашиваю: — А ты к врачу обращался, если тебе так хреново? Обращался, говорит, весь диагностический центр прошел, включая томограф и УЗИ всех органов. Ничего, говорит, не нашли. Тут я немного поостыла. Я ж знаю — он в медицине полный ноль, а если такие умные слова употребляет…

— Слова вызубрить можно.

— А откуда он знал, что я в этот парк сегодня приеду? И, вообще, присмотрелась я, а глаза натурально больные — такие не сделаешь, сколько ни старайся, если ты не Микки Рурк какой-нибудь. Тут я растерялась. С одной стороны, я ему уже как бы верю, а с другой, сколько я себя накручивала-то — думаешь, легко выйти из этого состояния?

— Не думаю. Накручивать ты умеешь.

— Присела рядом, руку его взяла, а кожа сухая, как пергамент. Знаешь, будто тряпка на кости висит. Куда все мышцы подевались? Я чуть не разревелась, честное слово. Такой он стал маленький и жалкий. Сижу на корточках, а там бугорок — не удобно; ноги уже затекли, а встать боюсь. Думаю, отпущу его руку, и вдруг случится что-нибудь. А он еще вдобавок и говорит: — Мне лучше, когда ты, вот так, меня держишь; у меня, вроде, сил прибавляется. И тут я разревелась… — Юля и сейчас шмыгнула носом, но быстро вытерла две слезинки, застывшие на ресницах.

Катя смотрела на все это с удивлением и недоверием — никогда еще она не видела Юлю, плачущей по такому поводу. С ее стервозным характером — это был нонсенс.

— Ты что, правда, любишь его?..

— Не знаю, — Юля снова шмыгнула носом, — сейчас мне кажется, что люблю; позавчера я его ненавидела; вчера думала, что забыла, и он ничего для меня не значит… Откуда я знаю, что будет завтра?

— Но сегодня-то ты его любишь?

— Сегодня люблю… Да!.. Главное-то, зачем я приехала!.. — она всплеснула руками, — блин, глупая кошелка… Он же просил связать его с Вадимом.

— С каким Вадимом?

— С которым на «вылазку» ездили. У тебя его телефон есть?

— У Аньки есть, но она работает — завтра должна позвонить.

— Работает она!.. Проститутка гребаная… Тут, можно сказать, человек погибает, а она там трахается… Слушай, а сейчас найти ее никак нельзя?

— Нет, — Катя покачала головой, хотя знала, что найти Аню проще простого — сейчас она, скорее всего, спит дома. Но она чувствовала себя виноватой за бездарно потраченные деньги, и знаю Анины с Юлей отношения, решила оградить ее от лишних напрягов — хватит с нее и своих собственных, ведь четыреста баксов все-таки на дороге не валяются.

— А Славин телефон у тебя есть?

— Есть.

— Позвони, пожалуйста… Ведь человек погибает, какая же ты есть, Катька!..

Катя не успевала поражаться смене Юлиных настроений, но, тем не менее, принесла мобильник и набрала номер.

— Слав, привет. Это Катя, помнишь такую?

Голос на другом конце был настолько деловым, что, если б не Юлины умоляющие глаза, она б, наверное, не стала с ним разговаривать. Правда, потом он извинился; сказал, что у него совещание и лучше перезвонить вечером, но Катя решила, что он назовут несколько цифр, с совещанием ничего не случится, а перезванивать она не будет никуда. Собственно, не такой уж он и принц, чтоб звонить ему первой, если перед тем целую неделю от него не было, ни слуху, ни духу.

— На, — отключившись, Катя протянула бумажку, — это домашний. Мобильный он не помнит, а смотреть ему некогда — он, блин, заседает. Но дома Вадима сейчас все равно нет… так, дальше-то что, расскажи. Ты Игорька там так и оставила?

— Ты что?! Я довела его до дороги, поймала «тачку», привезла к маме, познакомилась с ней! Мы кофе пили!..

— Да ты что?! И как?..

— Нормальная тетка. Мы когда доехали, он очень не хотел, чтоб я с ним поднималась. А мне ж, сама знаешь, жуть, как интересно. Я ему объяснила, что на четвертый этаж сам он не дойдет без посторонней помощи, и мы пошли. Соседи, наверное, думали, что он пьяный в стельку — на мне висит, ноги заплетаются, голова болтается… Короче, ладно, дошли. Я звоню в дверь — смелая такая стала, — она засмеялась, — а что? Я ж не трахаться пришла и не замуж выходить — я больного доставила; на улице, можно сказать, подобрала.

Открывает, значит, эдакий колобок в бигудях и смотрит на меня. Игорек рядом — пыжится; пытается, вроде, прямо стоять и даже улыбаться. Мне так не улыбался, а тут губки дует, — она попыталась скопировать его. Видно было, что знакомство с Игоревой матерью — самое значительное, что произошло за сегодняшний день; пожалуй, даже значительней встречи с самим Игорем, — а я говорю, вот, значит, сыну вашему помогаю, а то ему совсем похреновело, и начала пургу гнать про пользу прогулок на свежем воздухе и тэдэ. Вижу, она молчит. Пора уходить, думаю — посмотрели друг на друга и ладно, для первого-то раза, а она возьми, да скажи: — Вы, наверное, Юля? Проходите. Я и офигела. Выходит, он маме про меня рассказывал — то есть, я почти на легальном положении, прикинь, да! Завели мы Игоря в комнату, уложили; он глаза закрыл, и все. Не поймешь, короче, спит или нет, а маман меня на кухню заводит и спрашивает, буду ли я кофе. Ну, ты ж знаешь, кофе я буду всегда и по любому поводу. Короче, рассказала она мне про его жену. Знаешь, я — стерва, а та, просто сука. Человек только две недели болеет, а она ему уже инвалидность оформлять пытается, чтоб, значит, еще деньги получать (это маман его сказала), а домой, между прочим, забирать не хочет — говорит, ушел, так ушел.

— А ты б забрала? — вдруг спросила Катя, и Юля растерялась.

— Я?.. Но я ведь, и не жена, и инвалидность не оформляю… — ответ был понятным, и вполне удовлетворил Катю — зная Юлю, другого она не ожидала, несмотря на высокопарные речи, — короче, расстались мы почти подругами; она, и телефон написала, и сказала, чтоб заходила, и, вообще, рассыпалась — какая я хорошая и красивая. Я уж не стала ей напоминать, как она посылала меня по тому телефону и велела забыть тот номер…